Классный журнал

Андрей Крайний Андрей
Крайний

В августе 91-го

03 декабря 2017 13:50
Есть у революции начало, нет у революции конца? Как бы не так! У той революции, свидетелем которой был тогда журналист, а сейчас председатель правления Федерации рыболовного спорта России Андрей Крайний, были и начало и конец, а уместилось все в какие-то три дня. Андрей припоминает, как дело было.
 
…«Роняя ключ, прижав к груди буханки, вот так войдешь домой, а дома — танки». — Володя Вишневский клянется, что написал эти строки в январе 91-го, не в августе, по горячим, так сказать, следам. Ну, поэт слышит и чувствует мир иначе, чем мы, простые люди. Задним числом все умные, но еще в июле — начале августа я не чувствовал ничего «такого». Да, что-то менялось, нехотя, все и вся: и кооперативные рестораны, и комсомольские видеосалоны, в одном из которых вырастал Ходорковский; да, все скрипело, трещало и кренилось, и печатались Платонов, Шаламов и письма патриарха Тихона к безбожной власти, то, за что еще недавно уезжали на «пятерочку» в мордовские лагеря, но и все равно казалось: «нашей жизни не хватит дождаться».
 
А потом вдруг оказалось, что рывком начался бесконечный августовский день, и на его исходе стало понятно: все, кончилось… Утром, уже зная, что по Минскому шоссе в город вошла гвардейская Кантемировская танковая дивизия, я приехал в редакцию. Первое удивление по дороге: ни танков на перекрестках, ни нарядов ГАИ, вроде как ничего и не происходит. Вот это вот — вроде ничего не происходит — будет преследовать меня весь день.
 
Летучка была короткой: газеты закрыты до особого распоряжения, президент Горбачев не может исполнять обязанности — то ли убит, то ли болен, вся власть у ГКЧП, где Ельцин — неизвестно, но вроде не арестован, принято решение на базе «Московских новостей» издавать пока «Общую газету», главный редактор Егор Яковлев. Мне, как военному коррес­понденту, поручили как-нибудь попасть в Министерство обороны и взять интервью у Дмитрия Язова. Легко сказать…
 
В нашем редакционном дворе, на улице Правды, военные взялись опечатывать одноименную — Правды — типографию. Солдаты прыгали из тентованного «Урала», который, разворачиваясь, подломил ступицу колеса и сейчас, припав набок, не сильно походил на боевую грозную машину. Наши типографские рабочие — самая прогрессивная и уж точно самая читающая часть пролетариата — подогнали погрузчик (из опечатанной типографии!), на клыках приподняли тяжеленный «Урал», пытаясь приладить колесо. Хотя как его приладишь? Так и стоял он, на погрузчике. И эта картинка резанула: у вас типографию опечатывают, глядишь, и аресты пойдут, а вы помогаете?! И мастер наборного цеха, только что не почесывая затылок типографским шилом, сказал философически: «А как иначе? Это ж сынки наши, да и машина государева».
 
К Язову меня послали еще и потому, что за несколько месяцев до этого я сделал с ним большое интервью, причем об армии мы не говорили. Я написал об истории его знакомства с Эммой, Эммой Евгеньевной, второй женой. О том, как всю ночь, реально до утра, он читал ей стихи в тамбуре поезда «Москва—Алма-Ата» и на этом расстался, и вторично появился в ее жизни через год, относив траур по умершей первой жене.
 
…Их выкинут из Дома приемов министра обороны в этом же августе. Эмма после аварии под Завидово на инвалидной коляске. Язов в «Лефортово». Своей, не армейской, личной квартиры у Язова не было никогда, и все варианты, которые будет предлагать его сменщик маршал авиации Шапошников: пять комнат, четыре комнаты, три комнаты, — одоб­рения на Старой площади не получат. В конце концов оттуда сказали: «Ладно, дайте двухкомнатную, но чтоб небольшую».
 
На пятом, министерском этаже дома на Арбате царила суета, но в огромный кабинет с глобусом чуть не в натуральную величину не доносилось ни звука. И сумрачно было от тяжелых штор. Разговора не было, не получилось, короткий монолог: «Старый дурак… Уговорили… Страна рушится, говорят, а я же за нее в 43-м кровь проливал. Запомни, я — не Пиночет. Я приказал солдатам патроны не выдавать. Армия не будет стрелять в своих… Муторно мне и горько. А эти, — кивок куда-то за окно, руки трясутся. — Тьфу!..»
 
Я написал заметку, вышла она 20 авгус­та 91-го года, в редакции придумали хлесткий заголовок: «Кошмар! На улице — Язов», а я вспоминаю его измученное лицо и до сих пор за эту хлесткость перед ним неловко. Тогда еще, в 91-м, можно было утопить город в крови. Потом — нет. Два года спустя победители не церемонились, и мальчиков кровавых в глазах у них не было.
 
…Уже выйдя от Язова, у знакомых штабистов узнал, что в городе еще и части гвардейской Таманской дивизии. (Вообще, кантемировцы с таманцами частые гости в Москве, даже не считая парадов. То они Берию помогают арес­товывать, то осенний Пленум ЦК КПСС, который Хрущева снимает, охраняют. Привычное дело — в Москву входить.) И плюс к этому 106-я гвардейская дивизия ВДВ, которой командовал тогда еще не известный никому Александр Лебедь.
 
Потом, правда, выяснилось, что гвардейцы умудрились где-то на Кремлевской набережной потерять батальон связи, и сейчас трудно понять, кто где находится, но батальон ищут, поехали визуально контролировать, а попросту — тупо вглядываться вдаль. Помню, подумал тогда с веселым удивлением: «Да нам враг не нужен, мы сами себя запутаем».
 
К обеду этого бесконечного дня происходящее стало окончательно напоминать не жесткое наведение конституционного порядка, а пожар и наводнение в сумасшедшем доме. Революция и контрреволюция в один день, в одном флаконе. «Лебединое озеро» и невнятные угрозы дрожащим голосом, с новшеством: в недрах столицы батальоны, на которые никто не нападал, пирожки и сигареты, которые передавали солдатам, застенчиво сидевшим на броне, гитарные перезвоны: «Перемен, мы ждем перемен…».
И я поймал себя даже не на мысли — на ощущении: не страшно! Настроение весеннее, адреналин зашкаливает, танки на улицах бодрят, а не ужасают. А страха нет.
 
Когда государству от нас что-нибудь нужно, оно называет себя Родиной. Долгие годы это работало. Но в этот длинный августовский день как-то очень резко стало ясно, что казавшаяся вечной, ломавшая судьбы, как сухие ветки, машина заржавела, истончилась, осыпается на глазах рыжей окалиной.
 
И генералу Лебедю в фойе Белого дома неуютно и неловко было орать басом: «Не понял, товарищ командующий! Не понял приказа!» — то ли арестовывать, то ли брать под охрану и защиту. Не было приказа. И Грачев, тогдашний командующий ВДВ, и группа «Альфа», и многочисленные пехотные и танковые командиры, не получая внятных команд, застыли вразножку, чтоб не сказать враскоряку.
 
…В очередной раз возвращаясь все этим же днем в редакцию, увидел, как со стороны Садового кольца перебежками передвигается взвод десанта с безу­сым лейтенантом во главе. Перейдя на фальцет, лейтенант кричит: «Ложись! Изготовиться к стрельбе! Цель — снайпера на крыше!» И все это происходило в многомиллионном ни разу не фронтовом городе. Ситуацию спас проходивший мимо и весело позвякивавший бутылками пива в авоське прохожий. «Отец! — заполошно закричал лейтенант. — Уходи! Снайпера!» — «Сынок, — спокойно сказал прохожий, — это не снайпера, а морская пехота США сидит на крыше и смотрит на ваши танцы. Это посольство Америки, сынок. Не ссорь нас с америкосами». — «А где же Белый дом? — жалобно спросил лейтенант. — Я первый раз в Москве». — «А вона, сынок, — махнул рукой мужик. — Вон Белый дом, понимаешь? Белый…»
 
