Классный журнал

Дальняя комната

25 февраля 2018 12:17

Валентин Юмашев работал талантливым журналистом в «КП» и «Огоньке» до тех пор, пока не стал главой администрации президента России Бориса Ельцина. С тех пор он не только не писал в газеты и журналы, но и не давал туда никаких интервью. «РП» не скрывает своей радости по поводу того, что именно на страницах нашего журнала произошло возвращение Валентина Юмашева в большую журналистику.

Я люблю петь. С детства. Помню, на уроке музыки, когда учитель спрашивал класс: «Ну, кто нам сейчас что-нибудь споет?» — и все тоскливо вжимались в парты, я смело тянул руку, затем выходил к доске и под баян учителя исполнял «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так». Как сейчас помню, это было в третьем классе.

Еще я пел, когда мыл посуду. У нас была большая семья, братья и сестры моей мамы, которые были ближе к моему возрасту, чем к маминому. Мы росли все вместе, и домашние дела делились между нами: вынос мусора, походы в магазин, уборка квартиры, стирка белья и мытье посуды, о котором я уже говорил. Поскольку грязной посуды была гора, то мыть ее надо было не меньше часа. Я один, кухня, никто мне не мешает, и я пою: «И надо бы прыгать — не вышел полет, но рухнет на город пустой самолет…» Естественно, пою голосом Эдиты Пьехи. А потом, перейдя на тарелки: «И я иду к тебе навстречу, и я несу тебе цветы как единственной на свете королеве красоты…» Тут я превращался в Муслима Магомаева. Голос мой звенел, кухня вся звенела вместе со мной. Ну и затем, заканчивая с вилками и ложками: «Ямайка, Ямайка». Это уже был Робертино Лоретти. Здесь я переходил на полную мощь. И уже вся квартира покрывалась моим пением. Моя «Ямайка» лилась на улицу, на дома и крыши. Правда, иногда мое пение прерывал звонок соседей с дурацким вопросом: кто у вас там так орет? Но меня ничто не могло остановить.

Если бы в тот момент у меня оказалась гитара, то из меня получился бы прекрасный гитарист. Мне кажется, я мог бы часами играть, заучивать аккорды, тренировался бы бесконечно. И меня ждало бы будущее в каком-нибудь вокально-инструментальном ансамбле. Но гитары в тот момент были большим дефицитом, поэтому мне приходилось петь самому, без аккомпанемента, но это меня вовсе не останавливало. Во всех пионерских лагерях, во всех конкурсах отрядов я смело и отчаянно выдвигался вперед и солировал. Песни там были другие. «Орленок, орленок, взлети выше солнца и степи с высот огляди. Навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался один», — пел я, и хотелось плакать от жалости к орленку, к его чистой, светлой революционной судьбе. Конкурсы мы обычно выигрывали.

Но глобально проблема была в дефиците не только гитар, но и слов. Слова у песен, конечно, были, но взять их было неоткуда. Единственная технология — это строчка за строчкой переписать в заветную тетрадку слова любимой песни. Магнитофоны были тоже дефицитом. Поэтому переписывали с пластинок. Чтобы слова записать, нужно было каждый куплет прослушать раз пятьдесят, пока угонишься за тем, что там поется. Ценность этих тетрадок была запредельной.

Про появление «Битлз» и то потрясение, которое испытали подростки Советского Союза от встречи с этой новой музыкой, написаны десятки книг. Могу лишь подтвердить, что голова кружилась, ноги подгибались, мы могли слушать эти пленки сотни, тысячи раз. Английского никто не знал. Поэтому там можно было лишь угадывать, о чем шла речь. Понятно, что про любовь, и опять про любовь. Когда кто-то из совсем крутых знатоков английского перевел нам, что значит «I want you, I want you, I want you-u-u», это было культурным шоком. Прямо так, в песне петь, что хочу тебя, хочу тебя, хочу тебя-я-я, это представить невозможно. Но они пели, да так, что душа улетала вместе с ними куда-то в небо.

А потом появился «Jesus Christ Superstar». Я мог петь эту рок-оперу с первой арии до последней. Я знал каждую интонацию, каждый тембр, я их повторял, и мне казалось, что меня отличить от оригинала невозможно. Единственная проблема была в том, что я не знал слов. Они были, но английские. Поэтому я промурлыкивал какие-то такие специальные звуки, как бы английские, и получалось вполне похоже. Но поскольку все остальные тоже не знали английского, то мое пение окружающими товарищами, а главное, окружающими девочками признавалось за оригинальное исполнение.

Потом была армия. И там в Ленинской комнате была полуразбитая гитара. Я впервые смог взять три аккорда. Это была новая степень свободы. Я мог и петь, и играть. Хотя то, как я бренчал, игрой назвать сложно. Но все остальные играли не лучше, так что игра считалась вполне удачной. И я даже стал выступать за армейский вокально-инструментальный ансамбль.

А потом, после армии, я оказался на моем первом слете КСП. Сейчас, наверное, мало кто понимает, что это такое. Расшифровываю: Клуб самодеятельной песни. После первой поездки на слет я их не пропускал до того момента, пока они не были закрыты. У меня до сих пор хранятся где-то нашивки со слетов КСП. Встречи с новыми для меня песнями. Сергей Никитин, Булат Окуджава, Владимир Берковский, Владимир Ланцберг, Юрий Визбор, Владимир Егоров и еще десятки замечательных авторов. Стихи, музыка — все красивое, глубокое, попадающее на юношеские эмоции. Самое удивительное, что эти эмоции были столь сильны, что они по сей день трогают меня.

Теперь я играю и пою. Сам себе. Иногда эти песни слушает жена. Она меня любит и поэтому, я так думаю, любит и как я пою.

Я подарил ей на ее юбилей подарок. Впрочем, я этот подарок и сам себе подарил. Поскольку сбылась мечта детства. Я выпустил диск. С песнями. Я записал своей любимой жене песни, которые она иногда по вечерам просит меня спеть. Те, которые любит она и которые люблю я. Чтобы подарок стал совсем подарком, одну песню мы исполнили с дочкой Машей. (Об этой девочке в «Русском пионере» уже рассказывала ее мама — моя жена.)

Теперь о том, зачем я это все написал. Я хотел рассказать о нас, о любителях пения. И нас не сотни, и не тысячи, и не сотни тысяч. Нас миллионы. Тех, кто не может не петь. У кого есть слух и у кого его нет. Просто наша душа поет. И она будет петь до тех пор, пока мы дышим.

У меня есть дома дальняя заветная комната. Я иногда в нее пробираюсь, закрываю двери плотно-плотно, включаю караоке, беру микрофон и так трогательно, душевно начинаю: «Луч солнца золото-ого тьмы скрыла пелена-а…»

Ради этого стоит жить.

Все статьи автора Читать все