Классный журнал

Николай Фохт Николай
Фохт

Трудно не быть богом

06 февраля 2018 10:25
Год за годом, из номера в номер следопыт «РП» Николай Фохт методично исправляет историю человечества — разумеется, в лучшую сторону. Из этих спасений вполне могла бы сложиться дисциплина, «катастрофический курс». И такой курс сложился: представляем его в юбилейном номере. Самое время.
Классика жанра: сначала сквозь сон жужжание кофемолки, а через паузу, в которой успеваешь поспать еще минуть семь, — аромат картажа. Он проникает во все уголки немаленькой квартиры и, если есть в ней еще живые люди, поднимает их с кровати и буквально выталкивает на кухню.
 
Аля феноменально варит картаж, кофе по-карфагенски, с шоколадом и медом. Она научилась именно в Карфагене, на подготовительных курсах в знаменитой WFSK, World Financial School of Carthage. Не поступила, вернулась на родину, в Душанбе. Ну а дальше судьба, в общем, типичная для молодой женщины из Среднеазиатских Эмиратов. Московский государственный университет и подработка экономкой у преподавателей вуза — исключительно других факультетов. Девочка она из хорошей, конечно, семьи, мягко говоря, не бедной. Но это магометанская традиция: если ребенок уезжает из родного города, страны — должен сам себя обес­печивать. А девочек в Таджикистане, Узбекистане, Туркмении, да в любой стране Эмиратов с трех лет учат вести домашнее хозяйство. Все, от уборки до домашней бухгалтерии. Девушки из Эмиратов, если им позволено выйти замуж за христианина или иудея, — самые завидные жены. Ну и, разумеется, тренд десятилетия — эми-герл на позиции начальника финансов транснациональных корпораций.

Она, в общем, хорошая, Аля, — и красавица.
 
И сразу за этой обычной уже по утрам мыслью обжигает напоминание: день сегодня плохой.
 
Свешиваю ноги с кровати, дотягиваюсь до халата, брошенного вчера на кресло, и выхожу на кухню.
 
По старой и тайной памяти сплю в самой дальней комнате, рядом с кухней. В детстве от бабушки слышал, что это последняя «хозяйская» комната, дальше две каморки для прислуги, ванная, туалет, кухня. Но у нас все наоборот: Аля останавливается в апартаментах у самого входа, а я — поближе к утреннему кофейному запаху.
 
— О, мой повелитель проснулися! — Аля троллит меня всякий раз, когда я встаю позже девяти. Ее смешное, старорежимное словоупотребление и странный, не очень-то восточный акцент — больше на прибалтийский похоже. Мешает, как я думаю, отличный разговорный английский и немецкий — артикуляция «закрывает» гласные, коверкает согласные, превращает исконно русскую нисходящую интонацию в восходящую.
 
— Сегодня ведь у нас по очереди яичница (именно так, через «ч»)? Зеленым сыром посыпать?
 
— Сам посыплю. Как дела? Как учеба?
 
— О, так вы забыли, конечно. Я с завт­рашнего дня в отпуске.
 
— Разве уже каникулы?
 
— Нет, сбегаю. Билеты куплены давно, пропустить не могу такое.
 
— Какое?
 
— Ну, повелитель, правда, что ль (опять через звонкое «ч»), не помните? Земля ж Санникова, динозавры. Мама с папой и младший брат из Душанбе прилетят в Москву, и дальше мы из Шереметьева до Новосибирских островов. Али, братик, очень хочет живых динозавров посмотреть. Ну а для меня это возможность побыть с семьей.
 
— А что, в Москву они не могут прилететь? И хочешь сказать, ты уже такая большая, что тебе настоящие динозавры неинтересны?
 
— Так я ж видала, пять лет назад из Карфагена летала. А про родителей… Не обижайтесь, но в Москве таких отелей нет. Там, как это, семь звезд — пусть родители на старости лет в роскоши поживут.
 
— Ну да, а переться на край света — это для родителей самое то.
 
— Да и потом, мой повелитель, они столичные жители, провинциальные города им не по статусу.
 
Аля любит эту игру — подкалывать меня «нестоличностью» Москвы. Да, понятно, финансовый и политический центр РР, Российской республики (мем «2R» появился в последние лет двадцать, после успешной по тем временам рекламной кампании туристических возможностей страны, где одной из расшифровок было «too rich», а еще романтичное «two are» — двое, то есть, мол, для влюбленных любых ориентаций; у московских аборигенов прижилось «to rush» — торопиться, нестись сломя голову — что для Москвы оказалось актуальным всегда; а еще в русском сегменте интернета прижилось междометие «оба», ну и всевозможные расшифровки двух «р» — от «двойного риска» до «русского раздолбайства»; характерно, что для Питера никаких мемов не нашлось).
 
— Ок, Аля, я рад, что ты поедешь, развлечешься. Когда обратно?
 
— Через две недели. Справитесь тут?
 
— Постараюсь. Может быть даже, меня самого не будет дома дней десять. Съезжу тоже куда-нибудь.
 
— В Китай?
 
— Почему в Китай, что мне там делать? Если уж в путешествие, то на Аляску махну, давно там не был.
 
