Классный журнал

Тсы

20 ноября 2017 09:00

Колонка музыканта, певицы Алены Свиридовой возвращает читателя в тот благословенный возраст, когда мы еще не испытываем на себе неумолимое воздействие времени и способны радоваться таким простым вещам, как громко тикающий будильник.

Моему сыну Васе десять месяцев от роду. Он вундеркинд. Это понятно всем. Он еще не ходит, что вполне естественно в этом возрасте, но уже понятно говорит, что выглядит пугающе. И первое слово, которое он сказал два месяца назад, было вовсе не «мама».

Начиналось все вроде как у людей. По заказу — Вася, спой! — начинал петь «А-а-а», что-то мычал, кряхтел, пукал. Мы радовались и бурно веселились. Ребенок воспитывался по только что открытой в нашей стране, очень модной системе американского доктора Спока. Надо сказать, что для очень молодых и глупых родителей она подходила идеально. Основной постулат гласил: если ребенок не болен, не голоден и не хочет пить, но почему-то орет, то пусть орет. Поорет и перестанет. Не надо брать его на руки. Иначе он будет вами манипулировать и не даст жизни ни днем, ни ночью. Железный режим, кормежка и сон строго по часам. Покормили и положили спать. Поорет и заснет. Потом привыкнет и орать перестанет. Ночью не кормить. Давать отдых матери и детскому желудочно-кишечному тракту.

После двух месяцев сумасшедшего дома, когда малыш плакал, бабушка пила валидол, а мать-ехидна отсчитывала время кормления с точностью до минуты, наступил покой. Вася больше не плакал, когда его клали в большую плетеную корзину, купленную за пять рублей у торговки пирожками на рынке. По Споку, это была прекрасная кровать для младенца — легкая в переноске и прекрасно вентилирующаяся. В девять вечера его целовали и выключали свет. До шести утра было тихо. Система работала.

Как раз пару месяцев назад у Василия неожиданно обнаружился странный интерес к книжному шкафу. Сначала мы никак не могли понять, что же ему нужно. Каждый день он плакал и тянул к шкафу ручки. Я доставала с полок разные книжки, показывала ему, но он злился, сучил ножками и орал. Я была очень юной матерью, поэтому тоже злилась и пихала орущее существо отцу.

— Я больше не могу! — заявляла я. — Ну какого рожна ему надо? Какого рожна тебе надо, деточка? — сделав страшное лицо, спросила я у малютки, безуспешно пытаясь засунуть ему в рот пустышку. Он помотал головой и выплюнул соску. Потом вдруг замолчал и издал странный звук.

— Тсы! — выдохнул он из себя. В смысле, произнес. — Тсы! — теперь он произнес вполне отчетливо.

— Тсы! Тсы! Тсы! — Он опять заорал и засучил ножками.

— Я сейчас вскроюсь, — обреченно сказала я своему мужу и поставила бутылочку с водой прямо на полку шкафа, рядом со старым круглым будильником. Будильник достался от бабушки, я его любила, несмотря на громкий ход, слегка облезлую пимпочку, по которой лупило с утра уже третье поколение, и пожелтевший циферблат.

— Тсы! — опять произнес ребенок, и на его личике отразилось неподдельное страдание.

— Дай сюда часы, — неожиданно тихо попросил муж. Еще не понимая зачем, я протянула будильник ему.

— Васенька, часы? Ты хочешь часы?

Ребенок заулыбался и потянулся к часам.

— Тсы, — еще продолжая всхлипывать, счастливо повторял он. — Тсы! Тсы!

Мы, конечно, обалдели и, не совсем веря в происходящее, поднесли громко тикающий будильник к уху младенца. Он улыбнулся и пустил пузыри.

— Он что, заговорил или это набор звуков? — Я не верила своим глазам и ушам.

— Бедняга так хотел часы, но его родители оказались тупые, как пробки. Тут поневоле заговоришь. Это ж надо, какое сильное было желание! — восхитился муж.

Как молодой советский ученый, к тому же пишущий кандидатскую диссертацию, он решил подтвердить эту гипотезу эмпирическим путем. Позвав бабушку, забрал у ребенка будильник и поставил его на место.

— Тсы! — Сын опять заплакал. Такого вероломства от родного отца он явно не ожидал.

— Ничего он не говорит, с ума сошли, рано еще, просто зубы растут и чешутся, поэтому он такие звуки издает. — Бабушке уже давно надоели наши эксперименты.

— Наш сын — гений. А родители у него идиоты, — гордо подытожил отец.

Так оно и оказал

ось впоследствии. «Тсы» через пару недель превратились в отчетливое «ти-сы», и бабушке пришлось признать в младенце личность. И часы для этой новой личности стали центром вселенной. Каждому, кто входил в комнату, он говорил это слово, и часы нужно было тут же дать. Вася бурно радовался, крепко прижимал тяжелый будильник к себе, потом тянул его в рот. Мы, естественно, после этого пытались отобрать: часы были старые, с острыми ножками, да и вообще, не тот это предмет, который можно кусать и облизывать.