Уже совсем поздним вечером этого бесконечного дня, отдежурив по номеру «Общей газеты», мы с Дмитрием Муратовым, нынешним главным редактором «Новой газеты», а в то время завотделом «Комсомолки», преисполнились решимости выдвинуться на защиту Белого дома. Я к месту вспомнил цитату из Андрея Платонова «без меня народ неполный», и мы пошли. К защите мы были абсолютно готовы внешне и внутренне. На двоих у нас имелось: пачка кишиневского «Мальборо» — 1 шт., бутылка новороссийской «пепси-колы» — 1 бут., стаканчики пластиковые — 2 шт., и главное — «Джонни Уолкер», Ред Лейбл — 1 бут. Согласитесь, с такой подготовкой мы и сами могли сделать революцию.
 
Наш товарищ Павел Вощанов, ненадолго ставший пресс-секретарем Ельцина, запустил нас в 20-й подъезд. Пробирались туда мы непросто: темень, вокруг Белого дома толпы защитников, горят костры, неизменные гитары и общее чуть лихорадочное веселье. Народ стоял кольцами вокруг, высоченную кованую ограду и контрольно-пропускные пункты соорудят потом, победители.
 
Первым, кого мы увидели на пятом — опять пятый! — президентском этаже, был Ростропович. И пока я мучительно вспоминал его отчество: Мстислав… как же дальше-то, он, угадав мои мучения, сказал: просто Слава. Понятно, что не выпить после этого «за знакомство» было бы преступно. Мы сидели на ступеньках, отхлебывали время от времени, Мстислав Леопольдович (вспомнил!) рассказывал, как услышал утром в Париже о ГКЧП, что-то наврал жене (это она ему жена, а для нас с вами великая Галина Вишневская), как прилетел в Шереметьево без визы — паспорт-то французский, русский отобрали при Брежневе, но потом все же пропустили, а меня не оставляла мысль, в общем-то, банальная: эта безбожная, аморальная власть, страшная, погубившая население самой большой европейской страны, превратилась в шамкающую зубными протезами старушку. Над ней можно смеяться, ее можно жалеть — бояться некого.
 
Отхлебывая теплый виски, мы время от времени морально поддерживали вице-президента Руцкого, выбегавшего из кабинета с криком: «Мне звонили из Главного штаба ВВС — утром будут бомбить!» Я не преминул сказать Александру Владимировичу, что, во-первых, бомбить Москву — это за гранью, они даже Ельцина арестовать побоялись, во-вторых, Язов сказал, что боеприпасов ни у кого нет, и я ему верю; ну и в-третьих, откуда уверенность, что упадут бомбы?
 
…Ночи даже в августе короткие, над Москвой потихоньку занимался рассвет. Так и закончился первый из трех дней неудавшегося путча. А медали «За оборону Белого дома» мне так и не дали.
Все статьи автора Читать все
     
Андрей Крайний, революция, путч 1991 года
Рекомендую
2 2959
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (2)

  • Я есть Грут
    3.12.2017 18:15 Я есть Грут
    Ломать не строить. Что сказать...
    Теперь уж нечего пенять.
    Тогда просрали разом то,
    Что от фашизма мир спасло.
    Что создавали дед с отцом.
    Внук оказался подлецом...
  • Дмитрий Хитрый
    16.12.2017 21:50 Дмитрий Хитрый
    Да упокоится совок в мировой истории
77 «Русский пионер» №77
(Ноябрь ‘2017 — Ноябрь 2017)
Тема: революция
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое