Классный журнал
Петр
Авен
Авен
Отрывок из книги Петра Авена «Время Березовского»: интервью с Владимиром Григорьевым
13 ноября 2017 10:40
Мы продолжаем публиковать отрывки из книги Петра Авена «Время Березовского» (хотя, может быть, лучше было бы «Бремя…»). В этом номере — разговор Петра Авена с Владимиром Григорьевым. Ему есть что сказать, а Петру Авену есть что спросить.
Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»
Владимир Григорьев
Июль 2017 года, Москва
Авен: Володя, мы с тобой знакомы тысячу лет, но я, честно говоря, только недавно узнал, что ты сопровождал Березовского в ряде важнейших поездок. Спасибо, что согласился об этом рассказать. Прежде всего скажи мне, как ты с ним познакомился и чем тогда занимался.
Григорьев: С Борисом меня познакомил Сергей Лисовский. Это был, кажется, самый конец 1994 года. Тогда шла некая возня за то, кто будет учредителем ОРТ. Помнишь, готовился указ президента по поводу акционирования?
А.: Да, это 1994 год.
Г.: Тогда я был очень близок к «Премьер-СВ»: у нас была совместная компания с Жечковым и с Лисовским, называлась «Премьер-фильм». И, собственно, было мое издательство «Вагриус». «Премьер-СВ» как рекламная компания сидел глубоко в «Останкино», обслуживая различные редакции. Это дало нам возможность, во-первых, заниматься художественно-публицистическими программами и, во-вторых, зарабатывать деньги, приобретая для «Останкино» приличное кино.
«Всё изменим!»
Г.: Обсуждение проблем вхождения частного капитала в «Останкино», где уже в качестве рекламщиков работали Лисовский и Жечков, видимо, способствовало тому, что Лисовский стал общаться с Березовским. Он пригласил меня на одну из их встреч, чтобы познакомить. Было ли это в ЛогоВАЗе или в Александровке, на бывшей даче члена Политбюро Пономарева, я точно не помню. Это были два места, куда я ездил к Боре. Дальше мы начали периодически общаться. Даже в такой степени, что он мог в любой момент позвонить и сказать: «Вов, привет. Это Борис». Именно в такой тональности.
А.: Тональность я понял. Ты в это время был еще частным лицом, не на госслужбе ни в какой форме?
Г.: Нет, и совершенно не планировал.
А.: Какое впечатление он на тебя произвел?
Г.: Знаешь, как сказано у поэта: «Богаты мы, едва из колыбели, ошибками отцов и поздним их умом»1? Сегодняшнее мое ощущение Березовского и тогдашние ощущения Березовского — разные. Может быть, это возрастное, а возможно, сказывается весь цикл пережитых политических и общественных событий в стране. Я помню свои ощущения тогда: я был им абсолютно очарован.
А.: Да, это было естественно.
Г.: Причем очарован всем: динамикой, возможностями, способностями, убедительностью, даже какой-то логикой повествования. И вот этим: «Ты ничего не понимаешь!» А дальше следовала серия из чеканных аргументов, как будто они были математически просчитаны в подсознании и тебе просто выложены на тарелочку. Вот задача, вот решение задачи. Очень трудно было противостоять этому темпу, этой динамике, этой убедительности и аргументированности. Было ощущение, что «и целого мира мало», вот это был Боря.
А.: Да, это очень влекло, безусловно.
Г.: Это привлекало и влюбляло, он мог нравиться и понимал, что он нравится. Я наблюдал это на сторонних людях, в диалогах и возможностях его воздействия на окружающих. Он входил в образ. Знаешь, можно сравнить это только с Никитой Сергеевичем Михалковым: тот приблизительно так же выстраивает диалог. Если ему нужен человек, он должен его в себя влюбить. Просто показать масштаб личности.
А.: Это качество и серьезного бизнесмена, и политика. Какие темы вы обсуждали с Березовским в течение первых лет вашего общения? О чем вообще говорили?
Г.: Первой была, наверное, поездка в 1995 году. Он почему-то очень хотел, чтобы я пришел работать на ОРТ. Я даже написал концепцию кинопоказа, которую отдал Владу Листьеву, первому директору. Она, видимо, понравилась, или, возможно, Борису нужна была лояльность «Премьер-СВ». Он очень пытался уговорить меня прийти на ОРТ, причем без указания должности, просто быть рядом. И вот я был где-то в отпуске — кажется, на юге Франции, — и он мне позвонил своим обычным голосом: «Вов, привет, Борис. Нужно срочно лететь в Штаты». Я говорю: «Что за срочность?» — «Я все организовал, встречаемся со всеми телеканалами». И я полетел из Франции в Атланту. Я был не один — была Арина Шарапова, был кто-то еще, а Боря прилетел раньше, и мы встречались с Тедом Тернером. Интересная была беседа. Боря говорил по-английски достаточно бегло. Не очень грамотно, стилистически небезупречно, но, по крайней мере, совершенно не стеснялся. Свою мысль мог легко донести.
А.: Он окончил английскую спецшколу.
Г.: Его слушали, и его понимали. Первое, что бросилось в глаза: он, по-моему, даже не хотел обсуждать телевизионный бизнес, его это не интересовало. Я помню кабинет Тернера и в нем на всю стену рейтинги, доли канала на каждый день вещания за последние 10 лет. Я подхожу к Боре и говорю: «Посмотри, какая любопытная штука. Вот расстрел Белого дома, октябрь 1993 года, доля 3,8 процента. А вот процесс О. Джея Симпсона…» — помнишь, был такой футболист, обвинен в изнасиловании и убийстве жены и любовника?
А.: Конечно, помню.
Г.: «…Тут доля 42 процента. Понимаешь, мы вообще не в их повестке дня».
А.: Ну конечно.
Г.: Единственный его ответ был: «Всё изменим!» Дальше мы уже с Тернером перелетели в Нью-Йорк. Надо отдать должное Боре, мы буквально бегом промчались по трем главным каналам — ABC, CBS и IBC. Он везде произносил пятнадцатиминутную политическую речь о том, что в России будет частное телевидение, теперь это совершенно другая страна, другое общество. Дальше он должен был выслушать политическую речь оппонентов. Разговора о бизнесе вообще не было.
А.: Борис его не понимал.
Г.: Он даже не хотел, по-моему, в это углубляться. На перелете в Нью-Йорк я его спрашиваю: «Борь, а чего бы нам не встретиться с Рупертом Мердоком?» — «Это кто?» — «Это Fox, такой медиамагнат серьезный… Ладно, потом про него расскажу».
А.: Боря изначально был совершенно вне западного мира, это правда.
Г.: Хотя достаточно спокойно и бойко входил в контакты. Коллекционировал имена и фамилии для дальнейшего использования в диалогах. Он умел, как губка, все в себя впитывать. Надо отдать ему должное: внешнее безразличие потом оборачивалось глубоким знанием предмета.
Олимпиада 2002 года в Санкт-Петербурге
А.: Какие еще у вас были занимательные совместные поездки с Борисом?
Г.: Одна из них была, по-моему, в 1996-м. Его тогда только что назначили замсекретаря Совета безопасности. И вот он звонит: «Привет, это Борис, надо бы слетать в Лозанну, одним днем управимся. Пообщаемся с Самаранчем».
А.: Который возглавлял Международный олимпийский комитет.
Г.: Летим в Женеву, в Лозанну, нас ждет Хуан Антонио Самаранч, мы ведем такую общеполитическую беседу. Я говорю: «Боря, отбрифингуй меня вообще, что мы должны ему сказать?» — «Ха-ха, потом все поймешь…» — «Мне нужно беседовать сейчас!» — «Ну, поддержишь меня».
А.: Как он тебя представил?
Г.: Как коллегу, который будет заниматься этой темой.
А.: Какой темой?
Г.: Вот и я тоже не пойму. «Борь, какой темой?» — «Да про Олимпийские игры».
Во время разговора я начинаю понимать, что, оказывается, мы хотим провести зимнюю Олимпиаду 2002 года в Санкт-Петербурге и что у него поручение от Черномырдина провести соответствующие переговоры и добиться того, чтобы Санкт-Петербург был столицей зимней Олимпиады. Происходит любопытный диалог. Идет общеполитическая дискуссия, мы говорим о том, как важен спорт для новой России, для создания крепкой, здоровой нации. Благодарим Самаранча, который столько лет поддерживал Советский Союз. Наконец Самаранчу это все надоедает, и он говорит: «Господин Березовский, понимаете, так интеллигентные люди не поступают». — «Что вы имеете в виду, господин Самаранч?» — «Я попросил господина Черномырдина о простой малости: предупредил, что отборочную комиссию возглавит президент Олимпийского комитета Германии, и предложил господину Черномырдину — если вы хотите попасть в список городов-кандидатов, — чтобы Борис Николаевич эту тему деликатно обсудил с Колем. И это не значит, что надо было звонить по открытой связи со словами: “Коль, у тебя там есть президент Олимпийского комитета, которого Самаранч назначит в отборочную комиссию, так ты ему скажи”».
А.: Ну, это был упрек не Березовскому.
Г.: Это был упрек Черномырдину. Дальше последовала реакция Бориса, в которой весь Борис: «Господин Самаранч, я могу вас заверить на 100 процентов, что это больше никогда не повторится. Я все беру в свои руки. Мы сейчас все организуем: все каналы связи, все контакты. Гарантирую вам полную конфиденциальность».
Проходит месяц или два, я приглашен на юбилей его мамы — кстати, был очень тронут. Я говорю: «Борис Абрамович, что у нас там с Олимпиадой?» — «Да дураки они все. Даже не хочу говорить».
А.: Не интересно.
Г.: Просто рассосалось, и все. Больше никогда не возвращались к этой теме, Олимпиада в Санкт-Петербурге 2002 года перенеслась в Солт-Лейк-Сити.
«Решение принято: Масхадов»
Г.: Мы еще несколько раз летали в деловые поездки. Была одна очень любопытная, в Чечню. Мы садились в Моздоке, потом на джипах ночью с автоматчиками через какие-то блокпосты переезжали через границу Чечни.
А.: Борис был замсекретаря Совета безопасности?
Г.: Да, и уже были подписаны Хасавюртовские соглашения, это было в начале декабря 1996 года. В Чечне были объявлены выборы, баллотировались Масхадов, Яндарбиев и Удугов. Мы летим в следующей компании: Боря, Ксения Пономарева, Евгений Киселев и я.
А.: Ты опять же в качестве советника?
Г.: Нет, я ведь участвовал в выборах 1996 года и делал всякие полезные вещи для избирательной кампании. «Премьер-СВ» участвовал, поскольку была программа «Голосуй или проиграешь», которую мы вели. Я делал такие пропагандистские буклеты — «Борис Николаевич Ельцин. 100 вопросов и ответов», — где позволял себе ругать Чубайса, наезжать на Бурбулиса. Такие вещи миллионами печатались, раздавались во все избирательные штабы. Был наработан опыт избирательной кампании, и Боря об этом знал. В полете он брифинговал нас следующим образом: «Масхадов должен выиграть выборы, это решение Москвы. Мы сейчас будем готовить к выборам Масхадова и Удугова».
А.: Удугов — подставной кандидат, де-факто играющий на Масхадова?
Г.: Да, но при этом он все-таки информационщик, у него уже был опыт антироссийской риторики, которую он проводил во время Первой чеченской войны. Он прошел кучу должностей, даже, по-моему, отвечал за «Кавказ-центр» — был, если помнишь, такой антироссийский информационный ресурс.
А.: У вас было ощущение, что это повестка, одобренная Борисом Николаевичем?
Г.: Ни у кого не было никаких сомнений. Он же приходил и говорил: «Ребята, решение принято: Масхадов. Мы должны с вами провести все необходимые итерации для того, чтобы они победили. Встретимся, проговорим, наладим контакты, возьмем под контроль их подготовку». Потом, когда в издательстве «Вагриус» готовилась книжка известного генерала «Моя война»2, мне стало понятно, что Боря позволял себе непозволительные вещи.
А.: У него никакого мандата не было?
Г.: Не было. Когда вышла эта книжка, я еще виделся с Борей. И он говорил, что не встречался ни с военным руководством Северокавказского округа, ни с политическим руководством. Ездил и напрямую общался с Масхадовым, как он сам считал нужным. Потом уже приезжал к ним и говорил, о чем договорился с Масхадовым. И если со стороны военных шли какие-то возражения, он тут же грозил, что завтра всех на фиг уволит.
А.: Итак, вы приехали к Масхадову…
Г.: Мы прилетели поздно вечером, долго ехали, ночью начали переговоры. Переговоры шли, чтобы не ошибиться, с 11 ночи до 5:30 утра, то есть всю ночь (а в 7 мы уже вылетели обратно). В этом тоже был весь Боря: наскоком, быстро решить вопрос. С Масхадовым мы практически не говорили, просто была общая дискуссия: «Мы хотим поделиться с вами опытом предвыборной кампании, хотим, чтобы вы выиграли». Потом разделились: Боря пошел обсуждать все с Масхадовым, а я, Ксения Пономарева и Женя остались с Удуговым, потому что Масхадов сказал, что всеми избирательными технологиями будет заниматься Удугов.
Если Масхадов мне понравился, то Удугов произвел удручающее впечатление. Я как сейчас помню такие железные, колючие глаза. Достаточно умный взгляд, но при этом такой огонь непобежденного горца. Он на нас так и смотрел. Ни разу не улыбнулся. Было ощущение, что мы ему навязываем свои услуги, что он этого не ожидал и что его заставляют нас выслушивать.
Всю обратную дорогу я пытался с Борей поговорить: «Боря, а мы уверены в том, что мы делаем?» Боря сказал, что все в порядке, все решено, и тут же уснул.
А.: Вопрос первый: было ли это решение принято в Москве? Вопрос второй: нужно ли было это чеченцам?
Г.: Да. Я только потом стал анализировать и понимаю, что Боря это мог делать просто потому, что ему нужно было в какой-то момент разыграть некую карту.
А.: Чем эта история закончилась?
Г.: Потом в издательство «Вагриус» приезжали какие-то люди, мы им давали материалы о том, как готовить выборы. Масхадов победил. Потом он уже в мае 1997-го в Кремле подписал соглашение: на пять или на семь лет отложили решение вопроса о статусе Чеченской Республики. Но когда Шаманов3 мне рассказывал, что Борис летал к Масхадову, а потом уже согласовывал с ними позицию, я не мог в это поверить.
_______________________________________________
1 Михаил Лермонтов, «Дума» (1839).
2 Геннадий Трошев. Моя война. Чеченский дневник окопного генерала. М.: Вагриус, 2001.
3 Владимир Шаманов с апреля по июль 1996 года был командующим группировкой войск Минобороны России в Чечне.
- Все статьи автора Читать все
-
-
05.02.2018Непристойно 3
-
14.11.2017Отрывок из книги Петра Авена «Время Березовского»: интервью с Валентином Юмашевым 1
-
30.10.2017Время Березовского 1
-
26.11.2013Петр АВЕН: Конфликты с прессой – дело безнадежное 0
-
28.03.2012Петр Авен о романе Захара Прилепина 0
-
28.12.2011Непристойно 0
-
08.09.2011Почему Петр Авен не написал ответ самому себе 0
-
1
4085
Оставить комментарий
Комментарии (1)
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям
У вас товар, у нас купец.
Не важно что кому впулить.
Лишь бы процент свой получить.