Классный журнал

Капуста, хризантемы и любовь

24 апреля 2018 10:15

Директор Мультимедиа Арт Музея Ольга Свиблова создала «Фотоувеличитель» апрельского номера, и мы решили сделать его беспрецедентно большим, потому что он того стоит. Ведь что бы мы ни написали сейчас про Норильск, все будет не то по сравнению с тем, что мы можем показать. Но главное — и то, что мы можем показать, будет совсем не то по сравнению с тем, что может по этому поводу рассказать сама Ольга Свиблова. Все сразу станет не только и не столько понятнее. Все сразу обретет главный и даже, может, единственный смысл, вот что важно.

Посмотреть "Фотоувеличитель"

В 2015 году «Норникель» отмечал 80-летие, и мы вместе готовили выставку про Норильск. Я искала архивный материал, заказывала молодым фотографам съемку современного Норильска и, отсматривая, волей или неволей погружалась в историю комбината и города. Выставка получилась чудесная. Одна из наших лучших выставок, проходящих в рамках программы «История России в фотографиях», над которой музей работает с 1997 года. В Москве ее посмотрели тысячи зрителей.

Дальше было решено показать экспозицию в Норильске. Для меня это был очень тяжелый период в жизни, я незадолго до этого потеряла мужа, был год изматывающей работы без отпуска… В августе я полуживая брожу по Парижу, с ужасом думаю, что начинается новый рабочий год — в музее, как в школе, 1 сентября начинается новый выставочный сезон. А я просто не понимаю, как буду работать, я ходить не могу. Энергия жизни от меня ушла окончательно и бесповоротно — ни ноги не передвигаются, ни голова не работает, а в первые дни сентября еще и в Норильск лететь. Делюсь этим с друзьями в Париже, потом в Москве. Мне все сочувствуют, говорят, как это ужасно, советуют надеть валенки. И хотя я уже сжилась с Норильском, пока строила выставку, ехать все равно боялась.

…Ты всегда присматриваешься через иллюминатор к месту, куда прилетаешь. Так через иллюминатор я влюбилась в Исландию, так же влюбилась в Норильск. Я посмотрела и поняла, что мне хорошо. Мне повезло: была золотая осень какой-то божественной красоты, и солнце — наверное, нечастое в этих местах — светило пронзительно. Я оказалась в месте силы, вернувшем мне жизненную энергию.

Мне нравилось все, и все казалось родным — чахлые деревца (вокруг Норильска не растет густой кудрявистый лес), трубы, которые идут над землей, так как их нельзя закопать в мерзлоту и они становятся частью городского пейзажа, нравился этот странный и, может быть, опасный водоем, который образует то, что называется «озеро», местный музей, театр, концертный зал, кафе со стейками из оленины и дивным брусничным соусом… Больше всего нравилось гулять по городу по ночам — забредать во дворы и скверы, разбитые вопреки условиям вечной мерзлоты, видеть, как жизнь прорастает вопреки…

Мне нравился этот город, который впечатляет контрастами. Первые, деревянные постройки 30-х не сохранились, но центр Норильска, бережно ухоженный, выглядит нарядно и напоминает нашу Тверскую. От центра простирается типовая застройка 60–70-х. Сегодня возводятся красивые новые кварталы, напоминающие московские новостройки. Между живыми домами — скелеты, пустые дома, отжившие свой срок в условиях промораживания и диких ветров. Их нельзя просто снести, так как в Норильске все непросто.

Когда ты приезжаешь в Рим и видишь везде колонны, которые торчат группами или поодиночке, валяются на земле, ты понимаешь, что здесь энергия наслоения цивилизаций. Вечный город Рим, у которого огромная история. В Норильске — наслоения нашей родной истории с середины 1930-х. Конечно, может быть, это и небольшая история в масштабе исторического пространства, но, смотря на эти бесконечные обломки железа, каркасы, заморозившиеся пустые дома, как останки мамонтов, но на поверхности земли, сначала поражаешься: почему их нельзя снести и на этом месте построить новые прекрасные дома, которые сегодня там возводятся? И понимаешь, что вечная мерзлота не покидает Норильск. Промерзлая земля здесь ничего не принимает, а вывезти эти свидетельства прошедших десятилетий дороже, чем построить новый город. И в конце концов, вживаясь в город, вживаешься в историю освоения Заполярья, находишь в нем красоту, которую нельзя не любить. Здесь шла и идет борьба за каждый метр, отвоеванный у вечной мерзлоты людьми, жившими и живущими в Норильске.

