Классный журнал

Дарья Белоусова Дарья
Белоусова

Низ пирамиды

11 мая 2018 10:00
Так убедительно, в деталях описан эпикриз конформиста, убивающего талант нескончаемыми компромиссами, что остается диву даваться: да как же это, откуда такие подробности известны автору колонки Дарье Белоусовой? Но не забывайте: она ведь актриса, то есть мастер перевоплощения. Самой-то Дарье конформизм точно не грозит.
 
В детстве я разделила спектр человеческих чувств геометрически, физически и цветово. К примеру, если представить пирамиду, то любовь — это самый верх ее. У любви разные цвета, формы, но объем, насыщенность, глубина — в моем представлении они, безусловно, определенного уровня. Не ниже определенной отметки. Так называемое «высокое» в нас.
 
А, к примеру, страсть, ненависть, зависть, страх и следующий за страхом компромисс — это низ пирамиды. Причем парадокс в том, что этот «низ» может быть столь же силен у испытывающего, как и любовь. Но… никогда не перейдет уровня отметки, которой достигает человек, познавший высокое чувство. И цвет «низ»-менного почти всегда будет темным. Съедающим, вы-едающим. И форма всегда будет одна и та же.
 
Эта пирамида для меня всегда существовала помимо человека. Она — данность. А человек — это набор индивидуальных возможностей пройти или не пройти по всем ее граням. И познать или не познать верхушку. Не познавший — смертен. Познавший обретает бессмертие и врывается в тайны, которые доступны лишь избранным. Бесстрашным, бескомпромиссным героям. Истинно талантливым. И только они касаются Бога в самой сакральной точке. Им открываются миры и тайны их… и конца этому познанию нет. Но на трудном пути к истине, как мы знаем, существуют бесконечные варианты. И в каждом из них тебе предстоит выбор. Как в компьютерной игре, где открывается все новый и новый ход и ты должен нажать клавишу «уеs» на запрос «я понимаю и хочу продолжить». Или остановиться.
 
— Даш, о чем ты мечтаешь? — спросила меня недавно знакомая.
 
— Об эмпатии между людьми, — не задумываясь, сказала я.
 
— Это же не конкретно.
 
— Это более чем конкретно. Конкретнее не бывает. Я хочу, чтобы люди чувствовали, чувствовали малейшие колебания энергии другого. А все живут так, как будто бессмертны.
 
Знакомая говорит:
— Ну а еще о чем? Вот если совсем конкретно? Совсем ты… то о чем?
 
— Ты ждешь от меня разговоров о машине, даче, квартире? Что для тебя «конкретно»? Смешно же. Еще? Еще я мечтаю, чтобы каждый человек делал лучшее, на что он способен.
 
— Но ведь это все опять не про тебя конкретно, — поражалась она.
 
— Это более чем про меня конкретно. Мне тяжело смотреть на бездарность и глупость. Но тяжелее этого, пожалуй, смотреть на человека одаренного, который проиграл. Я даже, знаешь, жалости уже не испытываю. Потому что внутренний компромисс одаренного — это в разы страшнее, чем компромисс ординарного. И это навсегда.
 
Ординарный… Какой с него спрос: вырос, окончил институт, женился, родил детей, построил дачу, дождался внуков — вот вполне себе счастливый план биографии. А неординарный, одаренный… о-о-о-о! ему всего мало… Мало тела, мало заката, мало цвета (хотя он способен восхищаться цветом, и телом, и закатом, как никто другой), но ему подавай весь мир, весь шарик. Чтоб если любовь, то любовь великая. Если дружба, то навсегда. Если закат, то уносящий море вверх за линию горизонта. Только максимы. Только парадокс. И он — этот одаренный — вечно тоскует. И если не видит, не встречает, то выдумывает, фантазирует, раскрашивает… В то время как жизнь довольно жестко и приземленно провоцирует его на сделки: сделки с людьми, сделки с обстоятельствами, сделки с совестью. Но ведь это не для него. Ему известна чистота пути… и он стремится к ней подобно солнцу, разбрасывающему свет на всю галактику. Не рационально, не сознательно, а потому лишь, что по-другому не может.
 
Опасный, сжигающий крылья, но такой красивый путь. Новые и новые левелы, в конце которых, когда уровень жизни героя мигает последним сердечком, появляется самый трудный босс. И босс этот — компромисс с собой. Означающий предательство данности. Предательство того, кем мог бы стать, если бы не… Если дал слабину и сдался — дальше дороги нет. «Я бы мог, — мог, если бы не работа, возраст, если бы не жена/муж, если бы не плохая погода, если бы не жил в России, если бы не надо было кормить ораву, если бы не…» Эти нескончаемые «не», давящие живой росток, иногда даже до того, как он пробился через асфальт. Давящие смысл. Убивающие, может быть, единственное, ради чего он появился. Ну не ради бесконечных «надо» — кем-то придуманных для усмирения овец в стаде. Он же не овца. Он — личность. Ему дано. Как «дано» в задачке, как уже имеющийся навык. Как шестое чувство. Но стоит пойти на компромисс… все… Босс не пройден.
 
…Как интересно: всего один компромисс разворачивает вектор на 180 градусов. И совершённый, как может казаться, во имя сохранения сил, на самом деле он трое­кратно их отбирает. Это конец. Он больше не напишет хорошего стихотворения, не станет большим художником, журналистом, ученым. Не станет тем, кем мог бы быть. Не станет собой.
 
Он становится похож на поэта, который часами вымучивает строчки, не рождая единственно точную, на поэта, блестящей эрудицией подменяющего то настоящее, что давно забыто. Эрудиция как никогда в моде. Подмены работают. Толпа может даже возвести на местечковый олимп за наличие эрудиции. И принести нешуточные деньги. Но стоящее все не рождается. Не происходит. А уж в стоящем, как назло, он разбирается до сих пор.
 
Пройдет совсем немного времени, и повседневность убаюкает его в своих теплых вязких лапах. Вставать утром — как все. Пить кофе — как все. Садиться в машину и работать — так тоже все делают, и он, надо сказать, преуспевает. В перерывах можно покурить, но умеренно. Потому как умеренность вообще неплохое, даже полезное качество. Жена, дети, поездки в гости. Все как будто и ничего. До той поры, пока не придет другая волна. А уж кому, как не ему, знать, что приходит она, не спрашивая и не стучась. И поводы для нее тоже не особенно нужны. Как тончайшая игла врезается в голову навязчивая мысль, что все происходящее — не то и не так. И никогда уже не будет «то». Не будет той запредельной высоты, разлета крыльев, который заставляет приблизиться к вечности и дает право говорить с Гете и Пушкиным, Леонардо и Микеланджело, Теслой и Хокингом. «Но ведь я всегда могу говорить с Богом», — рассуждает он, потому что знающие люди объяснили всем еще в школе, что Бог всепрощающ. Бог слышит даже тех, кто отбился от стада. Но штука в том, что такой, как он, никогда и не был в стаде. У таланта — другой счет: ни с чем не спутываемая связь, прямой vip-диалог, который можно вести с Ним, — ежесекундно. Он помнил это ощущение. Но как «аз воздам» стучит в мозгу, что диалог потерян. Из-за компромисса. Ему становится нестерпимо тоскливо и даже скуЧно. «Часа через два отпустит», — думает он. Ведь со скукой он вполне себе обжился, как со старым диваном, или нет, как со шрамом. Поболит-поболит и пройдет. Погода меняется.
 
Так состояния его успокоенности, устроенности в жизни сменялись редкими всплес­ками фантомных болей.
 
Пока однажды не появилась Она.
 
Нет… Она не появилась, а ворвалась. Прорезала пространство, нарушила привычный ход, перевернула стрелки циферблата, отмотав их ровно к той точке, где компромисса еще не существовало. Она была настолько смела, искренна, бесстрашна, что, казалось, с ее появлением случилась какая-то поломка в мироздании. Это как если бы он жил в ранней прозе Толстого, а в его строки взял и с бухты-барахты влетел Есенин. Неуемный, неостановимый, провоцирующий, горячий, как кусок раскаленного железа, и сказал бы: «Ну, здравствуй, это Я!» — словами Высоцкого. Ее внутренняя поэзия была столь концентрированна, что не давала прозаи­ческому существованию ни единого шанса устоять. Они не говорили про любовь. Потому что, как говорила Она, это слово потеряло истинный смысл. Многажды произнесенное не теми, не там, не тем, оно как будто растиражировалось, утратило волшебную силу. Обесценилось. Произносить это стало почти пошло. Филологам стоило бы придумать новое название для этого явления, — так говорила Она. А он слушал и чувствовал боль. Боль была уже у самого сердца и даже в нем. Ведь механизм его сердца оставался поврежденным. Где-то в глубине души он знал почему, но признаться себе казалось невыносимым. Признаться — значит убить. Проклятый компромисс беспощадно тянул в свою сторону, а одаренность взывала из самого ядра души, выпрыгивала, молила его запутавшуюся, уже нестройную личность об одной попытке. Попытке бегства из размеренной посредственности. Он уже почти кричал от разрывающихся снарядов в своей голове. Он пытался… как мог.
 
В то время как свет, проливаемый Ею, жег его невозможностью. Он поймал себя на мысли, что рядом с ней похож на Сальери. Даже убить Ее захотелось. Убить, чтобы своим существованием Она не указывала так беспощадно на его бессилие.  
Все статьи автора Читать все
       
Дарья Белоусова, компромисс, конформизм
Рекомендую
2 2585
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (2)

  • Я есть Грут
    11.05.2018 14:01 Я есть Грут
    Я одинок, ибо велик!
    Ибо достигнутый мной пик
    Вместит лишь только одного,
    Другого сбросив вниз, на дно...
  • Виталий Баскаков
    12.05.2018 21:16 Виталий Баскаков
    Прекрасно и гладко написанный очерк. За исключением, что писать на заданную кем-то тему и есть компромисс.
82 «Русский пионер» №82
(Май ‘2018 — Май 2018)
Тема: Компромисс
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое