Классный журнал

Русско-китайский перепляс

11 декабря 2017 10:25

Когда госграница проходит по реке, а река не замерзает, то, при условии мирного сосуществования граничащих стран и при наличии кораблика, можно побывать сразу в двух реальностях, покрытых одним и тем же снегом. Писатель Виктор Ерофеев так и сделал: понаблюдал, как танцуют под снегом в России и в Китае. Как снег разгоняет тоску, немножко.

А потом пошел первый снег. И все закружилось не то от испуга, не то от счастья. И в этом бело-сером тумане я увидел снежные танцы.

Два города смотрят друг на друга через реку. Река хотя и широкая, но соседа даже в метель видно. Пассажирский кораблик переплывает реку от пристани до пристани всего за десять минут. И, переплыв, ты попадаешь в другой мир.

Это редкий случай, когда русская государственная граница так открыта, ничем не защищена. Обычно она прячется в лесах или уж, во всяком случае, отделена запретной для населения пограничной зоной. А здесь, в Благовещенске, выходишь на еще не достроенную богатую набережную, подходишь к реке, протираешь от снега глаза — глядь! — перед тобой панорама Хэйхэ.

Ну стоит, правда, на Амуре катер русской пограничной охраны, да на набережной высится бронзовый монумент пограничника с собакой. И у собаки, и у пограничника на голове шапка свежего снега. Есть и выставленный на самой набережной, на пьедестале, старый, отплававший свой век военный катер с пушкой, направленной на Китай. Не очень дружески, но скажите, куда еще направить дуло?

Танцы, как правило, начинаются вечером — как и полагается танцам. Хэйхэ вспыхивает мощной разноцветной иллюминацией, освещающей многоэтажные дома, торговые центры, телевизионную башню и все остальное, чем можно гордиться. Это танец роста, богатства, развития, будущего. Освещаются и красивые парки вдоль реки, которая по-китайски называется Черным Драконом. Когда идет снег, река действительно очень чернеет и в ней просыпается непредсказуемый дракон.

В парках Хэйхэ на кленовых набережных, где лиловые листья еще напоминают о бабьем лете, на радость русским друзьям стоят высокие, бокастые расписные матрешки. Они тоже созданы для танца. Но есть подвох. Первоначально матрешки служили урнами. В их внутренности сзади, на уровне попы, китайцы сбрасывали мусор. Но русские официальные друзья застыдили китайцев, и матрешки утратили свое служебное назначение. Попы им запаяли, и теперь они просто смотрят на русский берег большими добрыми глазами.

С русской стороны иллюминация не столь щедра, но тоже присутствует, свидетельствуя, что и у нас есть торговые центры. Прямо на набережной выросли новые небоскребы — специально, чтобы утереть нос китайцам. Мы тоже не лыком шиты! Но если китайцы берут светом, то русские — музыкой. Из всех баров и дискотек несутся зажигательные русские и западные мелодии. Англоязычные песни доминируют. Русский Благовещенск танцует под англичан и американцев. Китайцы так откровенно, видимо, не могут. С их берега доносятся в основном китайские мелодии, которые русский берег воспринимает как далекую экзотику.

Конечно, оба города — как и полагается гордым танцорам — делают вид, что танцуют они вроде бы только для себя, потому что им так нравится жить, строиться и веселиться. Но обмануть никого невозможно! Просто они танцуют по-разному.

Благовещенск танцует по-старомодному, повернувшись к прошлому. К богатому, купеческому прошлому. Еще Чехов, проплывая по Амуру в 1890 году в сторону Сахалина (о котором он написал целую книгу, фактически свой единственный документальный роман), отмечал торговую активность города. Город и теперь гордится своими домами XIX века из красного кирпича с белой кирпичной оторочкой. Гордится парками с аккуратно расчерченными аллеями и белыми, сильно потрескавшимися гипсовыми шарами при входе. Гордится старинным масштабом площадей и улиц — вроде бы скромных, но зато спроектированных со вкусом. Седовласый призрак купца Ивана Яковлевича Чурина, вдохнувшего когда-то в Благовещенск торговую жизнь, возникает только в метель, а так о нем мало кто вспоминает, зато на китайском берегу до сих пор едят «чуринскую» колбасу.

Подальше от набережной мы видим, что танец заканчивается, многие дома в запустении. А деревянный Благовещенск с изящными голубыми избами заброшен, многие домишки засыпаны снегом и провалились в землю. Но китайцам с их берега это не видно, избушки в танце не принимают участия.

В переплясе участвуют даже здания пограничной службы. Между городами безвизовый режим уже много лет, так что бери загранпаспорт и плыви в Китай. Ну, разумеется, прежде всего за барахлом. Как всякий приграничный город, Благовещенск наполнен скрытыми и почти очевидными контрабандистами, челночниками, продающими на рынках китайские товары, криминалом, который за всем этим следит, и правоохранительными органами, которые так или иначе участвуют в приграничной наживе. После того как рубль наполовину ослаб параллельно взятию Крыма, интерес к китайскому берегу подостыл: юань для русского человека слишком задрал нос. Но все равно, торговля если не кипит, то теплится. С китайского берега русские грузят в Россию какие-то замотанные-перемотанные ящики, несут, согнувшись, огромные сумки и чемоданы — все в поту и в хлопотах, а на русской границе челночников встречают грузчики, которые умеют обогнуть таможню за специальную плату.

Попасть в пограничный пункт, чтобы тебя выпустили в Китай, сложно, потому что все улицы и подъезды к пограничному дому похожи на бездорожье. Пыль и снег перемешались. Эта разруха как-то еще по-советски намекает на то, что ездить за границу — не дело русскому человеку. Сидел бы ты лучше дома!

Я подошел к пожилой русской пограничнице, сидящей в своей выгородке в блеклом зале, дал ей паспорт и посмотрел в глаза. Она спросила с большим русским подозрением:

— Откуда я знаю ваше лицо?

Поскольку я приехал в Благовещенск на кинофестиваль «Амурская осень», превратившийся в зиму, я легко объяснил ей, что я участник фестиваля и мое лицо она могла видеть по телевизору. Но бдительная женщина раза четыре пристально смотрела на меня, подозревая во мне, видимо, контрабандиста-рецидивиста, чья фотография висит на фонаре с надписью «Разыскивается полицией». Наконец она нехотя поставила штемпель, и я проследовал на русский кораблик, плывущий в Китай.

Кораблик не отличался новизной и был сильно потрепан пассажирами. Плыли в основном русские. Они плыли и судачили о том, что китайцы стали жить лучше и поэтому китайская промышленность больше не выпускает женские лифчики нулевого размера — женщины в целом и по отдельности поправились.

Мы переплыли через Амур, чье название никак не связано с французской любовью, а происходит от монгольских корней «большая река». Китайский берег встретил нас не сибирским, колючим, а мокрым, праздничным снегом с большими, в ладонь, снежинками. Под этим неправдоподобным снегом я вошел в совершенно новое, фешенебельное пограничное здание с солдатами и офицерами в ярко-зеленых формах, с золотыми знаками отличия и очень строгими на вид. Они что-то выкрикивали, глядя на русскую публику, но при этом работали четко и слаженно.

Китайский офицер пограничной службы заговорил со мной по-китайски. Я снял мокрую красную лыжную шапку и предложил ему перейти на английский, но он продолжал говорить на родном языке.

Хэйхэ — далекий северный китайский город, по своей сущности глубоко провинциальный, — говорить по-английски еще не научился. Он научился только танцевать перед русским Благовещенском и явно перетанцовывает его по своей новизне. Так что же хотел от меня китаец? Я оглянулся на мою китайскую переводчицу, которая стояла в очереди за мной. Что он хочет? Китаец показал мне руками что-то, похожее на руль.

— Он спрашивает, водите ли вы самолет.

— Я? Самолет? — изумился я.

Никто ни в одной стране мира не задавал мне еще такого вопроса.

— А что? — продолжал я. — Почему вы спрашиваете? Я не пилот.

Китаец не ответил. Здесь он задавал вопросы. Он поставил штемпель:

— Проходите!

Тут сразу налетели китайские таксисты, маленькие и худые, на русских машинах «лада» с криками «Сто рублей». Они готовы везти тебя в город за эти смешные деньги. Мы сели и поехали, мучительно разгоняя непогоду старыми «дворниками». Лобовое стекло то рыдало от дождя, то залеплялось полностью снегом. Вместе со мной и переводчицей села в такси и наша участница фестиваля, симпатичная женщина средних лет. Куда мы едем? Выяснилось, что можно прогуляться по пешеходной улице, купить всякий чай и пообедать. Мы так и сделали. Пошли по главной улице. Вокруг куча всяких вывесок, по-китайски и по-русски. Шторы! Меха! Чай! Мы буквально уперлись в памятник Пушкину. Он был похож на самого себя, ничего китайского, но только полностью мокрый, скользкий, как будто он только что из реки вылез, как будто он морж или мужская русалка. Мы с ним сфотографировались: все-таки Пушкин. Затем зашли в салон чая. Там на смеси китайского и русского — напрямую и через переводчицу — стали общаться с хозяйкой. Стройная, красивая, она угощала чаем и советовала. Я спросил аккуратно переводчицу: сколько хозяйке лет?

— Пятьдесят!

Я восхищенно покачал головой. Потом мы снова шли по главной улице и встретили девушек в национальных красных костюмах, которые танцевали в разгар снегопада под китайскую музыку. Вместе с ними танцевали маленькие ребятишки с черными, очень выразительными глазами в военных шапках, и я присоединился к ребятишкам, чтобы тоже потанцевать. Ребятишки снисходительно посмотрели на меня, как на сумасшедшего. И я быстро перестал танцевать.

Потом мы пошли в супермаркет купить что-нибудь китайское, и мне захотелось по случаю наступившей зимы купить китайскую охотничью куртку, и пока я ее напрасно мерил, потому что так и не купил, сильно накрашенная продавщица попросила у нашей русской спутницы разрешения потрогать у нее волосы и кожу на лице. Та согласилась, и продавщица с уважением, очень аккуратно потрогала. Я почувствовал здесь, в Хэйхэ, интерес к белому человеку.

То же самое случилось и в ресторане. Нам принесли горы всякой еды за бесценок. Особенно вкусными были китайские пельмени с китайским пивом. Но когда пиво у нас кончилось, соседи по залу принесли нам пару бутылок как подарок, но попросили сфотографироваться опять же с нашей русской спутницей. Они сфотографировались — мы выпили вкусное пиво и так наелись разными салатами и так надулись халявным пивом, что едва встали из-за стола.

Мы пошли в продуктовый магазин купить фрукты. Там был огромный черный виноград — ну, примерно такой же, как сливы — мы стояли удивленные. И шикарное, вспотевшее от обилия сока манго. И вообще, там было все. И все это было китайское. И тут я подумал: некоторые считают, что китайцы сильны в имитации иностранных товаров. Но ведь в этом городе, где сейчас живет около двух миллионов человек, а еще недавно тут было что-то вроде деревни, умеют не только строить, но и развиваться. Сейчас — имитация, но через десять-пятнадцать лет они будут придумывать сами новые товары, фантастические машины, самолеты, ракеты.

Мы взяли манго, невиданный черный виноград и пошли к кассе. Я протянул кассирше MasterCard московского банка. Она сказала спокойно: русские карточки не принимаем. Как? У нас в стране днем и ночью трубят о новом витке русско-китайской дружбы, о дух захватывающих, миллиардных (в US dollars) торговых сделках, а я не могу кредитной картой, выпущенной в России, расплатиться за эти жалкие фрукты?

— Нет, не можете, — доброжелательно улыбаясь и кивая от уважения к нам, сказала она.

И тут я понял, что китайцы вокруг стали все больше и больше улыбаться. Это тоже новость! У нас в Благовещенске улыбок раз в десять поменьше, да и жителей тоже почти в десять раз меньше.

Зато, вернувшись домой, в Благовещенск, вывалявшись в пыльном снегу, вдруг понимаешь, что ты вернулся — куда? В Европу. Да, что-то неуловимо европейское есть в жестах и повадках идущих в снегу по набережной молодых людей и девчонок на каблуках. Что-то есть трогательно европейское во внимательных зрителях разного возраста, которые ходят смотреть фильмы нашего фестиваля «Амурская осень». Среди них — и бабушки советской эпохи, но за этим советским просматривается что-то дореволюционное, культурное, милое.

Не знаю, кто здесь победитель, в этом переплясе городов. Благовещенск? Хэйхэ? Конечно, мне больше всего понравился мокрый и потому как бы голый памятник Пушкину на берегах Черного Дракона. Но ребятишки Хэйхэ и бабушки-киноманки Благовещенска — разве они не достойны отдельных призов? И вместе с тем всех почему-то жалко, и мне себя тоже жалко — и только снег разгоняет немножко тоску.

Все статьи автора Читать все