— Ой, ну там же холодно… Если поедете, мне нужен телефон для Али. Знаете, такие, ну самые новые. CallOkAll. Они там дешевые очень. А у вас как у субрезидента беспошлинный вывоз.
 
— Разумеется, «Колокольчик», какой еще. Али сейчас сколько, десять? Выберу ему самый лучший, не сомневайся. Как вообще у тебя дела, как учеба?
 
— Да учеба норм, вот после учебы нечего делать. Вот в Карфагене или Каире ночная жизнь, а тут, в Москве-матушке, что?
 
— Так духовная столица мира, побойся бога. Музеи, не знаю, Крутицкий заповедник — была там? Вот уж Земля Санникова в центре Европы. Я сам обожаю там бывать: вся Москва двадцатого века, целый затерянный мир. И все так точно скопировано. Понятно, что имитация, но я там, например, часами могу бродить: в трактиры или столовые заходить, на конке разъезжать, в кабаре заглядывал даже. Красота.
 
— Ой, ну вам, пожилым людям, может, это и интересно, а мне хватило вашей духовности по телику. Я ведь посмот­рела новых «Мертвых душ», все три сезона. Первый еще куда ни шло, там смешной этот главный герой и крутая бизнес-схема. А потом — тягомотина эта русская: аллегории, метания, чис­тилище, ад, рай. Я только потому, что Зоран смотрел, он помешан, конечно, на всем русском.
 
— Когда свадьба?
 
— Ох, надо учиться. А не свадьба.
 
— Так он с вами не едет, к динозаврам?
 
Аля так на меня выразительно посмот­рела.
 
— Ладно, отстал. Спасибо за картаж, яичница обалденная. Уже не увидимся, давай до возращения уже, я сегодня очень поздно буду.
 
— Поесть на три дня оставлю в холодильнике, осторожнее со своими катастрофическими студентками, мой повелитель.
 
Оделся я быстро, мне хотелось скорее выбежать на улицу и не встретить никого из соседей — а то языком зацепимся: почти с каждым можно навспоминать с детского сада начиная. Собрать вокруг себя друзей — это прекрасно, но есть и минусы.
 
На Тверском сегодня не очень оживленно. Никак не могу привыкнуть к нашествию прямо американских машин: среди сдержанных «руссобалтов» и «Волг» — яркие, огромные, нелепые, в общем, «махины», как их тут называют. Сейчас в интернете, по ящику, да и за столом вовсю обсуждают рухнувший миф о русской разборчивости и даже хваленой нашей духовности. Если безвкусные и, конечно же, уступающие в техническом смысле автомобили из США так хорошо продаются (и Москва не самый показательный город, кстати, — еще заметней вторжение в Питере, а уж про Самару или Екатеринбург и говорить нечего), значит, русские тоже любят экономить, тоже падки на яркие игрушки. И главное, образцовый русский патриотизм оказался не таким уж непробиваемым.
 
Но совсем другим голова забита: привычно спускаясь вниз по Никитской к историческому факультету МГУ на Моховой, я представлял себе вечернюю неприятную встречу. Приблизительно я знал, о чем пойдет речь. Прямо вот наяву слышу интонации господина майора Неклюдова, знаю, где он расставил ловушки, насквозь вижу все его козыри.
Самое скверное — козыри сильные, будет очень сложно перебить карту майора, очень сложно. И от всего этого на душе безнадежно — несмотря на солнечный, такой хороший московский денек.
 
Я не люблю заранее приходить в ауди­торию. Минут за десять я в здании университета, через пару минут после начала лекции — перед студентами. Меня совершенно не беспокоит репутация разгильдяя и доброго, а значит, слабого профессора.
 
Разумеется, я обратил внимание на экстраординарную явку — последнее, завершающее занятие моего спецкурса: в начале семестра я обещал всю лекцию посвятить ответам на вопросы. А в конце поставить зачет без контрольного опроса и тестов — но только тем, кто не поленится присутствовать. И эта моя тактика, если можно так выразиться, возымела успех: аншлаг.
 
— Ну что же, друзья, смотрю, сегодня у нас будет веселье…
 
— А точно сегодня зачеты всем поставят?
 
— Во-первых, Карташев, давайте вопросы задавать организованно, во-вторых, правда. И чтобы никаких сомнений не оставалось, начнем мы именно с этого — тащите сюда свои зачетки.
Я управился буквально за пять минут — мальчики пропустили девочек вперед, Селяннен, верзила из Эстонии, корректно, но очень четко регулировал прохождение очереди и сам зачетку подал последним. При этом он характерно и немного театрально огляделся по сторонам — мол, ну, кажется, все, — издал свой аутентичный чухонский звук, который на русский можно перевести как «уф!», и, получив завизированный документ, засиял как золотой червонец и отправился на самый последний ряд, на свое законное место.
 
— Итак, дамы и господа, поздравляю вас с успешным завершением специального курса лекций «Мировая история: ошибки, которых не было, и катастрофические последствия, которые могли бы случиться», или, как вы его называете, «Катастрофический курс». Весь семестр говорил я — теперь готов выслушать вас. Задавайте вопросы, делайте замечания, восхищайтесь, предавайте анафеме.
 
— Профессор, а вообще, на фиг нужен этот ваш спецкурс? Ну, если называть вещи своими именами?
 
— Казимир Белов, именно от вас я и ждал этого вопроса. Но сначала ответьте на мой: вам было скучно?
 
— Да, в общем, нет. Но всем известно, что история не знает сослагательного наклонения — а мы только и сослагали. Целых полгода, ни много ни мало.
 
— Разумеется, на первой лекции я объяснил зачем, но вас, насколько помню, как раз на ней и не было. Мне нетрудно повторить: мы рассматривали ключевые, реперные точки исторической хроники, изменения в которых могли бы привести к серьезным последствиям.
 
— Как то…
 
— Белов, ну уж совсем-то наглеть не надо. Сделай вид, что ты краем уха слышал пару хотя бы кейсов.
 
— Да я слышал. Ну вот про динозавров, например.
 
— И что?
 
— Вот именно, и что? Они же все равно вымерли. А если бы и не вымерли, что из этого? Или вот я не понял про Иисуса Христа: вы нам прогнали версию, что его могли казнить — и что бы изменилось? Не было бы христианства, миром бы правили иудеи — так Тора и сегодня первая книга божественного трехкнижья. В чем прикол?
 
— Прикол, как ты выражаешься, в том, что христианство как раз было бы. В убийстве Христа обвинили бы иудеев — и две авраамические религии конфликтовали бы друг с другом. Не было бы никакого трехкнижья, а Тора сама по себе, Моя жизнь и Евангелие (которое, кстати, написал бы не Иисус, а его адепты, первые апостолы) сами по себе. В результате и с большой вероятностью Третья Книга пророка Магомета стала бы не продолжением первых двух, а контрверсией, конфликтующим дополнением к единому, казалось бы, учению. Как мы знаем, вражды все равно не удалось избежать, но она была, так сказать, технической, не принципиальной. И сегодня мы имеем три ветви Единого Священного Знания — с общими ритуалами, обрядами и праздниками. А динозавры, кстати, которые были восстановлены в московском Зоологическом музее по генетическим материалам, чудом сохранившимся в арктической зоне нашей страны, помогли ученым подтвердить неразрывность эволюционной цепочки. Вымершие рептилии были как бы недостающим звеном, одним из недостающих звеньев. Не было бы динозавров — плутали бы в потемках. Убили бы Христа — в этих потемках не существовало бы духовного равновесия.
 
— Профессор, а какой эпизод вашей катастрофической теории вы считаете ну самым главным для всего хода мировой истории? — Это Светлана Иванова из Болгарии наконец преодолела природную застенчивость. Правильно я сделал, что зачеты сразу проставил.

— Несколько таких точек. Но, разумеется, мне понятней и ближе ситуации, связанные с нашей историей. С этой точки зрения в голову сразу приходят две коллизии — Аляска и предотвращение покушения на наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараеве. Если бы мы продали Аляску (а вероятность была очень высокой), мы потеряли бы не просто огромный кусок территории, где залежи нефти и золота. Мы лишились бы нашего сегодняшнего будущего — почти во всех смыслах слова. Слава российской науки, промышленности, свобода, наконец, — все это пришло сначала в Российскую империю, а затем, после отречения в двадцатом году Николая II, и в Российскую республику именно из Аляски. Потрясающий, невиданный государственный эксперимент, который вначале был задуман просто как выпуск пара для либеральной части истеблишмента, стал реальной, привлекательной моделью не только для всей нашей страны, но и для большинства дряхлеющих монархий Европы и Азии. Пятая научно-техническая революция произошла именно в Другороссии, которая, несмотря на суровые климатические условия, превратилась в рай на Земле для амбициозных, талантливых молодых ученых, студентов, начинающих общественных деятелей. Аляскинская Другороссия вплоть до шестидесятых годов двадцатого века являлась сдерживающим фактором для любой крупной державы, особенно для Соединенных Штатов…
 
— Что не помешало нам начать первую мировую войну.
 
— Вот именно, Антон Селезнев, первую. При ином раскладе это была бы уже третья мировая. А это уже история с Францем Фердинандом. Если бы не чудесное стечение обстоятельств, если бы отрок Варфоломей не оказался в тот роковой день в кафе у Морица Шиллера, если бы не снизошло на него внезапно непреодолимое желание восславить Господа пением псалма сто тридцать пятого, которое отвлекло злоумышленника Гаврило Принципа (а то, что он замышлял убийство Фердинанда, известно доподлинно), — вот тогда бы случилась настоящая мировая катастрофа. Первая мировая война, победа коммунистической революции в России, которая повлекла не только позорное бегство нашей армии с театра военных действий и предательство союзников по войне с Германией, но и катастрофу в нашей стране. Потом еще более страшная, Вторая мировая война, попытка реванша Германии за поражение в первой войне. Скорее всего, большевистская Россия вместе с европейскими союзниками и США выстояла бы, но, как ни парадоксально, победа в каком-то смысле отбросила бы нас еще на пару десятилетий назад. Короче говоря, к концу двадцатого века мы не были бы сверхдержавой, лидером, локомотивом мировой экономики, рубль не котировался бы как самая крепкая мировая валюта; в конце концов, не в России был бы придуман первый «Колокол» — прародитель всех персональных устройств, которые сегодня называются смартфонами или CallOkAll. Да, анкорриджский кризис спровоцировал первую мировую, которая продлилась двадцать семь дней и главной трагедией которой стала атомная бомбардировка японского архипелага Рюкю. Да, во время этой устрашающей атаки погибло более двухсот человек, весь архипелаг вымер на тридцать лет, да, это наша боль, несмываемый позор нации еще на долгие годы…
 