Иногда жизнь смешивает этикетки и подписи. Люди, которые живут в Норильске, — это часто потомки заключенных или потомки тех, кто управлял зоной. Все так перемешалось, что тему уже никто не затрагивает. А тогда, в 1935 году, одновременно выходят указы о создании лагеря и о строительстве Норильского никельного комбината. На исправительно-трудовой лагерь была возложена функция строительства комбината и освоения окружающего района. Сейчас, конечно, многие приезжают и многие уезжают, но там есть какой-то удивительный человеческий костяк, ровно такой же, как и сама структура города, которая построена не благодаря, а вопреки. Люди, с которыми я там сталкивалась, были удивительные, они были главным источником жизненной энергии, вернувшейся ко мне в Норильске. Кто-то говорил: «Я собирался уехать уже десять лет назад, может быть, уеду…» А ты понимаешь, что он никуда не уедет. Он прирос к этой земле. В Норильске, мне кажется, мало случайных людей. Уже давно не только за длинным рублем едут туда, сегодня этот рубль можно получить другим путем.

Те несколько дней остались каким-то острым уколом жизненного опыта. Я пыталась подзарядиться витальностью в лучших музеях Парижа — и не помогало, хотя обычно помогает, а Норильск вернул меня к жизни. Я жила одновременно и в реальности, и в той истории города, которую знала по фотографиям. А фотографии этих мест начинаются с 1920-х годов. На самой ранней — участники геологоразведочной экспедиции, которые, собственно, и открыли город. Как они вообще туда дошли, как вышку поставили?! В 1920 году экспедиция Николая Урванцева на западе полуострова Таймыр в районе реки Норильской обнаружила очень богатое месторождение каменного угля. В 1921‑м было открыто богатейшее месторождение медно-никелевых руд с высоким содержанием платины, Урванцев провел первую зимовку в окрестностях будущего Норильска и составил их подробную карту. Самого великого ученого мы видим на фотографии 1934 года. Он и выглядит как прекрасный великан, первооткрыватель, первопроходец. В Норильске говорят, что для них Урванцев — как Петр Первый для петербуржцев. Но в 1938-м по доносу «благожелателей» Урванцев осужден первый раз, а в 1940-м он получает второй срок — восемь лет, который до 1945‑го отбывает в Норильлаге. Доктор геолого-минералогических наук, награжденный за находку почты Амундсена медалью имени Пржевальского, получивший первый орден Ленина за географическое и геологическое обследование островов Северной Земли, работает в Норильлаге по специальности на земле, сокровища которой были обнаружены благодаря его исследованиям.

Ступая по земле Норильска, ты физически ощущаешь, что ходишь по какому-то невероятному кладу. Все важные элементы периодической таблицы Менделеева здесь есть. Почему Создатель спрятал элементы в таком труднодоступном месте, столь непригодном для жизни? Может быть, в этом был умысел или промысел… Но с 1930-х люди, практически без техники, стали вгрызаться в мерзлоту и строить завод, который уже во время войны будет давать стране сплавы, необходимые для оборонной промышленности.

Благодаря Государственному российскому архиву удалось обнаружить фотоальбомы, создававшиеся по заказу НКВД в Норильске 30–40-х годов. Имена фотографов не сохранились, но их снимки сохранили историю города и комбината. Глядя на них, ты видишь, как много там в это время происходило. Приходит осознание, что все возможно. Да, это страшно, что изначально все строилось подневольным трудом — Норильлаг по-настоящему будет разрушен только в 1956 году, когда была разрушена система ГУЛАГа.

1937 год — погрузка руды.

1938 год — уже построены шикарные деревянные сооружения. Даже не понятно, где можно было найти что-то, чтобы построить основу зданий. Есть радиостанция. Столовую построили, которая ничем не отличается от московских. Это 1938 год! Разгар репрессий и стремительного разрастания Норильлага. Да, в этой столовой, наверное, не питались те, кто своими руками вбивал сваи в вечную мерзлоту.

В Норильлаге от голода и холода погиб каждый четвертый заключенный. Но детский садик уже в 1939-м был построен, как и школа, как и Клуб строителей. В это время уже была создана инфраструктура города.

1939 год — отлично отстроенный комбинат. В 1940-м открыт цех электролиза никеля. Завод европейского уровня, таких в мире было по пальцам пересчитать. Машины, типичные для того времени, и люди — с оружием и в кожанке. Ты понимаешь, что это надзиратели. Только эта маленькая деталь говорит, что мы не в Америке или в Германии, где очень много такой индустриальной съемки.

Еще меня завораживает, что в 1935 году в Норильске ходят на сенокос. Понимаете, мне говорят «надень валенки» — к счастью, я валенки не взяла, они мне не понадобились, — а люди там устраивали сенокос и кого-то же кормили, если траву косят.

Одновременно с этим абсолютно в другом мире там продолжают жить в чумах местные жители. Они существуют рядом с Клубом строителей. Посмотрите на этот Клуб строителей, и вам покажется, что вы в Сочи. Клуб строителей в Норильске! Где невозможно было создать ничего подобного.

Они в 1942 году капусту выращивали в совхозе! Совхоз! В Норильске! Я спросила, почему сегодня помидоры завозят, а не выращивают. Мне дали абсолютно исчерпывающий ответ: для того чтобы вырастить помидоры в Норильске, нужно такое количество энергии на помидор, что гораздо проще привезти их оттуда, где они растут естественным и нормальным путем. В 1944 году держат свиней. Птицы водоплавающие есть. А это время войны! В теплицах прекрасно растут и вызревают помидоры. Это помидоры, между прочим, «Бычье сердце» — они огромные. Урожай капусты собирают. И выращивают цветы! Вообще не понятно, кому это нужно, идет война! Сегодня, когда жизнь более разумная, это все там не выращивают. Еще в 1944 году они делают фантастическую вещь — просвечивают детей, чтобы у них появился витамин от солнца, который необходим. Функционирует Дом отдыха на озере Лама, который кажется двойником сочинских здравниц.

Тогда понимали, что людям, живущим в этом практически городе-лагере, который обеспечивал выдачу металла для строительства наших танков, нужны были хризантемы и капуста. Потому что капусту в этот момент никто не мог послать, а лист капусты спасал жизни. Как и кварцевое облучение детей.

Ведь эти люди живые. Они празднуют праздники, получают комбинату Красное знамя Комитета Обороны и видят смысл в том, что делают.

И одновременно со всем этим ты видишь совершенно безумный постановочный кадр: «Тарасов Алексей, Тарасова Анфиса и Иванова Дарья — местные жители, лично знавшие Сталина во время его пребывания в Курейке». Вот это вопрос: знали ли товарищ Тарасов и Тарасова Анфиса товарища Сталина? Мы не знаем. Но видим этот огромный памятник, который возвышается, как тень отца Гамлета, над местными жителями, знавшими лично товарища Сталина.

Я человек, убежденный в том, что имя Сталина лучше не произносить, чтобы не вызывать дух страшного прошлого, но фотография безумно интересная. Потому что людям нужен был миф ровно так же, как хризантемы в теплице. За ними стоял колосс. А в это же время посылали в ГУЛАГ в том числе Солженицына. Но жизнь всегда сложнее схем.

1948 год — жизнь продолжается, уже освобожденный Урванцев остается в Норильске закончить исследования. Город проводит новогодние утренники и праздники, люди играют на бильярде в Доме инженерно-технических работников. Дом этот тянет на столичный дворец, инженер — звучало гордо. Мы сегодня об этом стали вспоминать, осознав, что для будущего снова нужны инженеры.

Есть вещи, которые ты узнаешь и забыть потом не можешь. Когда я приехала в сегодняшний Норильск, я ступала по земле, где есть память. Об этом надо помнить. Об ужасе и одновременно о жизни тех людей.

Там есть монумент ГУЛАГу. Мемориал «Норильская Голгофа». Очень интересный, поставлен интернациональными усилиями. Потому что в лагерях кроме советских граждан находилось много несоветских — кто возвращался к нам, кто приезжал к нам в Советский Союз. Недавно узнала, как бабушка и дедушка моего приятеля, прекрасно жившие в Лондоне и не знавшие ни слова по-русски, два великих ученых, медик и математик, в 1918 году продают все, что у них есть в Лондоне (было что продать), сдают эти миллионы в пользу молодого Советского государства, веря, что здесь создается новая жизнь. Приезжают. В 1935-м хлопнули дедушку, бабушку отправили по этапам. 14-летнюю дочку, маму моего приятеля, отправили тоже в лагерь.

1965 год — всего девять лет, как нет Норильлага. В это время в Норильск приезжает замечательный Всеволод Тарасевич, чьи фотографии меня особенно греют. Классик советской фотографии, певец хрущевской «оттепели», эпохи «физиков и лириков», снимал Норильск многократно в 60-х и 70-х. Удивительная эпоха, когда люди верили в смысл жизни, и это написано у них на лицах.

Ты видишь шахматный матч в Норильске, а тебе кажется, что это в МГУ. Художественная студия, музыкальная студия, детская музыкальная школа, мужчины на гитарах, девушки балетом занимаются. Они потрясающие! Невозможно в них не влюбиться. Люди танцуют в клубе под джаз. Главное, как танцуют! Зажигают с такими лицами… Это удивительно, потому что в 1965 году мы в школе еще полузапретно зажигали. Еще в МГУ это даже не пролезало. А у них уже все было. Ты думаешь: черт побери, девять лет, как не стало ГУЛАГа, а здесь такая жизнь — настоящая, живая. Именно лица норильчан укрупнит объектив Тарасевича. В 30–40-х — здания, завод, человеческие массы, а здесь — лица: физики, лирики. Если забыть, что мы в Норильске, забыть фотографии уличных прохожих с заледеневшими ресницами, забыть кадры, когда ветер сдувает машины с дороги, кажется, что мы в Ленинграде, Москве, Протвино, Пущино или Новосибирском Академгородке.

Лица светятся смыслом жизни, который у этих людей был, светятся надеждой… В Норильске 70-х уже есть бассейны, балетная и музыкальная школы, художественная студия и спортивные секции. Это то, что помогало тогда жить в отрыве от Большой земли. Культура и социальная инфраструктура в современном Норильске — главный якорь, удерживающий людей на Севере, и магнит, притягивающий тех, кто приезжает в город. Такой благодарной публики, как в Норильске, я нигде не встречала. Поэтому при поддержке «Норникеля» мы продолжаем нашу выставочную деятельность и в Норильске, и в Дудинке.

Мне всегда казалось важным понять, как же люди существовали в этих экстремальных, нечеловеческих, античеловеческих условиях. В этом, наверное, и есть невероятная сила человеческого радикала. Когда людей ставят в жуткие, невозможные условия, даже когда создаются лагеря там, где спрятаны Господом сокровища мира подальше от человека, этот человек приходит и начинает как-то по-своему место обустраивать. Там есть жизнь, которая противоречит условиям выживания. Я приехала в Норильск, уже зная, как он выглядел до этого и как выглядит сейчас. По фотографиям современных авторов я ориентировалась, потому что до сих пор не умею по гуглу. Я ориентировалась по людям, школьницам, по пейзажам разным. Все кадры сложились в картину жизни.

Есть люди, которых зачаровывают неизвестные места, сулящие открытия. Я больше люблю то, что хотя бы в первом приближении представляю. Моя счастливая поездка в Норильск благодаря фотографии оказалась узнаванием и открывшимся откровением. Теперь Норильск для меня — место притяжения, куда буду возвращаться.

Все статьи автора Читать все