Классный журнал

Мальчики навсегда

17 февраля 2018 10:30

Бессменный и заслуженный ведущий уроков мужества, наставник и в какой-то степени тренер Николай Фохт тоже когда-то был учеником, а значит, и у него был наставник, тренер. И пора уже с ним познакомиться читателю. Это неизбежно. И поучительно.

Кому-то дано, кому-то нет. Кто-то и так храбрый, сильный, отчаянный, а кто-то всю жизнь не понимает, откуда берутся такие нужные в быту и в бою качества. Ходит такой человек, озирается, прислушивается — к себе, к горной речке, к отзвукам грома и мерному скрежету дворницкой лопаты, которой снег расчищают.

Снег и лед.

Под все эти звуки, на фоне всех возможных картинок из жизни такой человек начинает приставать к самому себе: а правильно ли он живет, точно ли ориентирован в этом мире, не упустил ли чего главное, можно ли еще наверстать?

Чаще всего вопросы остаются без ответа. И с годами приходит ощущение, что там, где нет ответа, — дыра, неприятная и пустая. Как будто эта дыра в тебе самом, на самом видном месте: на груди или под глазом. И все ее замечают. Говорят с тобой, а сами косятся на зияние, иногда даже теряя нить разговора. Прочие просто обрывают на полуслове диалог и пропадают из твоей жизни навсегда.

Так кажется, так это трактуется, когда не нашел ответа, когда так и прожил, не удосужившись выяснить про себя самое главное. Нет смелости даже узнать, почему нет в тебе той отчаянности, о которой и в песнях поется, и в анекдотах говорится.

Последние два года я собирался задать своему тренеру, с которым провел все свое спортивное отрочество (а другого у меня и не было, только спортивное), один-единственный вопрос. Я все размышлял, выбирал, как лучше это сделать: пригласить тренера на обед, а там, может, даже рюмку ему налить по такому поводу, да и спросить в лоб. Или вот еще была идея — собрать ребят из нашего спортивного класса и устроить команду ветеранов. На спортивном языке это звучит намного лучше: команда «мастерс», ветераны — это значит мастера, все правильно. И сделать нашего тренера главным тренером команды. И чтобы он нас, мастеров, тренировал. И деньги ему платить — тренер на пенсию вышел, не помешают лишние, шальные, но и честно заработанные деньги. Ну и в разгар тренировок, подготовок к мастерским турнирам подловить тренера и спросить его наконец. Что он ответит?

Хороший план, и все уже было на мази. Я не сомневался, что тренер согласится, еще меньше сомневался, что наши все, ну одноклассники, кровь от крови самбисты и чемпионы, крутые все ребята, с радостью воспримут.

И зря не сомневался.

Резон один и тот же примерно: Колян, надо вовремя уйти из спорта, хватит подвергать организм нагрузкам и лишениям, все, что можно, мы уже вынесли, вытерпели и преодолели.

Короче говоря, идея с треском провалилась. И я стал придумывать новый способ деликатно выведать у тренера то, что мне надо было.

Вместо того чтобы просто приехать к нему в Чертаново и спросить: почему я ничего не выиграл, почему самый преданный, самый мотивированный, как мне тогда казалось, мальчик ничего не добился? А, тренер?

И, конечно, случилось то, что должно было: тренер заболел. Плохо заболел, сильно. Так заболел, что и спросить у него ничего нельзя. Вместо тренировок мы собрались, чтобы тренера спасать. Из класса нас всего получилось четверо. Я зачем-то подсчитал: двадцать процентов (даже меньше) всего нашего класса. Вроде кажется, четверо — это очень мало. Но если посмотреть взрослыми глазами на все происходящее, двадцать процентов, пятая часть — хорошая доля. Конечно, если бы это случилось с тренером тридцать лет назад, сто процентов ребят вписались бы. Тридцать лет, тридцать три процента от целого века — серьезный срок. Все отдалилось, рассеялось, расфокусировалось. Поменялось радикально. А почти двадцать процентов неизменно, как по щелчку, мгновенно пришли на помощь.