— Да почему же позор? — Селезнев не унимался. — Не надо было японцам вписываться в американскую авантюру. Нет ведь сомнений, что США хотели оттяпать Аляску? Десант в нашем Ново-Архангельске, или, как его теперь называют, в Ситке, — это как? Все правильно сделали, что шарахнули.
 
— Тем не менее, Антон, погибли мирные жители. Хотя повод для атаки был более чем казус белле: «выживший» в Русско-японской войне начала века крейсер «Варяг», который нес почетное дежурство в нейтральных водах Японского моря, был вероломно потоплен союзническим Четвертым императорским флотом. Совершенно немотивированный и очень жестокий удар. Можно сказать, пощечина. Пропустить ее мы не могли. Как ни печально, это вообще был единственный выход: атомное оружие в США только прошло первые полевые испытания. Если бы конфликт затянулся хотя бы на полгода, Америка получила бы атомную бомбу — и тогда настоящая, глобальная катастрофа. В свою очередь, ослабление Японии после ядерной бомбежки привело к переделу Юго-Восточной Азии. Осмелевшая Корея аннексировала северный Китай и дошла бы до Пекина, если бы не элитные подразделения русской республиканской гвардии. Уже после окончания двадцатисемидневной первой мировой войны Америка попыталась получить реванш во Вьетнаме, но и там потерпела неудачу. Первые признаки перезагрузки в отношениях двух великих держав, России и Америки, появились с приходом Джона Кеннеди и неожиданной победой на губернаторских выборах популярной голливудской актрисы Мэрилин Монро. Именно она стала драйвером развития диалога между нашими странами. Как известно, Монро заняла пост вице-президента США во время второго срока Кеннеди, а еще через четыре года стала президентом, первой женщиной во главе Штатов. Именно с Монро связан грандиозный прорыв, эпохальные договоренности между Россией и Америкой по поводу совместного, переходного государства Аляска, или, как его сразу окрестили в Штатах по примеру «two are», — 2A (Alien America). Я думаю, все вы знаете, что по предложению другоросской половины созванного в шестьдесят девятом соединенного парламента конституция Аляски и ее законодательство были составлены на паритетной основе, но «с преимуществом свободы». Кто помнит, что это значит? Динара Масалиева, подскажи нам?
 
— Профессор, насколько я понимаю, это когда из двух законодательных документов, точнее, из двух новелл, посвященных одной теме, выбирается более либеральная с точки зрения свободы личности трактовка.
 
— Да, в целом именно так. Короче говоря, сегодня мы живем в том мире, которого могло бы и не быть, если бы Россия продала в конце девятнадцатого века Аляску, если бы не было предотвращено покушение на Франца Фердинанда и… И что еще в этой цепочке? Чему была посвящена целая лекция? Селезнев, напомни?
 
— Ну… Наверное, тому… что… президента США Кеннеди хотели убить?
 
— Правильно. И?..
 
— Ну, кажется, все.
 
— Еще до выборов губернатора Калифорнии могла погибнуть Мэрилин Монро!

— Браво, Светлана. Вот сколько факторов, сколько подводных камней удалось миновать славному кораблю мировой истории.
 
— Профессор, вы меня извините, но откуда вы знаете, что все это могло произойти? — Это не унимался Белов. — Так можно взять любой отрезок времени и заявить, что вот тут нас подстерегала катастрофа. А даже если так — все равно не понимаю, зачем нам это знать, если мы уже проехали и все хорошо.
 
— Я ждал, когда кто-нибудь задаст мне этот вопрос. Но вы люди тонкие, воспитанные, за исключением, пожалуй, Белова.
 
Ребята грохнули от хохота. Такой свободный, здоровый, обнадеживающий смех. Но я почему-то именно в этот момент вспомнил, что мне предстоит после лекции.
 
— Я уверен, что многие из вас полюбопытствовали в Сети и выяснили, что мною запатентована технология так называемого глубокого контентного погружения. Грубо говоря, мои исследования состоят из двух этапов. На подготовительном специальный скрипт синхронизирует текстовые, аудиовизуальные данные соответствующей исторической эпохи. В полученной медиаленте эта же программа вычисляет и маркирует точку катастрофы. Это первый этап. На втором уже без человека не обойтись: медикаментозно он вводится в пограничное состояние, что-то вроде гипнотического, и с помощью сложной технологии данные медиаленты трансплантируются в мозг, в сознание путешественника, следопыта, как я это называю.
 
— Программируемый сон?
 
— Нет, Динара, не совсем. Отличие нашего метода в том, что следопыт остается, во-первых, в полном сознании, во-вторых, а может быть, именно вследствие первого мозг моделирует исключительно реалистичную картинку, досконально мотивированную введенными данными.
 
— А зачем нужен человек? Комп быст­рее бы все вычислил, да еще ролик бы записал из прошлого.
 
Они опять так беспечно, беззаботно рассмеялись, что мне стало грустно уже совсем по иной причине. Я вспомнил, что лучшие мои годы, сильные и храбрые, уже миновали; что не будет у меня уже столько радости по пустякам, столько неожиданных, счастливых моментов.
 
— Машина не умеет пока, а может быть, никогда не сможет ассоциировать себя с наблюдателем, пассивным или активным участником событий. Наши путешествия изучают мир людей — поэтому точка наблюдателя, ракурс должен быть конгруэнтен человеческой личности. Нужен личностный опыт, определенная научная подготовка — поэтому молодой человек, скажем, вашего возраста никогда не станет следопытом. А вот будете хорошо учиться…
 
Опять смех.
 
— Друзья, я не смею вас больше задерживать, считаю, что мы плодотворно поработали. Успеха в ваших будущих начинаниях и поменьше катастрофических ошибок в прошлых делах.
 
До встречи оставалось полчаса. Я решил пройтись пешком.
 
Знаете, так бывает: вот физически чувствуешь — что-то закончилось, вдруг, без остатка. Слышишь, может быть, даже явственно щелчок: раз, и другая реальность перед глазами. Иной свет, пластика прохожих, асфальтовое покрытие совершенно другой фактуры. И не хочешь терять прежнюю реальность, цепляешься за нее — а ухватиться и не за что.
 
Я поднялся вверх до Тверского, прошел мимо своей двери — я не стал делать отдельного входа, все мы, кого я собрал из своего детства, юности, входили и выходили в одну дверь, чтобы больше не разминуться. Прошел мимо ТАРа, Телеграфного агентства России, по бульварам добрался до Петровки и решил сразу свернуть на Садовое. Последнее время люблю этот момент: только ступишь на тротуар кольца — сразу, даже периферическим зрением видишь, как вспыхивает, взрывает горизонт Сухарева башня. Именно там, в ресторане при «Музее русской морской славы», Неклюдов назначил встречу.

Я решил опоздать минут на пятнадцать. Я знаю, что он знает, что я могу позволить себе небрежность, — почему же не воспользоваться? По западной лестнице поднялся на смотровую площадку. Это мой любимый московский вид: широченная Мещанская упирается в узкий проезд между Крестовскими водонапорными башнями. На самом деле, конечно, за пятьсот метров устроен съезд в подземный туннель, а четыре полосы между башнями проложены по эстакаде.
 
Я понял, что вижу это в последний раз.
 
Неклюдов — массивный, но ловкий мужчина лет сорока пяти. Цвет лица отличный, светло-русые волосы, коротко, можно сказать, по корпоративной моде подстрижены — вернулось в словарик это залихватское русское «под горшок». Не курит, пьет виски со льдом — все это можно увидеть сразу, ничего вроде бы не сокрыто от посторонних глаз. Такой рубаха-парень.
 
Опасный человек, сразу видно.
 
— Не успели заскучать, Борис Иванович?
 
Неклюдов лучезарно улыбнулся и протянул руку.
 
— Некогда скучать, господин профессор, даже когда отдыхаешь, дел хватает.
Витиевато излагает.
 
— А, так, значит, вы не на работе! Стало быть, мне и волноваться-то нечего.
 
Неклюдов мгновенно посерьезнел.
 
— Ну, беспокоиться особенно, конечно, вам не стоит. Человек вы уважаемый, но скажу честно, напрямки: есть у нас несколько к вам вопросов.
 
— У нас — это у охранки?
 
— Охранка — это даже обидно. Мы нынче спецслужба. Однако, профессор, позвольте к делу?
 
— Да валяйте.
 
— Главный вопрос, разумеется, финансовый. Мой отдел внимательно изучил вашу кредитную историю, и знаете, на первый взгляд все прекрасно и даже идеально: налоги в порядке, все расходы, доходы, инвестиции — полная, как говорится, транспарентность.
 
— Но…
 
— Но вся эта красота касается последнего десятилетия, ну с копейками, плюс-минус. Все, что раньше февраля седьмого года, — полный мрак и даже тайна. Какие-то отрывочные сведения. Вроде и был человек с таким именем, отчеством и фамилией, но будто это совсем другой человек. Ну как можно буквально за год из ничего сколотить многомиллиардный капитал?
 
— Так все же есть в декларациях: удачные инвестиции в бумаги. Можно сказать, повезло. А можно — хорошо поработал, вытерпел, рискнул. Ну и так далее.
 
— Я бы даже сказал, невероятно повезло. Нет, чудовищно повезло, если так можно выразиться. Я проанализировал ваши вложения: невзрачные американские компании, никому не известные в девяностые аляскинские предприятия. Такое ощущение, что вы не угадывали, вы назначали, кто будет лидером рынка! А история с Чернобыльской АЭС?

— А что с ней не так?
 
— Ну как же — безнадежная, устаревшая, остановленная из-за риска аварии станция — как можно было решиться на беспрецедентные финансовые вложения?
 
— Ну, может, ностальгия…
 
— При чем тут ностальгия?
 
— Да, точно, ни при чем. Хочу обратить внимание, что моей целью, точнее, целью моего инвестиционного фонда была не сама атомная электростанция, а городок Чернобыль. И просчитать, что дело закрутится, не такая уж нерешаемая задача. Старейшее еврейское местечко, вокруг, можно сказать, заброшенная природа, но и цивилизация под боком, до Киева рукой подать. Конечно, напрашивался вывод: вокруг энергоблоков можно устроить такой альтернативный Израиль. Так сказать, перехватить эмиграцию, сделать ее внутренней — это огромная экономия для страны, и это крайне выгодный проект. Тем более посмотрите, что переселенцы сотворили с ЧАЭС: весь четвертый блок превращен в пространства для грандиозного, самого большого в мире хоррор-квеста, а остальные энергоблоки реконструированы, модернизированы, и сегодня станция продает энергию в половину стран Европы. Чернобыль стал, можно сказать, энергообразующим центром мира. Уникальный институт альтернативной энергетики, экологически безупречный район, а каких там сомов рыбхозяйство выращивает!
 
Я видел, конечно, что Неклюдов еле сдерживается, хотя на лице застыла добродушная, приветливая улыбка.
 
— И вы все это угадали?
 
— Ну конечно.
 
— И безумную и бессмысленную идею закупать в Чили медные браслеты тоже вычислили?
 
— Помилуйте, Борис Иванович, как же ее не вычислить, если подконтрольный моему фонду горно-обогатительный комбинат сначала стал главным импортером чилийской меди? Мы руду за три копейки покупали. И да, мы запустили рискованную историю с целебными медными браслетами — но ведь она, идея эта, полетела, сумасшедшая выгода, просто сумасшедшая.
 
— А я вижу, что там замешана большая политика.
 
— А вы хотели, чтобы мы не воспользовались шансом насолить американцам, чтобы не помогли сохранить социалистический режим, который им как кость в горле? Это сейчас мы дружим, а тогда…
 
— Дорогой профессор, но вам в то время было десять лет. Какой на фиг подконтрольный фонд?
 
Черт.
 
— Майор, не придирайтесь к словам. Я имел в виду фамильный фонд, основанный моим батюшкой. Но я как сейчас помню всю эту историю с браслетами…
 
— А может быть, вы помните и историю с самой крупной и самой невероятной спортивной ставкой?
 
— Вы о чем? Ах, ну конечно. Но это уже я сам, точно вам говорю. В восемьдесят шестом я был уже взрослый мальчик, уже вовсю занимался делами… Собственно, я никогда не скрывал свой дар визионера — а с такой командой, которая у нас была в Мексике, выиграть чемпионат мира по футболу — что тут удивительного?
 
— Удивительно то, что в начале чемпионата ставки на победу сборной России были 1 к 18. Это потом наши шансы выросли, после победы над венграми…
 
— Ну вот.
 
— Но вы-то свою сделали за неделю до начала турнира!
 
— Вы проделали большую работу, Неклюдов. Давайте к сути, какие ко мне претензии?
 
— Претензий можно найти массу. Результаты своего расследования по вашим ценным бумагам, по игре на бирже и выигранным ставкам на тотализаторах я завтра отнесу в Комиссию по чистоте сделок и соблюдению коммерческих традиций. Сопровожу их своими умозаключениями и рекомендациями. И начнется дознание, многолетнее дознание с разнообразными и многочисленными судами, адвокатами, репутационными потерями. Вся ваша империя если не рухнет, то покосится, я вам руку даю на отсечение. Ну и любимое ваше преподавание точно накроется: на время расследования вас отстранят от преподавательской деятельности и закроют вашу лабораторию… как там она называется? «Глубокого контентного погружения» — так, кажется? Это все очень печально, профессор, да ведь? Вы ведь таким замечательным делом занимаетесь, студенты вас обожают. Сегодня вы тоже были в ударе: эта альтернативная версия истории — ну просто дух захватывает. У меня даже мурашки по телу: будто вы сами все это видели, а то и следили, чтобы все шло как надо, как вам надо.

Я пристально посмотрел в глаза Неклюдову. На мгновение мне показалось, что он о чем-то догадывается.
 
— Вы все-таки преувеличиваете и мои капиталы, и мои возможности. Еще немного, и вы мне припишете запуск Гагарина на Луну. Так что вы предлагаете — вы же не для того меня сейчас до смерти напугали, чтобы я просто потерял покой и аппетит?
 
Неклюдов откинулся на спинку стула, как бы рассеянно посмотрел по сторонам и сделал глоток своего «Синглтона санрея».
 
— Я вас уверяю, аппетит и сон будут даже лучше. — Многозначительный взгляд.
 
— Ну, продолжайте.
 
— На самом деле мы очень ценим все, что вы сделали для страны и для города, а может быть, и шире…
 
— Не тяните, майор.
 
— Я хочу предложить вам сотрудничество.
 
— В каком качестве?
 
— В вашем качестве, в привычном. Нам хотелось бы использовать ваш талант, как вы сказали, визионера и возможности вашей лаборатории. Сейчас очень сложная обстановка и в мире, и внутри страны. Только кажется, что все замечательно, но, разумеется, те же американцы не остановятся на Аляс­ке. Ведь это же какая ирония судьбы: мы выиграли мировую войну и фактически отдали свою исконную землю проигравшим. Не продали, профессор, как вы стращали студентов, а отдали. Да от такого у кого хочешь планку сорвет… В общем, нам нужен глобальный, стратегический советник. Ну и, разумеется, ваше умение угадывать мировую экономическую конъюнктуру было бы в этот непростой для республики момент… ну просто, как, не знаю… как троянский конь.
 
Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться.
 
— А вы знаете, что идиома «троянский конь» могла при определенном стечении обстоятельств иметь прямо противоположный смысл тому, который мы в него вкладываем сейчас?
 
— Что вы имеете в виду?
 
— Не «дарующий мир», а предательский, коварный дар. У меня целая лекция про это есть. Не важно. Короче говоря, вы хотите, чтобы я угадывал котировки акций, курс рубля и криптовалюты и докладывал вам, Неклюдов?
 
— Нет, главное не это, а геополитическая аналитика. На благо процветания республики.
— Ну конечно.
 
— Профессор, не забывайтесь. Это хорошее предложение.
 
Разумеется, я знал, что однажды все закончится. Только предположить, конечно, не мог, что именно так. То есть как всегда. Приходит гэбэшник и рушит и испохабливает всю мою прекрасную идиллию, мою замечательную, вот этими руками выстроенную страну. Когда еще, в какой вселенной Россия будет чемпионом мира по футболу, а «Динамо Москва» — чемпионом страны? Правильно. Теперь уже больше нигде и никогда.
 
— Неклюдов, мне надо подумать.
 
Хотя мой ответ был готов.
 
Я больше никогда не увижу Крестовские водонапорные башни.
 
Никогда.

 
Все статьи автора Читать все
       
Николай Фохт, следопыт, предотвращение катастроф, изменение истории
Рекомендую
4 2473
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (4)

  • Я есть Грут
    6.02.2018 14:48 Я есть Грут
    Давно так сладко не мечтал,
    Пока рассказ не дочитал.
    Реальность Коли хороша,
    Как из Ташкента анаша.
  • Сергей Макаров
    7.02.2018 23:21 Сергей Макаров
    Трудно быть богом

    Любуется на анфас и профиль
    На Алю смотрит он,

    Не увядает любопытство,
    
Как утром на рассвет смотреть.



    Помешивая черный кофе, зелье,

    На Алю тайно смотрит он,
    
В ней блеск очей и запах, звуки,

    Слились в таинственный мираж.



    И он помешивает кофя зелье…



    Он ей предложит чашку кофе,

    В нем отразятся его чувства,

    К ее прекрасным из очей.
    
(Про перси он не вспомнил даже,

    И мы, тихонько умолчим …)

    

Так разум обжигаем все мы,

    Коварной красотою дев.
    
Когда им утром кофе предлагаем,
    
Колеблем разум, чувства их.

    

Как устоят от глаз лучистых,
    
Минут волшебных хочется продлить,
    
На Алю тайно он взирает,

    Но день, Завет его - в поход.

    

Студенты, их проказы те же,
    
Заставят мозг кипеть смолой.
    
Кто не был молодым повесой,
    
Тот не поймет живой настрой.

    

Как соблазнитель искуситель,
    
Вползает в жизнь его «удав»,
    
Он может многое предложить,
    
Но не подался наш герой.

    Суть обольстительства, манеры,

    Познал давно герой стиха,

    И нет дороже злата самородков,
    
Свободы и любви прекрасных дам.
    ---
    

Когда любимых вспоминаем,
    
Ждем с вожделением минут,
    
Чтоб разорвав все жизни путы,
    
Прийти домой как Одиссей.
  • Сергей Макаров
    13.02.2018 11:50 Сергей Макаров
    И вот опять перечитал все заново. Зачем? Это порой сложно объяснить, если просто читать и воспринимать прочитанное как новую для себя информацию не обращая внимания на "детали". Но таков уж инженерный ум и благоприобретенные навыки в профессии - обращать внимание на "детали", потому как учили, все самое "секретное" всегда прямо перед вами и если хочешь что-либо спрятать - положи на самое видное место.
    Профессия аналитика схожа с профессией следопыта в поиске ответов на собственные вопросы заданные самому себе, иначе загадка не будет разгадана, а "след" будет взят ложный.
    Следуя по "следам" прошлых публикаций, умело вплетенных в сеть рассказа, ловлю себя на желании ответить как понял и что интересно у каждого было рассказа.
    Время. Его мне действительно катастрофически не хватает. Вероятно начинаешь понимать, что его и так осталось меньше чем уже прожито, и цепляешся за минуты которые хочется растянуть в дни. Поэтому перечитываются иной раз строки публикаций вновь пытаясь понять, что есть в жизни людей такое, что заставляет их написать об этом. Графомания? Пожалуй нет, она легко узнаваема по своим характерным признакам.
    Хотя, каждый сам для себя может решить как воспринимать прочитанное.
    И все же, когда чувствуешь что написано свое, может быть сокровенное или по чье-то просьбе, становится интересно узнавать это чужое свое, то, что может ни когда не будет высказано тебе лично при встрече по разным причинам.
    В том числе и просто обыкновенного стеснения в своей откровенности.
    Однако, публичность написанного уже говорит об отсутствии ложного страха за свое публичное высказывание.
    Кто -то думает что реакция-ответ в комментарии это "Троянский конь" и как опытный охотник выжидает развитие "сюжета" во времени. А может уверовал в свое "божественное" призвание "оракула" вещающего с высоты "Олимпа" своего социального статуса? Или время с его лимитом на существование не дает возможности услышать "эхо" от принесенного публично?
    Да и зачем им "прислушиваться" к "эху»? Может оно как сигнал судов в тумане, дает знать о своем местонахождении и о маневре который они совершают, привлекая внимание окружающих дабы предупредить собственные маневры чтобы избежать столкновения.
    Но люди как как птицы продолжают свое движение в пространстве и во времени в поисках мифической "Земли Санникова", где они ищут каждый свое.
    И кто-то переборов себя пишет о своем, кто-то о сокровенном, подавая "звуковые" сигналы своими публикациями, как корабли идущие в тумане в поисках пристани порта выйдя на которую они расскажут свои истории которые приключились с ними в путешествии по жизни или что их беспокоит от узнанного и пока окончательно для себя не объяснимого. Интернет как море в котором идут своими курсами корабли и суда подающих свои "сигналы". В этом виртуальном море легко затеряться, не все слышат их и не все могут различить в "сигналах" смысл или индивидуальный голос, как у кораблей и судов, который всегда индивидуален и по нему опытное ухо различает их даже по названиям- именам, это достигается практикой их слушания, так и голоса авторов пишущих своими стилями надеются на то что их слышат и узнают по "голосам".
    А еще я думаю, вот что-то подсказывает мне, что ничего у них не получится с этой новой "Землей Санникова", потому что "Земля Санникова" в интернете — это мираж.
    Все слишком заняты или погружены в свои мысли. А может созерцательность процесса поиска этой "Земли" тоже процесс не менее увлекательный и не требующий расхода "чернил".
    Молчание золото? Но иногда молчание в ответ на вопрос может означать, что ошибся с обращением - адресатом, а человек молчит осознавая свою невозможность ответить потому как не знает его или по японски боится обидеть случайного собеседника.
    В море житейском все сложно, не в море стихии, там все гораздо яснее даже в туман непроглядный, там компас укажет тебе направление или радиосигнал что услышал ни как без ответным не сможешь оставить.
    Вероятно вы оказались правы: богатство общения - просто так не дается и бывает я выжат как лимон. Да и "сигналю" не давно, не часто в И-нете.
    Моя лексика изменилась, так дочь пишет мне, прочитав мои вирши и "байки"- рассказы, это она меня на писюк засадила, видя как дела зимой не найду по душе. Читать я не все успеваю, время как что-то текучее быстро уходит в заботах.
    Но не боюсь, что меня не читают, не слышат в "тумане". "Голос" "сигналом" подан, и кто "слышит" выбросит вымпел или поднимет на "мачте" комментария флаг гостевой, как при входе в порты для стоянки.
    Да, теперь "постояв" на "стоянке порта" на сайте, я согласен: "алчность" общения, вероятно великий грех. И все же, сомнение в этом осталось, нет, не "алчность" общения — лень смертный грех.
    Солнце встало.
    И возвращаясь в постель, после ночного дежурства - навигаций контроля и перед тем, как провалиться в утренний сон, успел подумать: - А вот и праздники начинаются. Масленица!
    И вспоминая вчерашний вечер с угощением соседей блинами, может предложит "РП" снова конкурс, на скорую руку, как блины, те что делал поспешно вчера? Или и так "закормили" подобным, как я всех соседей под вечер?
    Но все же приятно, когда гости сыты и все получили возможность отведать праздника этого блюдо, многие смыслы сокрытые в празднике этом успел им поведать, русские "тайны" не только в блинных рецептах сокрыты, стоит напомнить возможно и оставаться на связи, без этого жить будет пресной как тесто блинов.
    Да сложно "богами" не быть на "Олимпе"для сайта, подал "сигнал" то ли "бог" иль "полубог" всем с "Олимпа", и .... идите своим "кУрсами" ...подальше от сюда не "боги", однако ...
  • Сергей Демидов
    20.02.2018 16:25 Сергей Демидов
    и есть желание у человека тратить время на то, что уйдет в мусорку.... сколько уже было, есть и будет рассказчиков на миг ....
    заполнить объем печатного издания....
    для чего же тратят время на то, что будет существовать миг...
79 «Русский пионер» №79
(Февраль ‘2018 — Февраль 2018)
Тема: юбилейный
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое