Классный журнал

Тишина и «полароид»

11 января 2018 11:35

Продюсер «РП» Алексей Гаврилов вспоминает о той снежной зиме, когда он впервые был в семье за старшего. Вспоминает о звуках и запахах той страшной зимы. Той войны. Вспоминает отца, а значит, себя. Себя, а значит, отца.

Настоящий московский снег, с ветром и гололедицей, я прочувствовал на своей шкуре, маленького крымского волчонка, в 94-м году, а точнее, 30 декабря 1994 года, за сутки до боя курантов и речи Ельцина. Шла война в Чечне, и уже 10 января 1995-го отец за ужином сухо произнес:

— У меня командировка, сопровождаем гуманитарный груз, через пять дней вернусь. Леша, ты за старшего.

Мама начала отчего-то вдруг тихо плакать, а Лена, моя старшая сестра, с блеском одобрения, восхищения и даже гордости взглянула на отца и вновь опустила глаза в тарелку. У меня, 12-летнего мальчугана, от его спокойного и сухого тона стало еще холоднее внутри, и стужа за окнами военного общежития на метро «Выхино», казалось, разыгралась еще хлеще. Уходили молча, каждый в своих мыслях, а отец с мамой остались мыть посуду, и я слышал, как они взволнованно перешептывались. Наутро, когда я проснулся, отца уже не было, и повисло долгое молчаливое ожидание его возвращения. Мама пила корвалол, сестра смотрела развлекательные телепередачи и видик, а я читал книги и редко высовывал нос на улицу, привыкший больше к зимним керченским ветрам и температуре около нуля, чем к московской стуже. С каждым днем молчание становилось все объемнее и увесистее, а запах корвалола уже въелся мне в кожу. Через пять дней просто повисла тишина, от которой закладывало уши. Все ждали возвращения папы, которое все не наступало, а еще через два дня солдат принес письмо и быстро, отдав честь, ушел, стуча сапогами в темноте коридора.

Мама взяла письмо дрожащими руками и ушла его читать на кухню, сестра гуляла с подругами. А я даже и представить не мог, что в считанные дни слова отца, сказанные тогда за ужином, станут провидческими. Мама пришла с кухни с мокрыми и встревоженными глазами, тихо сказав:

— Я так и знала, что никакого груза нет, отец в Грозном.

Тут же, отдав мне письмо на прочтение, включила новости, где сплошным потоком шла информационная волна о тяжелых боях в Чечне.

Я, забравшись на свою кровать, с упоением вчитывался в строки отца да с тревогой и тоской рассматривал две фотографии, сделанные на «полароид».

Письмо было кратким: на тетради в клеточку аккуратным и мелким почерком отца было рассказано о том, что он не мог сказать, что их забрасывают в столицу боевиков, и о том, что он жив и здоров да скоро вернется, через две недели. Под сводки новостей и завывание ветра письмо было читать особенно тяжко.

Снимки были куда интереснее.

На первом в каком-то помещении, напоминающем бомбоубежище, с «калашниковым», висящим на стуле, отец сидел в бушлате за столом и радостно, явно натянуто улыбался, глаза горели хитринкой и азартом, страха в них не было. Больше пугали карта, висящая на стене, пепельница с дымящейся сигаретой, кружка с чаем и пистолет, лежащий еще на одной карте, но уже на столе. А еще и подпись под фото, на белой стороне: «г. Грозный, площадь Минутка».

Это слово — «Минутка» — я уже слышал, да и видел даже по ТВ площадь, раскуроченную бэтээрами российских войск. И слово это было трагедией не только для нашей семьи.

Второе фото было не менее изящное: на фоне школы в окружении бойцов с полным боекомплектом стоял отец в бушлате нараспашку, а ребята, человек тридцать, явно только вышли из боя — лица чумазые, одни глаза горят, и все в грязи, только автоматы начищенные наперевес, видно, что вот-вот вернулись и кто-то предложил сделать фото как символ, что все живы. Папа стоял прямо, гордо, без улыбки, вверх подняв правую руку с кулаком — кто воевал, понимает, о чем я: это был один из многочисленных знаков спецвойск особого назначения. Глаза с прищуром, ощетинившиеся, да с вызовом.

Под фото была подпись: «Зима. 1995 год, г. Грозный».

Беда не приходит одна, и в тот же день сестра, поскользнувшись на льду, получает травму позвоночника и ложится в больницу. Мама у меня великая женщина: взвалив на себя весь этот груз, ходила навещать ее в больницу, тихо молилась ночью сквозь слезы, думая, что я сплю и не слышу ее, а еще писала письма папе на фронт. Мы вдвоем часто вместе смотрели все выпуски новостей, на всех каналах, как утренние, так и вечерние, а также с нетерпением ждали солдата с письмом. Письма приходили раз в неделю, короткие, почти с одним и тем же текстом, только фото были разные, да бойцов на фотографиях становилось все меньше. А потом две недели писем не было, но мы чувствовали, что папа живой, лишь новости смотреть перестали, стараясь больше занять себя домашними делами, чтением, а я — домашними заданиями. Соседи тоже старались обходить нас стороной и меньше общаться, словно и к ним в квартиры пришла война. Поддерживали, конечно, приглашали маму на ужины и обеды, а мне дарили сникерсы, киндерсюрпризы и диролы.

И вот настал момент холодных, затяжных вечеров в полном молчании. До сих пор от них звон в ушах, словно в заснеженном сосновом лесу, где ты словно маленькая букашка в объятиях бескрайней природы. В один из вечеров в дверь постучали, сердце сжалось, даже больше того — съежилось, мы медленно и еле слышно подошли к двери, ожидая увидеть каменное лицо солдата, молча протягивающего нам похоронку. Мама открыла, и в комнату вошла фигура отца в том самом бушлате из «полароида». И тут же всем стало невероятно жарко от объятий, слез, пота и поцелуев, от радости и счастья, разрывающего грудь солнечными брызгами. Да, конечно, потом были ночные кошмары, дикие оры отца, просыпающегося в поту, шепоты матери, ее поцелуи и убаюкивающие объятия, их ночные разговоры и слезы, чай и водка, но все это было уже после. После той звенящей тишины и собачьего холода. А мы вновь согревались друг другом, стараясь побыстрее забыть то, что каждый унес в тишине той московской зимы, той зимы, где на фото бойцов становилось все меньше, а снега — все больше. Той первой московской зимы, где я был за старшего, и спасибо Богу, что им не остался тогда. Позже я остался «за старшего», но уже в ноябре 2015 года. Холод был жутким, а снежный ветер быстро растворял в тишине и уносил к небу залпы прощального караула бойцов ГРУ.

Все статьи автора Читать все