Мы, в общем, многое сделали. Знали, если честно, что помочь нельзя, точнее, процент успеха ну десять, а то и пять, — и все равно всем своим накопившимся опытом навалились. Мы через тридцать лет оказались такими разными, что составили идеальную команду. Через тридцать лет (да больше, конечно, больше) мы настолько не изменились, что понимали друг друга с полуслова.

Мы аккуратно и равномерно исполнили все, что задумали. На сто процентов. И проиграли. Болезнь эта огромная, безжалостная. Но надо сказать, мы до конца верили. Даже когда стало ясно, что проиграли, верили. И даже сейчас верим, что каким-то чудесным способом все наладится.

Вообще, тренер — это особая история. Детский тренер, может, кому-то и отец, но вообще он между отцом и богом. У тренера полномочий больше, чем у отца. Я даже не уверен, что меньше, чем у бога. Тренера не обязательно любить, как отца, но обязательно побаиваться, как бога. И тренер тебя не должен любить, в этом штука. Тренер, учитель — обязательные, скорее всего, фигуры: они не должны особо любить своих учеников — чтобы быть объективными, чтобы все время твердить ученику правду. О том в основном, какой он слабый, какой он олух, — и говорить, что делать. Наверное, есть и другой метод, когда все только по любви и в любви, но вот мне лично достался метод неприятной правды.

Моя спортивная карьера вообще-то начиналась счастливо, крайне удачно — но с другим, с моим первым тренером. Я был воодушевлен, я был одним из лучших. А потом первый тренер уволился, и пришел тренер, который навсегда, который говорил мне очень неприятную правду, в которую я никогда не верил. А теперь вижу, что, скорее всего, это действительно была правда.

Самое обидное, мне казалось, что он тоже в меня не верит. Так, как он верил в Толика, одноклассника, который был притчей во языцех: и курил, и сачковал, и на тренировках хохотал и валял дурака. И все время проигрывал на соревнованиях. Но тренер все ему прощал. Ругал его так, что прям страшно было, что прям счастье какое-то возникало, что ты сейчас не Толик. И все равно возился с ним, разговаривал, вдалбливал ему что-то. И вот уже в самом конце учебы, чуть ли не в десятом уже классе, Толика как прорвало. Он стал так бороться, что просто не верилось. При этом ничего он в своем отношении к жизни и к спорту не изменил. Ну, может, просто чуть «поднапрягся», может, вдруг ему стало интересно — хорошо бороться. Он, в общем, точно не самый атлетичный даже в нашем классе юноша, стал выигрывать у монстров — у сверстников, у мужиков, у сборников, черт еще знает у кого. У всех. Одной техникой. Одним типом приемов, доведенных до какого-то первородного, природного совершенства. Я уже после школы выходил с ним на ковер, на тренировке — это был, конечно, шок. Он и во время схватки посмеивался, подшучивал, дурачился — и «ронял» меня, как хотел. А я до него вообще никак не мог добраться. Еще полгода назад я у Толика с закрытыми глазами бы выиграл, а сейчас он показывал не просто взрослую борьбу — совершенную борьбу.

Я бы тоже так хотел, вот в чем признаюсь. На технике, на отработанных движениях, на непробиваемой защите, на резкости и тактической смекалке.

Но меня тренер так не научил, а Толика научил.

Я интуитивно понимал, в чем моя проблема. Но в моей голове крутилась, скорее, метафора: будешь побеждать, если найдешь правильное положение тела в пространстве, правильное равновесие, правильное настроение перед схваткой. Я чувствовал и верил, что все остальное у меня есть — надо просто найти свой баланс, свою гармонию. Были какие-то проблески, когда ты встраивался в этот баланс, а дальше уже все происходило само собой. Короткие, счастливые, безнадежные в конечном счете моменты.

Самое смешное, что про Толика я успел спросить. Тренер усмехнулся и ответил коротко, по-спортивному: чуйка. Просто он видел, что Толик может, а я не могу. То есть косвенно это и есть ответ на мой вопрос.

Хотя, скорее всего, ни вопроса, ни ответа не нужно. Вот был тоже горький, можно сказать, случай в этой моей детской схватке с реальностью. Однажды на сборах мы играли в баскетбол. После основной тренировки. И один мальчик почти на ровном месте в игровом эпизоде, после столкновения просто врезал мне в челюсть. Надо сказать, что, когда я пришел в зал, еще первый тренер сказал: вы свои замашки дворовые там, во дворе, и оставьте. Если вы деретесь на улице, значит, не умеете бороться в зале, на ковре. А я был драчуном, но таким, по необходимости, не по призванию. Я сразу принял идею и перестал драться. Я стал убежденным «недрачуном» вне спортивного зала, тем более во время тренировки. Да еще на глазах тренера. Короче говоря, толком я не ответил. Так, толкнул мальчика (он был хоть и старше, но легче). Но никто нас не разнимал, никто моему обидчику санкций никаких не выписал. Получилось, я просто дал себя ударить.

И тренер мой куда-то пропал. Прямо как будто ему стало за меня стыдно. Вечером, перед отбоем, он подошел опустив голову и, не глядя мне в глаза, сказал: слишком ты добрый. Ты же сильней его, вон как он отлетел. Ты сильней, а он злее, поэтому он и борец лучше. И ушел. Я даже не обиделся тогда, не расстроился — я как-то сразу разочаровался: в борьбе, в тренере, в неписаных и святых для меня правилах. Точнее, я не отказался ни от чего: ни от борьбы, ни от тренера, ни от высоких своих целей. Я просто понял, что, во-первых, отныне я остался один и никто мне помогать не будет, даже тренер, а во-вторых, один я не справлюсь.

Я беззлобно вспоминаю тот случай. И на мальчика того не злюсь. Чего на него злиться — он погиб совсем молодым, не смог остановиться, продолжал испытывать мир и себя на прочность. Я даже не жалею, что не ответил тогда. Я и сейчас думаю, что был прав. А тренер не прав. Но его правда каким-то странным образом, боком каким-то своим некрасивым, непеченым сделала меня лучше. Я еще больше стал верить во всякие условности и рамки.

У нас вот считается, что придерживаться правил и порядка не по-русски как-то. По-русски — это рвануть рубаху на груди, засадить ногой в дверь, шарахнуть пару стаканов без закуски, как Бондарчук в концлагере. Я чем больше живу, тем тверже стою на том, что выгоднее правила соблюдать, лишний раз не высовываться. Внимание: лишний раз. Без особой необходимости то есть. Не надо быть героем на фоне рутины — опасно и бессмысленно. Надо беречь себя для подвига.

Вспоминаю одну историю. Это тоже было давно, но уже не в детстве. Я направлялся в командировку, в Ижевск, что ли. Все чин чином: фирменный поезд, какая-то поздняя осень, поэтому пассажиров мало. Нас в купе двое, еще такая сочная, яркая, благоухающая дама. Кроме «здрасьте» она ничего не сказала и часов пять, почти до ночи, смотрела молча в окно. Потом вдруг встрепенулась, достала из сумочки плоскую стальную фляжку и стала делать частые и мелкие глотки. По купе разнесся аромат, как мне показалось, коньяка «Наполеон». Она, значит, поклевала коньяк, достала из сумочки уже початую шоколадку, откусила. Потом пристально так стала на меня смотреть. Я подумал: сейчас выпить предложит. Нет.

— У меня подружка была, все надсмехалась: и что я на завтрак мюсли ем, и что в тренажерный зал хожу, что лишнего никогда не выпью, с мужиком просто так не пересплю. Правильная, говорит, ты слишком, Анька, и дура ты. Вся жизнь у тебя мимо. Сама-то она, конечно, оторва: ни одного мужика не пропустила, напивалась так, что я в Серпухов за ней ездила, из малин всяких вытаскивала. Но да, жила богато, на широкую ногу, машины дорогие, одевалась вообще отпад. Я рядом с ней как домработница. Ну вот, а на прошлой неделе ее любовник зарезал. На фиг, до смерти. И знаешь, что я подумала в первый момент, когда узнала? Значит, все-таки права-то была я! Я-то живая теперь, а ты, Манюня, мертвая. Вот так. Выйдите, пожалуйста, мне надо переодеться и лечь спать.

Когда тренер попал в беду, несколько мальчиков из спортивного класса встретились, выпили по чашке кофе на Бронной, составили план спасения и аккуратно его исполнили. Мы хотели спасти тренера, свое прекрасное прошлое. Шутили, что раньше ты, тренер, нами командовал, теперь мы возвращаем должок. Несколько мальчишек попытались перепрыгнуть обратно, в то простое и четкое время; аккуратно, рационально, расчетливо, совершенно безрассудно и даже храбро.

Это было испытание, урок, сюжет, без которого наша с ними жизнь стала бы неполной, с пробелом, с той самой дырой на видном месте.

Проверочка: выйдем ли на заведомо проигранную схватку? Ничего, вышли.

И может, даже хорошо, что я ничего не успел спросить у тренера. Я знаю, он бы на этот раз посмотрел пристально в глаза и сказал: да не было в тебе чего-то, понимаешь? Не было, и все.

Не было, но, может, с тех пор появилось, как думаешь, тренер?

Повторим урок

Все статьи автора Читать все

16.07.2022
Месть хаоса 0
08.07.2022
Одиссей. Ευαγγέλιο 0
25.06.2022
Кекс идеальных пропорций 0
17.05.2022
Как мы все прозябали 1
08.05.2022
Вавилов 1
30.04.2022
Сотворение шакшуки 1
24.03.2022
Король в пустыне 2
10.03.2022
Баланда о вкусной и здоровой 10
23.02.2022
Посмертный бросок 0
27.12.2021
Котлетки для медитации 2
22.12.2021
Одиссея «Капитала» 1
26.11.2021
Порцелиновая справедливость 2

юбилейный номер, Русскому пионеру 10 лет, Николай Фохт, урок мужества

Рекомендую

3 2770

Спионерить!

Оставить комментарий

Комментарии (3)

18.02.2018 19:09 Я есть Грут
Здесь Коля прав. Понтить не надо.
Ранняя смерть тому награда.
И если хочешь задержаться,
Нужно не дерзким оставаться.
20.02.2018 21:57 Сергей Макаров
С самого раннего детства я старался понять взрослых. Почему и зачем они говорили, совершали свои поступки, почему и как выбрали себе профессии. 
Наши дома образовывавшие двор, зеленый оазис моего детства, населенный разными соседями, волею случая поселившиеся в нашем доме и рядом стоящих.
Во время случайных встреч и общения с ними, ожидая своих друзей по двору для игр, подсаживался к ним на скамейку и расспрашивал обо всем, что могло прийти мне на ум.
Они все знали, что моим воспитанием занимается тетка, бывшая монахиня Верхотурского монастыря, которая была в обслуге Николая Второго в период его заключения в Екатеринбурге в доме инженера Ипатьева, в подвал которого она умудрилась меня сводить.
Знали, что я уже до школы умел читать и не только по-русски, что было всегда причиной опасения моих родителей, в то время «железного занавеса» проживших свою молодость в сталинские годы. А тетку еще звали на отпевания, крещения, хотя все это было всегда под большим «секретом».

Потому и разговоры со мной вели на «равных», не сюсюкаясь, уверенными, что я понимаю больше своих сверстников. Хотя, иногда после разговора смотрел словарь, что означают некоторые их слова, уж больно заковыристыми они порой были, латынь. 
Один из соседей был штурманом ледокола «Красин», заядлый рыбак научивший меня этому полезному делу. Он подарил мне книгу «Робинзон Крузо, Даниэля Дефо и прочитав понял, что   больше всего на мне хочется путешествовать по морю увидеть разные страны, несмотря на опасности такого путешествия.
Тем боле на Черном уже бывал. Там на его берегу, я завидовал каждому отправлявшемуся в дальнее плавание.
По целым часам я простаивал на морском берегу и не отрывая глаз рассматривал патрульные пограничные корабли, пассажирские суда проходившие мимо.
Моим родителям это очень не нравилось. Отец, «секретный инженер» Среднемаша работавший с Семихатовым, хотел, чтобы я выучился на инженера, но стал бы заниматься наукой, получил научное звание и получал приличную званию зарплату.  
Но я продолжал мечтать о морских путешествиях в юношеском возрасте.
Мне казалось величайшим счастьем скитаться по морям и побывать … везде, где только приведется.
Отец догадывался, что у меня на уме. Однажды он позвал меня к себе и предложил сходить за книгами к соседу знаменитому профессору металлургу.
Чтение книг были моей страстью, а своей библиотеки у нас не было, было не много и все уже перечитано. Я даже подвязался выгуливая соседских собак за доступ к их книгам и фотоаппарату «Спорт». Свой у меня появился уже к концу школы. Заработал на разгрузке в молочном магазине и скопленному от «гешефтах» у старьевщика дяди Миши снабжавшего нас мячами для футбола и всем что он чинил и давал нам в обмен на макулатуру, тряпье и металлолом. 

Из общения с профессором узнал много интересного о природе металлов. Закралась мысль стать кораблестроителем - сварщиком, его сын был доцентом по сварочному делу, он тоже «поучаствовал» в формировании моих выборов профессии. (Чтоб ему икнулось сегодня.)

 Но самым загадочным был сосед летчик испытатель первого реактивного самолета в местном аэропорте Кольцово. С его подачи, кем быть, началось моделирование на станции Юных техников самолетов, кораблей, яхт.

Но захотелось оживить эти модели и сосед из дома напротив, заядлый радиолюбитель, познакомил со сложным миром «науки о соединениях», изготовлении говорящих коробочек которые можно было слушать на уроках спрятав провод наушника в рукаве и первой, теперь допотопной, радио управляемой модели.

Дворовый спорт - летом футбол, зимой хоккей перерос в увлечение занятие в спорт обществе «Динамо», Стрельба, велосипед, бег - «круги ада».
К концу школы осознав, что из закрытого города и прочих составляющих прошлого и настоящего моих родителей я тоже - невыездной. решил …
А собственно ни чего не решил, судьба так повела. По причине надуманной меня не приняли ни в летное, ни гражданской авиации институт.
На учебу в мореходке тоже по этой причине рассчитывать было не чего. Остался институт. Окончив который стипендиатом Министерства Черной металлургии с персональным распределением, но был призван в Армию для прохождения срочной службы командиром взвода с лейтенантскими погонами.

Я мог «отмазаться» от армии, мне предлагали остаться в аспирантуре, потому как мой диплом с внедрением на закрытом производстве уже считали кандидатской работой оставалось знать экзамены на кандидатский минимум и младший научный сотрудник с монографиями в зарубежных журналах, получающий гонорар в инвалютных чеках на пятом курсе института, мог продолжать научные изыскания, усовершенствования математической модели управления процессом ...., и совершенствованием прибора для ....и т.д. и т.п..

 Но мои сокурсники пойдут на службу в Армию? А что я? Как «бело билетик» будучи спортсменом спрячусь за тихую жизнь? А как потом с ними встречусь, что скажу им, почему они служили, а я нет?
 Съездил на завод, объяснил свою позицию.  Хорошо, что человек, кто безусловно помог мне с персональным распределением, был, как и я в свое время призван в Армию из нашего института во время событий на Даманском.
Он все помог уладить, да и что улаживать - служба в Армии тогда без пафоса считалась нормальным делом для мужчин. 

Узнав о моем решении отец сердито сказал:  - Я знаю: ты хочешь бежать из родного дома. Это неразумно. Ты должен остаться. Если ты останешься, ты сможешь стать ….и тогда...
А если с тобой что-то случится ( а ведь как в воду глядел)…., это будет горе для нас. 
Голос у него немного дрожал, знал что мне предстоит делать в войсках. Специалисты моего «профиля» были в дефиците, (все так и вышло), и он тихо прибавил: - Подумай о матери…она не вынесет, если что пойдет не «так».

Прошли годы моих странствий и перемен профессий, обучение языкам, многое пришлось испытать, увидеть, осознать.  
Но в один из дней, прибыв домой к родителям на короткое время, разговор опять повторился почти с пугающим совпадением его содержания, но уже с мамой: 
- Мне уже … лет, а в эти годы поздно мечтать о несбыточном - вернуться в науку. Если бы даже, вновь вернулся к этому, я все равно через несколько ней убежал бы в «далекие страны».
Мне хочется наконец вернуться к своей мечте детства, увидеть чужие края, побывать и в Южной Америке или Норвегии! (несло конечно, сам не зная куда)
Даже если я и попробую остаться и займусь каким-то делом, у меня все равно не хватит терпения довести его до конца. Прошу вас, понять меня. Если жизнь моряка не понравится мне, я вернусь домой и больше никуда не уеду. Все равно я уже решил как быть и уеду без вашего одобрения.
 Мама сердито сказала:
- Просто удивительно, как после всего что уже с тобой приключалось за последние годы, ты можешь думать о морских путешествиях после твоего разговора с отцом после окончания института?!  Ведь отец уже говорил с тобой когда-то, и просил чтобы раз и навсегда ты забыл о мечтах детства и путешествия в чужие края. Он желает тебе лучшего, понимая каким делом ты собираешься заниматься.
Но если ты такой упрямый, и опять желаешь подвергать себя опасностям, и все уже решил …  
Но нам не понятно твое решением так круто из менять свою жизнь.
Мы не хотим, чтобы впоследствии, когда жизнь на море и далеких странах доведет тебя до страданий, ты мог упрекнуть нас в том, что мы не предупреждали тебя. 

Три года назад, после кончины отца, я узнал, что мама передала отцу весь наш разговор.
Отец молча выслушал и сказал печально:
- Не пойму его, чего ему нужно? На здесь, дома он мог бы добиться успеха в том к чему у него есть склонность и всегда найдет себе место в жизни.
Мог бы купить квартиру, мы люди не богатые помогли бы, чем смогли и жил бы, не в чем особо не нуждаясь. В своих странствиях, он испытает все невзгоды жизни в чужих странах и пожалеет, что не послушался нашего родительского совета.
Где-то там, вдали от Родины он будет опять .... . А если с ним случится беда, у него не будет рядом нас и мы не сможем ему помочь. Он будет жалеть о своем решении, но будет поздно…

И все же тогда, через несколько дней я покинул родительский дом.
И вскоре, мне пришлось испытать нужду и все тяготы жизни в других странах.  И все же я не раскаялся в своем решении.
Но от того, кто «родился» вновь дважды, и не сдался, выжил, не стоит ожидать, что он будет придерживаться той же системы ценностей, что и те кто этого не испытал, когда лишь помня о своей детской мечте смог вернулся к нормальной жизни. 

Как говорил мне один из наших соседей по дому:
-«Чем бы человек не занимался, у него ко всему должен быть творческий подход, живое воображение, способность быстро ориентироваться в меняющихся обстоятельствах и хорошо развитая интуиция."
 Он в конце определил мое предназначение в жизни, но я так и не узнал кто он, был по профессии или "забыл"...
4.03.2018 16:05 Елена П.
Искренне и трогательно. Но вопрос так и остался открытым. "....да не было в тебе чего-то, понимаешь? Не было, и все."А я верю, что с тех пор появилось!!!!! Вспоминайте свое прошлое легко и чисто.