Раздавался рев, начиналась истерика, и так по двадцать раз на дню.

Следующим лингвистическим скачком было «посУсать», то есть послушать, и «понухать», что расшифровки не требовало.

— Мне кажется, с ребенком что-то не так. Зачем нюхать часы? — спросила я, понюхав будильник на всякий случай. — И вообще, с чего бы такая страсть? — Если быть честной, мне было ужасно обидно, что первое осознанное слово было не «мама».

Истеричная любовь к часам продлилась до годовалого возраста, потом мы на все лето уехали в Крым, где на всякий случай заранее убрали все будильники из поля зрения.

Крымский двор был полон кур, котов и собак. Даже нутрии жили в своем домике со стоявшим рядом большим, наполненным водой корытом, в котором зверьки плескались, как в бассейне. Жизнь оказалась такой бурлящей, что часы были забыты. Зато словарный запас пополнялся ежедневно. Слово «мама» тоже было сказано, причем так, что было понятно: он знал, просто повода особо не было. Здесь, в отсутствие пишущего кандидатскую отца, маму приходилось призывать часто. То курица клюнет в палец, который он просунул через сетку, то еда из собачьей миски окажется не такой вкусной, как он предполагал.

— Муха! Какая муха къасивая! — вот такой была Васина первая фраза.

Почему часы так сильно повлияли на его развитие, я поняла спустя двадцать лет, когда у меня родился второй сын. Прошло слишком много времени, жизнь изменилась радикально, памперсы, бутылочки, соски, радионяни стали обыденностью — в общем, появилось все, чтобы жизнь матери не превращалась в ад.

Младший сын теперь тоже спал в плетеной корзине, но уже не из жесткого советского ивняка, а из супернатурального, белого, мягко-упругого английского чего-то там.

Корзину с ребенком мы клали прямо себе в кровать. И ребенка не задавишь, и можно покормить, не вставая. Надо сказать, что жизнь изменилась не только по части памперсов, но и ментально. Во время беременности я прочитала кучу литературы, где говорилось о важности телесного контакта матери и младенца, поэтому сразу после рождения детей оставляют с матерью, а не приносят только покормить, как было раньше. Да и я уже не студентка последнего курса института, а взрослая женщина, которая по-настоящему наслаждается материнством. Все было в радость, Гриша постоянно находился рядом с нами и вообще не орал.

И тут мне на глаза попалась книжка доктора Спока, которую подарил кто-то из молодых. Я решила освежить знания, начала читать и внезапно разозлилась. Да он же форменный садист, этот Спок! Просто маньяк какой-то! А я-то! Вот же была дурища безмозглая!

Ведь даже если ты не болен и не голоден, тебе может быть просто грустно, холодно, одиноко или страшно! А в темноте может померещиться все, что угодно. Наконец, дурной сон может присниться! И каково это — осознавать, что к тебе никто не придет? Плачь не плачь, зови не зови!

И только старый будильник, отсчитывающий время чуть звенящим щелчком, говорит: слушай, малыш, ты не один. Я здесь, не бойся! И ты чувствуешь, что он тоже живой, его слышно, тик-так, он рядом, как должно биться рядом материнское сердце.

Бедный мой сын, моя малютка! Каково тебе было! Поэтому ты заговорил так рано. Наверное, ты много думал, разговаривая сам с собой, и для этого были нужны слова, много разных слов! Вот почему первое свое слово ты отдал единственному верному другу, с которым так давно хотел познакомиться поближе. Подержать в руках, прижать к груди, поцеловать, послушать и даже понюхать, что все люди и делают со своими любимыми.

В три года ты сам научился читать, играя в кубики на полу. Ты все делал сам, мой сын, ты привык. Почти на всех детских фотографиях у тебя печальные глаза, в отличие от младшего Гриши, который всегда счастлив.

Я не поленилась, встала, оделась, вышла и выбросила доктора Спока в мусорный контейнер. Если честно, то мне даже захотелось сжечь эту книгу, растоптать пепел ногами, развеять его по ветру, превратить в ничто эти бредовые идеи, чтобы они больше не смогли отравить мозги очередной молоденькой дурочке, вдруг ставшей матерью, и не лишили очередного младенца того, в чем он нуждается больше всего на свете.

Теперь мне тоже кажется, что часы — живое существо. Нравится слушать их мерный ход. Тик-так, тик-так. Под него хорошо засыпать. Нравится проснуться и посмотреть на комод. Белый эмалевый циферблат очень похож на человеческое лицо, на котором очень хорошо видны римские цифры и стрелки.

— Это ничего, что темно, уже семь, вставай, дорогуша, время работает на тебя, — говорят мне они.

— Хорошо, — отвечаю я им про себя, — встаю!

Все статьи автора Читать все