Классный журнал

Время Березовского

30 октября 2017 10:00

Петр Авен долго писал эту книгу. Она ведь не про Березовского. Она про Петра Авена. Он поработал журналистом: столько интервью взял. С таким количеством людей встретился. С каждым из них не то что поговорил, а считай что жизнь пережил. Мы публикуем часть этих жизней. А книга выйдет позже. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

Андрей Васильев

Авен: Мне неловко интервьюировать тебя — журналиста, но, думаю, ты и сам все расскажешь. Для начала вопрос: как ты познакомился с Березовским?

Васильев: Я тогда был в рекламном бизнесе, у нас была небольшая фирма «юрийгагарин», с маленькой буквы в одно слово. А времена были такие — это же был 1993–1994 год, — что даже небольшие фирмы могли много зарабатывать на рекламе. Помню, даже у Video International мы отжали какой-то креатив. Лесин был нам только благодарен, потому что зачем ему с креативом мучиться, когда у него объемы.

Какой-то период был очень тяжелый. У меня одного клиента убили. Ты знаешь — был такой Долгов, «Московский городской банк». Помнишь рекламу: «Хороший банк, устойчивый банк, Московский городской банк»? Как раз во время «черного вторника», 11 октября 1994 года, его и пришили 1. А у нас был хороший заказ от этого банка, богатый. Потом у меня дружок, начальник фирмы «Партия», — его тоже, кстати, убили недавно, 27 пуль, — Саша Минеев 2. Это он сделал компьютеры белой сборки, «АМ Трейд». Привезли все эти компьютеры миллиона на три, и ни один не включился. К рекламщикам претензий нет, но тем не менее…

В общем, был период упадка, а у меня еще дочка должна была родиться, а денег ни хрена не было.

ВОДКА И ИКРА

В.: И вдруг мне звонит Ксения Пономарева, с которой мы работали в «Коммерсанте» прямо с первого дня. Она говорит: «Пожалуйста, как дань нашей долгой дружбе ты сейчас выслушаешь меня внимательно и не пошлешь меня на ***. Сделай вид, что ты обдумываешь мое предложение. Но поверь, там очень большие деньги».

Я говорю: «Ну конечно, Ксения, я тебя выслушаю». Она спрашивает: «Чем ты занимаешься?» Я говорю: «Смотрю какую-то хреноту по ОРТ». Она говорит: «Во-во-во, у меня как раз на эту тему. Понимаешь, мы тут с Костей Эрнстом поняли, что у нас абсолютно в провале пиар. Если бы ты пошел к нам заниматься пиаром, Березовский был бы счастлив. Мы ему уже тебя представили заочно».

А мне в тот момент как раз бабло-то, в общем, было сильно нужно, хотя пиар я всю жизнь ненавидел. Ну, я говорю: «Окей». И вот я приехал на Новокузнецкую, дом 40. Березовский — это для меня была какая-то легенда, это был 1995 год. Я знал, что он скупил дикое количество рекламы на ОРТ. Я его, конечно, где-то видел, но тогда он не очень светился в прессе.

С другой стороны, я тогда не увлекался ни политикой, ни новостями, потому что занимался рекламой. Наверное, в телике я что-то такое видел. Тем более что на него было покушение. Не могу сказать, что на меня это произвело впечатление, тогда на кого только не покушались. На кого не покушались, тот лузер. Такие времена были.

Приезжаю я в этот дом 40, в этот особняк. Помнишь, у него вместо приемной был бар? Вижу, вокруг мало народа: сидит Сванидзе Коля и сидит Невзоров Александр. А мы с ним в свое время очень сильно разосрались. И я ему говорю: «Александр Глебович, вот кого я не хотел тут встретить, так это вас».

А вообще-то, честно говоря, стремновато мне: я в первый раз попал в такие места. Подходит халдей, говорит: «Может, вам что-то принести?» Я собрался и говорю: «Да нет, мне ничего не надо. Буквально 100 граммов водки и черной икры». Это я так пошутил. Но мне принесли-таки 100 граммов водки и черной икры.

А.: И тебе это понравилось.

В.: Как выяснилось, это был редкий случай, потому что Боря меня принял довольно быстро. Водку-то я успел допить, конечно, а икру, по-моему, не успел доесть. Ну и мы с ним, значит, — ды-ды-ды, стали разговаривать, что такое пиар. Я изложил свои представления о пиаре, он говорит: «О, клево! Мы одинаково понимаем всю эту фигню». В тот момент слово «пиар» было вообще ругательное, лучше было человека пидорасом назвать, чем пиарщиком. В общем, это, наверное, было справедливо в тот момент. Потому что какая страна, такой и пиар.

Он говорит: «Ну, клево! Значит, мы договорились обо всем». И я ему: «Подождите. А, собственно, гонорарная часть нашей программы какова будет?» Он говорит: «Да, вы подумайте». Я говорю: «А что мне думать-то? Я уже все знаю». А там Пономарева сидит. Он говорит: «Ну вот тут Ксенька сидит, может, вам при ней неудобно?» Я говорю: «Мне удобно».

Мне очень понравилась вот какая вещь. Березовский в этом весь! Он передо мной понты кидал, и я перед ним, естественно. Умные слова говорили, английские какие-то термины, таргет-групп, юник-селлинг-пропозишн. И когда я ему назвал сумму, он мне так говорит: «А не до ***?» Это было так трогательно!

А я ему честно объяснил: «Это вообще-то до ***, но вы понимаете, что я вижу эту работу так. Если вы думаете, что я буду ходить по рынку и наклеивать журналистам на лоб купюры, так не буду. У меня есть своя репутация». Хотя я к тому времени в прессе не работал уже года три, наверное. Но у меня действительно была репутация.

А.: Какая была твоя последняя должность в «Коммерсанте»?

В.: Зам. главного редактора. Яковлев уже отошел от дел. Он порой появлялся на горизонте, но главным редактором была Ксения. А я как раз ушел, не проинтуичил.

Я же, когда «Коммерсант» переходил с еженедельника на ежедневный формат, придумал некую концепцию. На неделю уехал в Латвию, на хуторе сидел, писал концепцию, как честный человек. Приехал, и мне говорят: «Это вообще никому не надо! Все будет по-другому!» Мне объяснили концепцию, я говорю: «Нет, Володя, я в такой ситуации работать не буду». Он дико обиделся. Потом, правда, он мне сказал: «Вообще-то ты прав, что свалил, потому что ты бы очень здорово мешал». Но прав-то был Яковлев, а не я.

А.: Потому что получилось.

В.: Потому что получилась офигенная вещь, просто для меня она была непривычной. Я же все-таки, наверное, мыслил какими-то старыми мерками.

А.: Березовский тебе понравился в первую встречу?

В.: Он понравился мне очень! И главное, он сказал: «Ну хорошо, о деньгах тогда к Бадри». А я вообще не знал, кто такой Бадри. Подумал, что это фамилия такая — Бадрий. Потом понял, что так всегда и было: он решал принципиальные вопросы, а вот башлял-то Бадри. Потом я встретился с Бадри. Бадри уже спокойно отнесся к сумме, для него это были не деньги. Это для меня были большие деньги.

Вот такая получилась история. Действительно, Березовский мне понравился. Другое дело, что через год я оттуда свалил.

А.: Итак, год ты занимался там пиаром?

В.: Да. У меня должность была — зам. генерального продюсера по связям с общественностью. Но при этом получал я столько же, сколько Костя Эрнст, который был генеральным продюсером. А генеральным директором был Сергей Благоволин.

А.: Да, я помню.

В.: Сидел, бухал свой виски, кабинет большой, но ему говорили: «Ничего не трогай». Он представительный мужчина. Кстати, очень милый был человек.

А.: Это правда.

В.: Жалко, помер.

А.: А командовал тогда уже Костя?

В.: По большому счету командовал Бадри, конечно. У него была должность «заместитель генерального директора», но все понимали, что последнее слово было за Бадри. Благоволин, надо сказать, особо и не лез никуда. У него были представительские функции.

Мне было комфортно. Я, например, имел такие полномочия: мог быстро делать комментарии, не спрашивая, от лица Березовского или Благоволина. Если я был точно уверен, что знаю тему. Потому что пока им дозвонишься… Если ты реагируешь на прессу быстро — ты ферзь. То есть они тебе уже благодарны. И я говорю: «Открываем кавычки!» И сочинял, значит. Проколов не было, надо сказать.

Но мне не удалось ничего построить. Это все равно был такой хендмейд, и никакого отношения это вообще не имело к пиару как к системе.

ПИВО И ВОБЛА

А.: В чем, как тебе кажется, состояла Борина роль в выборах 1996 года?

В.: Сейчас попробую… Я же не знал всех его тайных механизмов… Ну, хорошо! Вот медицинский факт! Когда они с Гусем выпили бутылку коньяка в Давосе…

Боря приехал в Давос и понял, что вся пресса, все западные элиты просто в попу целуют Зюганова, и все уже привыкли к тому, что это нормально. Тогда ведь они с Гусем были в адских отношениях! И он позвонил ему: «Ну, Володя, хочешь, у тебя, хочешь, у меня, я здесь в лобби-баре». Я считаю, что это вообще была история. Это было позитивно для страны, когда на короткий период сплотились люди, которые действительно могут принимать решения, умеют принимать решения, умеют просчитывать. При том что я уже знал, в каких непростых отношениях все находились друг с другом.

Боря очень остроумно сказал в одном из интервью, которое он дал моему журналу 3, а Леня Милославский забрал его в газету «Коммерсантъ» 4. Он сказал: «Коммунисты думали, что они столкнутся с гнилой интеллигенцией, а натолкнулись они на звериный оскал капитализма». Это изящная фраза. И это действительно он сделал. Может, я чего-то не знаю, но мотором был он.

А.: Как ты попал на содержательную работу, на позицию главного редактора?

В.: Там же была газета «Не дай Бог!». Помнишь ее — это злобная антикоммунистическая газета? Смоленский выдал там на это дело 13 миллионов. Цветная, 10 полос.

А.: Это под выборы? Сколько времени она выходила?

В.: Ну, месяца два, наверное, она выходила. Раз в неделю, может, побольше. Я был там тоже замом главного редактора, но там был главный штаб — Яковлев, Леня Милославский и я. Я был прикомандированный.

Мне Яковлев говорит: «Слушай, приходи к нам», — а мне вообще скучно было на ОРТ, и я с удовольствием. Он говорит: «А сколько тебе платить?» Я говорю: «Да нисколько мне не надо платить, мне большую зарплату платят на ОРТ. И ни фига не надо, только договорись с Борей». И он говорит: «Я договорюсь». Тут меня Боря вызывает и говорит: «Да, отличная идея, офигенная газета, Андрюшенька! Конечно, иди туда. Только я тебя прошу — не в ущерб основной работе». Я говорю: «Это как? Это по ночам и в выходные?» Он говорит: «Ну, примерно так». И я ему говорю: «Тогда плати мне бабло, раз такое дело».

И, конечно, это были очень веселые два месяца, очень клевые. Причем действительно без отрыва от основной деятельности. Я, например, там очень тонко пролоббировал одну фигню, когда Боря покупал «Ноябрьскнефтегаз». Какие-то американцы тоже пытались купить, и я их с помощью прессы отпугнул. То есть у меня эффект был, но это было не то, чем я хотел заниматься.

И когда я после «Не дай Бог!» вернулся на улицу Королева, что-то мне так тоскливо стало… Я к Бадри пришел и говорю: «Слушай, Бадри, у меня нет претензий, но ничего у нас не получилось. И не вы виноваты, страна такая и политика такая. А тем, чем я занимаюсь, девочка может заниматься за 3 тысячи долларов, если я ей напишу инструкцию и схему. А мне это на фиг не надо». Бадри меня попросил: «Подумаю, дай мне три дня».

А меня уже звали опять в «Коммерсантъ», возглавить журнал, который сейчас называется «Власть», и он уже почти сдох 5. Назывался он «Коммерсантъ-Weekly», и это был офигенный журнал. Я там год работал. И меня Бадри отпустил. Бадри сказал: «Слушай, я бы очень хотел тебе сказать: оставайся, и будет все клево и по-другому…» Кстати, Боря бы так и сказал. Но я к нему не обратился. А Бадри мне сказал: «…Но я понимаю, что это фигня, ничего там по-другому не будет. Так что вперед, останемся друзьями».

В общем, я пошел главным редактором журнала. И меня оттуда опять Боря переманил, забрал в одночасье начальником программы «Время». Было это так. В мае я сдал номер, трудился полтора суток не вынимая. Я сидел там всю пятницу, ночь субботы и почти всю субботу. Поехал на дачу, и тут звонит Боря: «Андрюшенька, надо посоветоваться, а ты где?» Я говорю: «По Калужке еду». Он говорит: «А можешь вернуться?» Я говорю: «Подожди, тут две сплошных».

Разворачиваюсь. И, не выспавшись, возвращаюсь туда. А там прямо Юмашев сидит, Пономарева сидит. Юмашев, по-моему, уже был начальник администрации президента. И еще Таня была. Это был 1997 год.

А.: А Ксения кем была в этот момент?

В.: Она была начальником программы «Время». Все выборы были на ней, и она была стойкого зеленого цвета. И она мне дела сдавала два дня. Потом она уехала куда-то в Швейцарию, там лежала, ее располосовали, как лягушку.

Я, когда туда вошел, подумал: «Сейчас Борю ждать час или полтора, я уже всего этого нахлебался». И я пива взял, а у меня вобла была с собой, я уже ее почистил. И тут мне говорят: пожалуйста, иди. Захожу с воблой, а за мной идет халдей, несет пиво, я его даже отпить не успел. Там еще, по-моему, Бадри сидел в углу. Он на меня посмотрел и говорит: «Ну, блин».

А.: И ты стал начальником программы «Время»?

В.: Да. Они меня там уговорили. Я, честно говоря, боялся очень сильно.

А.: Ты к телевидению не имел практически никакого отношения?

В.: Да никакого не имел! Говорю: «Вас не смущает, ребята, что я не знаю, куда бетакам втыкать?» Они говорят: «Да ладно, слушай! Не балет».

А.: В чем была твоя функция? Политическая цензура?

В.: Нет. Функция была очень четко обозначена, почему я и согласился. Народ просто за****ся от этих выборов, люди все зомби. А люди неплохие, и специалисты, как я потом понял, действительно хорошие. Нужно было вернуть людей в настоящую журналистику.

И Боря говорит: «Сейчас спокойняк будет, все офигенно! Все лето перед тобой. Просто налаживай, к тебе претензий никаких нету». Это благородная задача, в общем-то.

А.: Вы очень быстро перешли на «ты», да? Ты так с Березовским демократично?

В.: Прямо на первой встрече он сказал мне: «Давай на “ты”». Я говорю: «Давайте на “ты”».

Это прямо в 1995 году.

А.: Это производило впечатление. Недосягаемый Березовский сразу переходит на «ты». Умело, умело…

В.: Да. А он, кстати, и выглядел так. Это не то, как если бы мне Борис Николаевич Ельцин сказал на «ты». Я бы наложил в штаны. А он же такой свойский чувак на самом деле.

А.: Да, демократичный вполне. По поведению.

В.: И вот на ОРТ я занимался честной журналистикой. Поэтому меня через полгода оттуда вы****или.

БЫЛА ЖИВАЯ СТРАНА

А.: Ты был в самой гуще жизни 90-х годов. Какое у тебя осталось впечатление о том времени?

В.: Офигенное. На самом деле когда говорят «лихие 90-е» — это для меня как оскорбление. Знаешь, это как ветерану сказать, что Великая Отечественная война была полное г… и вообще больше всех виновата в ней Россия. Ветеран дико обозлится и будет прав. И для меня это просто оскорбление, когда хают 90-е. Вообще-то они удобряли почву для Путина. Он, конечно, счастливчик: он пришел, все хорошо. И не просто нефть росла: была схема, как ее продавать, как ее добывать, как ее перерабатывать. И больше того, советский народ вдруг понял, что как потопаешь, так и полопаешь.

А.: Да, это верно.

В.: В этом смысле кризис 1998-го был дико благотворным. И вспомни, как оклемалась от него Россия.

А.: Очень быстро. Отскоком просто — бам!

В.: Даже меньше, чем за год. И все только взбодрились. Это о чем говорит? Что была живая страна. Да, конечно, тяжелое наследие. А как ты думаешь, как раковую опухоль вырезать? Конечно, волосы выпадают, брови, ресницы, все понятно… Зато человек вылечился от рака. Что ты теперь жалеешь, что у тебя волосы не растут?

Это было очень круто. Вот сейчас мы вспоминаем, как страна из 1998-го вылезла. А из 2008-го она до сих пор вылезает и хрен вылезет.

А.: Сейчас вообще у нас в первый раз два года подряд спад. Такого не было с начала 90-х.

В.: Так потому что уже все: люди разучились, инициативы нет, все всего боятся. Ну, я-то уже пенсионер, в общем-то.

А.: У нас-то лучшие годы жизни прошли в 90-е годы, это правда.

В.: Причем это не только про наше поколение: просто человек впервые начал понимать, что от него что-то зависит.

ДВЕ БУТЫЛКИ БУРБОНА

А.: Давай о личных впечатлениях. Сравни: Москва 1997 года и Англия 2007-го: менялся ли Борис за эти 10 лет?

В.: А он себе там устроил в Англии Москву 1997-го, вообще-то.

А.: То есть он не менялся?

В.: Одеваться стал чуть получше, конечно. Но в Лондоне вообще грех одеваться плохо. Помню, один раз был вообще дикий момент. У нас совет директоров, мы что-то там утверждаем, дым коромыслом. Боря, как обычно, посидел минут 15, потом куда-то вышел. Мы трем что-то, и тут он открывает дверь и говорит: «Выйди сюда на минуточку!» Думаю: «Что там такое?» Выхожу, а он мне показывает на себе: «А? Jil Sander! Ну иди, заканчивайте там».

А.: Куртку купил?

В.: Пиджак какой-то… Наверное, потом он очень изменился, но я же с ним не общался, когда он меня кинул.

А.: Расскажи про это.

В.: Мне все говорили, что Боря кидает людей. А я просто лично не сталкивался с этим.

Я говорю: «Может быть, но меня он никогда не кидал».

А.: Это какой год был?

В.: 2006-й, когда он продал «Коммерсантъ» за 250 миллионов. Я уже с Украины отвалил, но у меня был какой-то большой отпуск. Должность у меня была — президент-издатель.

Мы с ним, кстати, тогда помирились после хохлов. То есть мы были в хороших отношениях. Он узнал, что я в Лондоне. Мне звонят, говорят: Борис Абрамович вас хочет где-то там видеть. На такси до Саутгемптона, потом кто-то меня встретил, потом ночь.

И вот он говорит: «Давай мириться». Я говорю: «Боря, чтобы помириться, нам надо выпить две бутылки бурбона, причем не дороже 20 фунтов. Пусть кто-нибудь поедет, привезет».

Его какой-то мужик на лодке привез. Мы с ним действительно честно бухали, на яхте в Шотландии. Холод собачий! Ну, мы две-то выжрали, еще ныряли всю ночь. Там вода была градусов 12. Потом Бадри прилетел на вертолете. Ну, все хорошо было.

А.: Боря вообще выпить-то мог.

В.: Он хорошо пил, кстати.

А.: И он тебе остался должен денег?

В.: Да. И я офигел, честно говоря, я расстроился. Он мне недоплатил 2 миллиона 700 тысяч долларов. Во-первых, это для меня действительно очень большая сумма, прямо реально большая.

А.: Ну, это для всех большая сумма.

В.: А во-вторых, я вообще не понимал: он в 1999 году купил «Коммерсантъ» за 32 миллиона долларов. А там еще было долгов. Мы же с Леней6 очень сильно уменьшили долг по ЮКОСу, и, по-моему, вы с нас гораздо меньше денег взяли. «Коммерсантъ» должен был «Альфа-Групп».

А.: Ну, мы относились лояльно, я не помню уже детали.

В.: То есть мы с Леней еще списали довольно много долга, понимаешь? Я извиняюсь, прошло семь лет, и он продает за 250. Вот это уже бизнес для кого хочешь! И меня так на**ать на сдаче?!

А.: Ты это говорил Борису?

В.: Там вообще была очень неприличная история. Он мне все время говорил: «Ну, считай, ты младший партнер». И мне мои друзья сделали контракт английский, такой, знаешь, без печати. Грамотный контракт. И я говорю: «Боря, ты говоришь, что я партнер, ну вот посмотри». Я же не мог никаких условий ставить, потому что это уже не на берегу было. Что я скажу? «А если нет, то я уйду»? Ну конечно, не уйду.

Он говорит: «Давай посмотрим». Потом он говорит, что его устраивает этот контракт.

Я говорю: «Если устраивает, впиши туда, сколько процентов с продажи». И они сказали, что с первой сотни, по-моему, 2 процента, а с остальных 3. Я говорю: «Ну впиши и распишись». — «Ну Вася, ну мы же одна семья». Ну что я скажу? В тот момент мы уже не на берегу. Ну, семья — значит, семья.

А потом, когда они продали, мне звонит Коля Глушков и говорит: «Вася, принимай бабло». Я говорю: «Ну, это не быстро, наверное, надо в банке что-то решить. А какая сумма?» Коля говорит: «Полтора». Ну я понимаю, что Коля-то не при делах. Сколько сказали, столько сказали.

А потом я говорю: «Боря, это сдача с чего вообще?» Он говорит: «А ты сколько хотел?» Я говорю: «Здрасьте, не я хотел, а ты мне сам сказал». — «Да? Да? Ой, а может, тебе показалось?» Я говорю: «Боря, ты понимаешь, да. Мне показалось».

А.: Очень показательная история.

В.: Он говорит: «Я сейчас узнаю у Бадри, что как. Я тебе перезвоню». И не перезвонил. Я тоже не стал перезванивать, потому что — а что тут перезванивать?

Понимаешь, какая это для меня вещь? Я же был не просто сотрудник. Он знал мою жену, он знал моего сына, дочку мою маленькую. Мы у него в Шато Гаруп тусовались. Он мать мою знал. Ну что тут сказать?

А.: Я понимаю.

В.: Больше того, он точно знал, что я не воровал вообще никогда.

А.: Андрюша, Андрюша, у меня с ним с этого и пошли проблемы, когда он мне деньги не отдавал. Я его знал совсем близко, и он должен был мне 5 миллионов долларов. Я получал их три года и получил с помощью Бадри и Фридмана, и вообще это было очень неприлично. Так что ничего нового ты мне не рассказываешь.

В.: Мне это было, конечно, по-человечески очень обидно. Был бы я, например, какой-нибудь компаньон на 15 процентах — ну, святое дело отжать. Ну а тут о чем речь? 3 процента. Алле! Чаевых официанту дают больше. И я, конечно, после этого с ним не общался и не собирался.

А.: И ты его не видел после этого?

В.: Не видел. Я в Лондон часто ездил, у меня дочка там учиться начала, мы там квартиру снимали. Жена там жила. Лондон, ты знаешь, очень тесный город. И я очень боялся встретиться с ним где-нибудь в кабаке. Я же знал, что Боря на голубом глазу полезет обниматься, а я руку не протяну. Я не люблю таких вещей.

Но я с ним не виделся, надо сказать. Хотя с его женой общался. Она-то мне ничего плохого не сделала. Я и сейчас с ней общаюсь, кстати, с Ленкой Горбуновой. Когда приезжаю, мы выпиваем. А с ним — нет.

ЕГО ПРОСТО УМЫЛИ

А.: Можно ли сказать, что Березовский умер потому, что оказался лишним в новом времени?

В.: Конечно, он оказался лишним. Я думаю, это дикий опыт, конечно: он был старший инженер, дипломы писал, кандидатские, прошел в самую элиту власти и оттуда свергнулся. В принципе, и более молодой человек может такого не выдержать.

И зачем-то он поперся на этот последний суд, где его просто умыли. Рома-то не пришел на вердикт, это не обязательно было. Пришел адвокат. А он поперся сам. Представляешь? Человеку 65 лет. Если бы он хоть один фунт выиграл! Еще и сказали, что он все врет. А там журналисты, громкий же был процесс.

Я просто плохо себе представляю, как я бы на его месте себя чувствовал. А потом я думаю: «А я бы не пошел». А он-то был стопроцентно уверен, что выиграет. Хотя с чего?

А.: Ты видел Борю в плохом настроении? Я сейчас с разными людьми разговаривал, и многие говорили, что у него были депрессии. Я-то его депрессивным не видел никогда.

В.: Я в последние годы его не видел. А раньше не было никогда. Он просто встряхнется, и все.

Помнишь, он там на каком-то снегоходе сломал себе спину? На какой-то даче. В Ильинском, по-моему. Ему нельзя было сидеть, он мог либо стоять, либо лежать. Я тогда на ОРТ работал. И вот совещание. Все сидят, а Боря лежит посреди. А народу там человек 12. Он указания раздает лежа. Причем на полу, не на кровати. Картина, конечно, фантастическая. Весь Боря в этом…

Нет, надо сказать, что я не припомню его в депрессии. Он только взбадривался.

А.: Точно.

В.: Конечно, это был крах. Березовский же действительно искренне считал, что Путин будет у него под контролем. Конечно, очень недальновидно было так считать, поскольку он-то Путина знал.

А.: Он был с ним знаком хорошо.

В.: Еще как. Я помню, когда у Ленки был день рождения, были какие-то празднества на Новокузнецкой, 40. А тут как раз Примаков был, и Боря был в серьезной опале. Как он говорит, могли бы и посадить.

А.: Но Путин к нему приехал.

В.: И на Ленкин день рождения! Не на его, а на Ленкин. Он чуть ли не один из элиты приехал. Еще и речугу сказал.

На самом деле, наверное, как-то можно было просчитать. Где же ты, хитрый еврей?

А.: Ну нет, хитрым он не был.

В.: Ну как нет, ты же должен понимать! Хорошо, ты его привел к власти. Но не надо делать вид, что он у тебя в руках. Это не тот человек. Ты должен это понимать. А он вообще прососал. Видимо, скрывал от себя, что это крах, что он совершил очень большую ошибку.

А.: Но в конце он понял, признал. В письме Путину он это написал.

В.: Ну, в этот момент я его просто не знал. Я, честно говоря, очень надеялся, что это шняга какая-то, что он не писал письмо Путину.

А.: Я читал письмо. Это не шняга. Это ужасное письмо. И чтение его действительно оставляет горькое впечатление.

В.: Я потом выяснил, что да. Но я был очень разочарован, когда узнал.

ДАРЬЯ К.

Авен: Даша, ты была последней любовью Бориса, он тебе делал предложение. Если бы не его нечаянная смерть, ты, может, и стала бы его женой.

Даша: Я думаю, что нет. У меня была возможность стать его женой, когда он был еще жив. Я сама для себя решила этого не делать.

А.: Расскажи, как ты с ним познакомилась, — в том формате, как ты считаешь нужным рассказывать.

«Я БУДУ ЛУЧШИМ МУЖЧИНОЙ»

Д.: О боже!.. (Смех.) То есть для всей страны рассказать, как обычно знакомятся с такими людьми? Через добрых теть-фей, которые знакомят? Ну хорошо: он связался со мной, можно так сказать, через модельное агентство. Он хотел познакомить меня не персонально с собой, а, в частности, с главой Белоруссии.

А.: Александром Лукашенко?

Д.: Да, с главой соседней республики. Но когда я прилетела, он настолько влюбился, что пожадничал и решил уже меня с ним не знакомить.

А.: То есть какую-то другую девушку он сразу отправил в Москву?

Д.: Ну да, там была девушка из Латвии, ее звали Санта, и она еще прилетела со своей подругой, — он послал за ней свой борт. И такая она счастливая прилетела, и счастье ее недолго длилось. Собственно, через полтора часа он уже держал мою руку и извинялся перед ней и ее сестрой, говорил: «Вот бывает, это любовь с первого взгляда». Это, я думаю, было в его стиле.

А.: Это в его стиле, да. Он действительно влюбился, это же не шутка и не игра. Какое он на тебя впечатление произвел? Ты знала, кто такой Березовский вообще?

Д.: Фамилию, конечно, слышала. Какой-то преступник, уехавший с миллиардами из России в Лондон.

А.: Для девушки это неплохая характеристика, вообще говоря.

Д.: Ну да, возможно. Меня все-таки испугало, что он эмигрант и его Интерпол разыскивает. Я думаю: «Господи, куда я вляпалась-то!» — такая была первая мысль. Но, собственно говоря, с ним-то у меня ничего и не должно было быть. Я помню его улыбку — все 32 или сколько там зубов. Я вспомнила сразу картинку из Forbes, как он числился в России не помню на каком месте в списке миллиардеров.

Он очень позитивный, веселый был, сразу меня потащил кататься на каких-то квадроциклах по лесу, по этим белорусским рощам. По каким-то корням, по колеям. Я застряла. Мне было тяжело с непривычки эту штуку держать хрупкими ручками. Господи, когда мы закончили это путешествие, я подумала: наверное, это он меня испытывает на прочность. Так наш день прошел. А вечером мы стали говорить о политике, конечно. Мы много говорили о политике.

А.: Это его качество привлекало к Борису и женщин, и мужчин: когда он с тобой встречался, он действительно сразу рассказывал о том, что его больше всего волнует, потому что он искренне этим жил. Он говорил о политике, о серьезных вещах, совершенно не понимая и не думая, с кем разговаривает. У вас было то же самое, да?

Д.: Ну, наверное, да. Но я-то на самом деле интересовалась этими вопросами. И он, наверное, поэтому и влюбился, что он часто с кем-то начинал эти разговоры и не встречал ответа. А тут мы сплелись в каких-то спорах сразу, ему понравилось, что я такой патриот, очень люблю Россию. Мы там про дядю Вову7 говорили, он был против, а я говорю: «Я за, он молодец». Это был 2009 год, тогда его еще любили, потом был период — не любили, сейчас опять любят. Как-то ему это очень понравилось.

А.: У вас очень быстро отношения развивались. Он подарил тебе квартиру, сделал предложение? Просто сразу все?

Д.: Я не знала его, думала, ему за 50 лет, оказалось — за 60, и это было для меня немножко тяжело — ментально осознать, что моему бойфренду 63 года. Я была человеком, которому небезразлично общественное мнение.

А.: А тебе был 21 год, да?

Д.: Да, 21. Поэтому я все это скрывала. Мне не хотелось это афишировать, очень мне было стыдновато, и я в принципе не планировала связывать с ним жизнь. Но все знают его настойчивость: если он чего-то хочет, то он головой расшибется об стену, но сделает это. Через две-три недели он мне подарил квартиру в новом доме, в Москве, где сразу начал делать ремонт: приглашали дизайнеров, в Верону летали, выбирали дорогую мебель, отделку. Он посылал самолеты, бриллианты, подарки, деньги — все это на тебя высыпал вот так, так! На самом деле я хотела бы пожелать каждой женщине в жизни такое почувствовать. Пусть он, конечно, не выглядит как Брэд Питт, но ухаживает он так, как не всякий мужчина может. Я себя чувствовала принцессой, королевой. Он говорил: «Я буду лучшим для тебя мужчиной». Он настолько меня окружил, закрутил, что я, если честно, вообще не успела понять, что происходит. Он же мне сделал еще и ребенка, у меня был первый выкидыш на первый-второй месяц наших отношений.

А.: И тогда он сделал предложение?

Д.: Сделал первое предложение, неофициальное. Я там непонятно что — согласилась, отказалась? А спустя ровно год наших отношений мы полетели на Карибы — я, мои подруги и его близкие друзья, — и там была официальная помолвка, он мне сделал предложение во второй раз. С кольцом с большим бриллиантом, с которым тоже связана одна история, я потом ее расскажу. Он всерьез хотел официально расписаться, чего я, собственно говоря, не хотела. Меня больше устраивала помолвка, кольцо.

А.: Он уже был в разводе с Галей?

Д.: Да, он был в разводе. Через полгода или год после нашего расставания закончился их бракоразводный процесс, там была какая-то ошеломительная сумма выплат. Он никогда не скупился.

А.: Галя его любила на самом деле очень сильно. И Галя его и приютила в конце концов. Как у вас дальше отношения развивались? Ты в какой-то момент решила, что тебе это уже не нужно?

Д.: Через год я, наверное, думала, что да, мне это не нужно. Я была очень молодая и, наверное, вообще не этого хотела на тот момент от жизни. Сейчас я бы уже по-другому, наверное, подошла, встретив его в более сознательном возрасте. Я оценила те качества в нем, которых тогда я даже не видела. Но, помимо всего, я изначально думала, что у меня какая-то проснется к нему любовь, чувства. Они даже были, какая-то была ревность, сомнения, может, он меня разлюбит — какие-то мысли были.

А.: Он давал поводы для ревности?

Д.: Нет, в принципе не давал. Но мы же не все время вместе были. Вокруг таких мужчин, я понимаю, хороводы вьются. Но он меня прямо любил, любил долго и до смерти. И в свой последний Новый год он меня поздравлял, когда уже, как говорят, был больной.

А.: То есть вы поддерживали связь много лет, даже после того, как расстались?

Д.: Да. Мы общались втайне от отца моего ребенка, потому что он очень ревновал. Мы периодически созванивались или списывались. Абсолютно по-дружески. Мне хотелось его поддержать, потому что для него этот суд с Романом был делом жизни. Когда в этом он потерпел фиаско, мне было просто за него больно, а в дальнейшей истории с его психическим состоянием — тем более.

А.: Получается, что вы плотно общались два года?

Д.: Ну да. 29 июля 2009 года мы познакомились. Когда я была на его 65-летии в Лондоне, в январе 2011-го, мы уже не были в отношениях. Весной 2011-го мы еще виделись, а с июня я начала отношения с будущим отцом моего ребенка и больше его не видела. Последний раз я видела его в Лондоне в апреле 2011 года.

А.: Весной 2011-го он был в хорошем состоянии, все было нормально?

Д.: Все еще было нормально. Все стало плохо в 2012 году, когда закончился этот суд. Я с ним говорила, и он сказал, что удивлен, что я ему звоню. Его неофициальная жена Елена, которая мне предшествовала, говорила, что я очень алчная и что если он проиграет суд, то я не появлюсь, а если выиграет, то я выйду за него замуж. Вот так и сказала. И, конечно, по моему поведению можно было так подумать, этого не отнять. И по возрасту, и по тому, как я веселилась.

НЕУЖЕЛИ ТАК ПОЛИТИКА ДЕЛАЕТСЯ?

А.: Куда вы с ним ездили?

Д.: Сейчас я заложу всех президентов, каких ты знаешь.

А.: Если захочешь, мы это уберем, но это самое интересное, потому что насчет Лукашенко он хвастался все время. А кроме Лукашенко где ты с ним успела побывать?

Д.: Я знаю, что Боря летал на Украину, но он меня не брал. Он говорил, что это опасно, потому что там было не так все защищено, как, допустим, в Белоруссии. И еще мы несколько раз летали в Грузию, к Саакашвили, в Батуми и в Тбилиси. Там тоже было достаточно опасно, но более приемлемо, чем в Киеве, — он мне так это объяснял.

А.: У него была манера, которая меня удивляла, и я считаю, что это не совсем правильно: он возил с собой девушек на переговоры. Он тебя тоже брал на всякие деловые встречи или только на светские мероприятия?

Д.: Брал, брал. Потому что так я чувствовала себя его правой рукой как минимум. Он со мной советовался, делился планами, просил подсказать, спрашивал: «Ты как считаешь?» Ему важно было говорить даже с людьми не очень квалифицированными, в любом случае у них может быть какое-то мнение. Он сам для себя это проговаривал и сам думал и смотрел на реакцию человека опять же.

А.: Это психологически очень точно. Когда с человеком начинаешь советоваться, ты его вовлекаешь в свою жизнь. Вообще, женщин это сильно привязывает. Боря всегда это делал.

Д.: Ну, не все женщины это любят и понимают. Но я тот типаж, который на это и повелся.

А.: Грузия, Украина, Белоруссия. Западных лидеров не было?

Д.: А Израиль? Там, насколько мне известно, тоже были отношения с кем-то из высоких. Еще летали на британские территории — это единственное, куда мы могли летать, он же был в полном Интерполе. Хотя я знаю, что он еще экстремалил в Бразилии. Он мне рассказывал, что у него была бразильянка. И он с ней в первый раз попробовал травку.

А.: Серьезно, да? При мне он никогда не курил, когда я его знал. Он и потом покуривал?

Д.: Нет, не покуривал, это не его наркотик.

А.: Он всегда достаточно легко пил водку.

Д.: Вот ее мы вместе легко и пили. (Смех.) Очень легко. На протяжении двух лет, наверное, я была в запое.

А.: Я так понимаю, что у Бориса в какой-то момент были очень хорошие и добрые отношения с Лукашенко. Каково твое мнение о нем?

Д.: Ой, ну что я могу сказать? Раза три, по-моему, мы встречались, и потом Борис стал реже летать со мной в Белоруссию, потому что мне просто нечего было там делать. А он очень любил туда ездить, потому что там была русская еда и очень похожие русские березки.

А.: Он вообще переживал, что в Россию не может поехать?

Д.: Он очень переживал, очень хотел вернуться, очень тосковал. Поэтому и много времени проводил в Белоруссии, собственно говоря. Но я там погибала: в России березы, и там березы. Опять же, возраст мой требовал веселья. Про Лукашенко что я могу сказать? Он в любом случае любит свою страну и пытается для нее сделать максимум, но он больше похож на председателя колхоза какого-то…

А.: Боря его критиковал?

Д.: Да. Насколько я знаю, перешивал ему костюмы, убирал плечики.

А.: Серьезно?!

Д.: Вызывал каких-то своих портных. Он даже отправил к нему свою женщину, Ирину, которая долго на него работала в Лондоне по кухне, занималась питанием и уборкой, чтобы она поставила весь быт Лукашенко, чтобы он похудел. В общем, он хотел из него сделать такого качественного европейского лидера, по всем параметрам.

А.: Они хорошо общались? На «ты» или на «вы» были?

Д.: На «ты», по-моему. Не буду врать.

А.: Как тебе кажется, у него была одна система политических взглядов или все на эмоциях? Он пытался какую-нибудь философию построить в разговоре?

Д.: Ну, у него была одна идея — это убрать Путина от власти. Он говорил: «Это моя ошибка, я его привел, я его и должен убрать, освободить Россию от тирана».

А.: Ты с ним спорила?

Д.: Ну конечно, изначально спорила. Потом мое мнение могло меняться в разные стороны, и не всегда я была «за», особенно когда у меня квартиру отняли, — я вообще не «за» стала резко.

А.: У тебя квартиру отняли?

Д.: Да, у меня отняли квартиру. Аресты там и прочее. Я ему, собственно говоря, звонила и говорила: «Вот пришел Следственный комитет, и у меня хотят наложить арест на квартиру, ничего не останется у меня. Есть вариант как-то договориться?»

А.: Она была на тебя оформлена? Как можно отобрать?

Д.: Она была на меня оформлена, да. Легализация украденных у государства средств. Меня запугали в Следственном комитете, на Лубянке тоже. Боря говорил: «Пошли их всех на х**. Я тебе подарю новую. Ничего у тебя никто не отнимет» — вот его точка зрения.

Я не знаю, нужно это оставлять на пленке или нет, но я ее продала, отдала взятки. Вытащила какие-то деньги себе, не послушала Борю. И слава богу, что никакого ареста, соответственно, не было.

А.: Слава богу. Наверное, не могли отобрать, легально очень трудно отобрать.

Д.: Что еще сказать про политику? Он очень сильно хотел вернуться, убрать Путина. Он делал что-то вроде Таможенного союза: вот есть Европа, есть Россия, а между ними надо создать еще какой-то союз, не входящий в Европу и против России. Там должна быть Украина, Белоруссия и Грузия. Собственно, вот мы летали в эту Грузию в этих пьяных состояниях. Он летел с какими-то бумажками, которые чуть не облили, одну подпись получили. Еще нужно было две подписи, и это бы все совершилось. Я думала: «Господи, неужели так политика делается?» Просто не могла в это поверить. А он мне рассказывал, как во времена Ельцина в 90-е он примерно так же облетал губернаторов всех областей и собирал подписи.

«Я ПОГОРЯЧИЛСЯ»

А.: Расскажи веселую историю с бриллиантовым кольцом.

Д.: Ну, веселую… Для меня она на тот момент была веселая, а для него это была не очень веселая история. Спустя пять месяцев после помолвки мы снова прилетели на тот остров в Карибском бассейне, отдыхать. Я не хотела отдыхать, но он меня просил: «Давай полетим». Я говорю: «Хорошо, на несколько дней». Я была с подругой. И еще был Саша Гусов, фотограф, который был его другом и часто делал мне какие-то съемки. Мы все выпили, все были навеселе, я пошла на пляж фотографироваться. Я тогда уже была коронованная особа, в этой короне я и фотографировалась.

А.: В какой короне?

Д.: «Красе России». Я уже была «Краса России». И до фотосессии я сказала: «Боря, пожалуйста, поставь самолет, я лечу в Майами». Он: «А почему? Что? Как?» Я говорю: «Ну вот так, мне надо лететь». У меня уже была личная жизнь, отдельно от него. Он, в принципе, про это знал, и я удивлялась, как он еще все это терпел. Но у нас уже с ним не было никакой сексуальной близости больше полугода. Я была от него второй раз беременна, две внематочных, и я сказала: «Я с тобой боюсь что-либо делать, это чревато детьми, выкидышами, внематочными».

А.: Предохраняться ему в голову не приходило?

Д.: Нет, не приходило, он хотел детей. Он мне подписывал свою книгу про суд с вами — с тобой, Петь: «Нашим будущим детям».

И вот он очень расстроился, потому что он подозревал, к кому и куда я лечу в Майами. На эту нашу съемку на пляже он пришел с четырьмя бокалами шампанского, раздал фотографам, моей подруге, мне и говорит: «Почему ты не в кольце?» Это было красивое кольцо Graff, идеальной чистоты, шикарное. Причем он его купил в кризисной для него ситуации.

А.: За несколько сотен тысяч долларов.

Д.: Я сказала: «Оно лежит в комнате на дамском столике». Он вернулся с кольцом и, как он любит, толкнул речь: «Здесь у нас была помолвка, здесь я тебе сделал предложение, здесь я тебя полюбил, и здесь я все это закончу». И тут он замахнулся — я не поняла, что происходит, я увидела только отблеск колечка — и бульк! «И выпьем за это». И стоит, улыбается. У нас у всех просто челюсти отвалились. Подруга не поняла, что происходит. Охранник, кажется, побежал за аквалангами, Гусов уже плескался в волнах. А я просто развернулась и ушла.

А.: Ты знаешь, что было потом, когда ты улетела? Они вызывали аквалангистов.

Д.: Потом было сначала то, что я приехала в аэропорт. Никакой самолет там не стоял, он меня решил так наказать. Я на каком-то чебурашкином острове осталась ночью одна с подругой, мы нашли какой-то отель, взяли билет на рейсовый самолет до Майами, я улетела туда. И через два-три дня Гусов с девушкой, своей нынешней женой, балериной, писали мне, что они ныряют с аквалангами.

А.: Гусов мне рассказал, что минут через 15 после того, как ты уехала, Боря подумал, что это нехорошо, и они вызвали команду аквалангистов. Вообще-то достаточно глупая идея, потому что если кто-то найдет, зачем отдавать?

Д.: Прошло два дня, я это узнала, и потом прошло еще два дня, и он мне стал звонить: «Даш, я погорячился. Я тебе подарю новое кольцо, в два раза больше. Пожалуйста, из Майами будешь лететь — залети в Лондон, давай с тобой увидимся».

А.: При этом у вас не было близких отношений. Это такая настоящая любовь, действительно.

Д.: Ой, платоническая, да. Мне кажется, он идеализировал меня и наделил меня таким качеством: он думал, что если я буду с ним, он вернется в Россию.

А.: У него вообще был такой взгляд, долгий: сегодня близкие отношения, завтра неблизкие, потом снова будут близкие. Суетиться сейчас не надо. Надо на всякий случай держать при себе, а там разберемся.

Д.: Это уже вы как мужчина думаете.

А.: Ты так и не полетела к нему в Лондон?

Д.: Я летела через Лондон. В Лондоне я забрала какие-то свои вещи, которые там оставались, самые дорогие, которые мне хотелось забрать. Я понимала, что я не вернусь. Он не понимал. Мы сидели в итальянском ресторане, по-моему, одном из его любимых — не помню, как называется. Он даже, по-моему, меня повел в Graff кольцо выбирать. В два раза больше. Я, конечно, говорю: «Ты вообще сумасшедший, да, но ты отличаешься».

А потом он звонил на Новый, 2011 год, почти что плакал, чтобы я прилетела. Но я ему говорила: «Нет, мы расстались, я не полечу». Он говорит: «Это ты прикалываешься, ты смеешься? Ты так не можешь, ты должна прилететь». Я говорю: «Нет, я не полечу».

Но после этого, 23 января, я все-таки была у него на 65-летии, где была его семья, дочки, кто-то из правительства Израиля тоже был. В «Рице», в чайной комнате. И я прилетела, такие дружеские чувства. Хотя на самом деле в этом году он еще и мой день рождения справлял, то есть он не отчаивался, вообще никак не отчаивался. И потом в апреле я разорвала отношения, которые у меня тогда были, осталась совсем одна и опять решила к нему слетать. Он тогда общался с киргизом, который тоже был в розыске в Интерполе и скрывался, — он ему помогал сделать убежище в Англии.

А.: Бакиев? 8

Д.: Да, с ним он тесно общался. Тот, как я понимаю, каких-то телочек постоянно водил. Ну и Боря туда же, хотя тот помоложе был. Как-то они, видимо, нашли общий язык, кружок по интересам.

Это была наша последняя встреча. Улетев потом в Москву, я начала отношения с отцом моего ребенка и перестала с Борей вообще абсолютно видеться. Но мы общались по телефону, он даже периодически какие-то подарки мог засылать. Потом у меня отняли квартиру, у нас по этому поводу были разговоры. Все это сходило на нет, все реже, реже и реже, но мы поддерживали связь. Кстати, на его день рождения 2012 года я с подружками записала ему видео. Мы надели колпаки «С днем рождения», взяли какие-то шары и записали домашнее видео: «О, ай-ай, Боря, с днем рождения». Я ему отправила на почту или позвонила в скайпе, и мы там визжали. Как-то хотелось поднять ему настроение.

ВСЕ ПРЕДАТЕЛИ

А.: Одна из трагедий Бориса в том, что из-за своего достаточно сложного характера он потерял друзей. Меня потерял, потому что он меня обвинял в том, что я поддерживаю Путина, сотрудничаю с кровавым режимом. Леню Богуславского потерял по каким-то соображениям. Мише Денисову он должен был денег. Рому он потерял по понятным причинам, и так далее. Кто вообще остался? Кто рядом с ним был те два года, что вы с ним общались?

Д.: Насколько я понимаю, в его окружении были в основном его подчиненные — люди, которые зависели от него материально или верили, что что-то получат, если результат суда будет положительный. Были и друзья, такие как Гусов, но не знаю, может, у него тоже какая-то выгода там была. Я слышала от него много раз про тебя и про многих людей, что все предатели и гады. О каких-то людях, кто держал политический нейтралитет, как Юра Шефлер, он всегда отзывался как бы… не то что положительно, но никак. Но я слышала от него фамилию Миши Прохорова, про которого он говорил: «В отличие от всех Мишка — он нормальный». То ли они созванивались, то ли он его встретил при каких-то обстоятельствах.

А.: Одна из вещей, которую я не мог понять, сколько я его знал: у него всегда было хорошее настроение. Представить себе Березовского в депрессии, а тем более что он может покончить с собой, я абсолютно не мог.

Д.: Я, наверное, тоже не могла. Но, конечно, это уже не он был, это уже у него какие-то бесы в голове были, известные человеческие заболевания. Но хандра у него была, тоска вот эта. Когда мы с ним жили в Лондоне, иногда, допустим, он вставал пораньше, я позже, — и он сидит, о чем-то думает. Наверное, он понимал, что ситуация-то, может быть, и проигрышная, но он не хотел сам себе позволять в это верить. То есть бороться до конца, добить, все равно по-своему сделать — у него такая была цель.

Он не хотел успокоиться. Он мне говорил, что были какие-то варианты, что ему придут какие-то деньги, чтобы не доводить до этой шумихи, до суда. Я слышала, что миллиард ему готовы были дать, но он говорил: это мало, это не то. Он, собственно говоря, хотел выиграть эти деньги, чтобы опять делать революции на Украине и свергнуть Путина. Я ему говорила: «Купи дом в Лос-Анджелесе и пиши книги. Ты умный человек, зачем тебе это все?»

А.: Я тебе рассказывал, что я читал его письмо, которое он Путину написал?

Д.: Да, мне очень приятно было наконец-то услышать, что это правда.

А.: Это правда. Я был у Владимира Владимировича, один на один, и когда мы закончили, он мне говорит: «Посиди, Петя, я сейчас принесу одну вещь». Он уходит в другую комнату, приносит такой большой желтый конверт, и я думаю — у меня такое советское воспоминание, — что, наверное, там лежит донос на меня. Потом думаю: может, наоборот, там написано тайное пожелание что-то сделать, такое задание партийное. А там было не то и не это, там было письмо Березовского. Напечатанный на голубой бумажке текст, с припиской от руки, сверху и снизу. Как мне потом сказал Путин, было три письма. Первое, которое я читал, передал Рома Абрамович, второе пришло через аппарат Меркель. И было еще вроде бы третье, но оно к тому моменту не дошло, это было достаточно скоро после его смерти. Видимо, напечатанная часть была общая, а то, что он писал от руки, было разным. Письмо было очень самоуничижительное: он обращался к президенту «Володя», но при этом писал, что совершенно проиграл свою жизнь, что был во всем абсолютно не прав. Что он готов все это признать и, главное, что он очень хочет вернуться.

Д.: Это самое слышала и я. Я говорила с Борей по телефону спустя месяц после суда. Такого пессимизма я еще не слышала в его голосе. То есть там звучали такие нотки, хотя он мне в этом не признавался. После этого на Новый год он меня поздравил. Это был 2013-й, как раз его последний Новый год.

У меня был очень ревнивый тогдашний гражданский муж, и он увидел это сообщение. На столе лежал iPhone, и там было: «С Новым годом, моя единственная». Мне просто голову открутили. Я ему ответила через несколько дней по мейлу, поздравила с днем рождения, который был 23 января. И, ответив на этот мейл, он написал: «Спасибо, приятно, что помнишь».

Мне рассказывал человек, встречавший Борю в Израиле, что у него начались психологические проблемы. Он там, например, ходил пять дней вокруг стола, не спавши. Рассказывал, что Борю не узнать, что он полностью открещивается от всех своих идей, говорит, что Рома хороший, что Боря, видимо, жил неправильную жизнь, что из него плохой политик. Что он не туда полез, что хотел бы все изменить.

Еще он поздравил с 8 Марта и меня, и даже мою маму. А потом был мой день рождения 13-го числа, и он меня не поздравил. Это было удивительно — наверное, у него уже были какие-то непонятные мысли. А 23-го он ушел.

ОН ЛЮБИЛ ПОЖИТЬ

А.: Что ты сейчас чаще всего вспоминаешь, когда думаешь о Березовском?

Д.: Вспоминаю я, наверное, больше его мозги. Как он был во многих вещах прав, а я была молодая и чего-то не понимала. Может, мы похожи в чем-то были по характеру. Он говорил, что я люблю пожить, и он тоже любил пожить.

А.: Да, он любил пожить.

Д.: Мы на этом сошлись. Я, видимо, больше любила пожить, чем он, и он не понимал, как это возможно.

А.: У тебя еще сил было больше.

Д.: Вот мне интересно: его активная жизнь началась в 1990-х, они машинами занимались с Бадри. Насколько я знаю, он не выпивал — математика, семейная жизнь. Где же он находил этот драйв?

А.: Это чистая ложь. Нет, он такой же был. Он всегда выпивал.

Д.: Всегда бухал?

А.: Всегда были девушки, семейная жизнь была параллельна. Почему мы с ним стали совсем близко общаться, когда познакомились? Я жил в доме, который был на полпути между его домом и домом его мамы. А в доме мамы он встречался с Галей. Каждый день он говорил Нине, своей первой жене, что идет якобы ко мне. На самом деле он действительно ко мне заходил, от меня звонил иногда Нине, для подтверждения алиби. Дальше он топал к маме, где ждала его Галя. После Гали он обязательно ко мне в 12 ночи заходил, и так продолжалось много лет. Никогда он примерным семьянином не был, совершенно точно, всегда был готов выпить и погулять. Он вообще очень мало поменялся, какой был, такой и остался. Просто поприще другое.

Д.: Когда я борюсь за какие-то вещи, я вспоминаю его пример. Может, иногда нужно быть более гибкой в каких-то вещах, а не до конца переть.

А.: Он слова «нет» вообще не понимал.

Д.: Это ж насколько полным провалом была его жизнь: кем стать — и так закончить?!

А.: Он прожил феноменально яркую жизнь. У него были красивые женщины, которые его любили. У него была куча денег, он объездил весь мир. Он стал всемирно известным. Даже если считать, что он переоценивал свое влияние, все-таки на многие вещи он влиял. В 1996 году он сыграл очень большую роль в выборах Ельцина.

Д.: Я согласна. Но как это все завершилось?! Какой разброс. У него жизнь вот так по амплитуде выросла — и вот так упала. Необыкновенная история.

А.: Какие, по-твоему, основные качества Березовского?

Д.: Вот все говорят, что он много врал. В суде врал, например. А я его ценила за честность.

А.: Да, он не врал. Просто видел мир по-другому.

Д.: Может, где-то он юлил, хитрил. Я его ценила за честность. Я тоже не люблю врать. Потому что все-таки для меня мужик сказал — мужик сделал. Ну, как мы сказали, он умел радоваться жизни, умел жить. Он был вежливый — возможно, эпоха 90-х его испортила. Она, я думаю, всех подпортила, кого-то, может, даже еще хуже.

А.: Это точно.

Д.: Он любил подарки дарить, и не то что именно мне или большие, — он любил делать комплименты, он любил, когда люди улыбаются. Когда мои подруги прилетали ко мне — их было шестеро, — он всем подарил по маленькой подвесочке. Маме букетик. Он питался позитивными эмоциями. Он говорил: «Я не люблю подарки, я люблю их делать».

А.: Борис всегда был широкий человек. Его пример показывает, что деньги зарабатывают те, кому на них плевать. Хотя, конечно, он деньги потерял.

Д.: При том что у него были большие финансовые проблемы, он до последнего летал на своем самолете. И никогда ни на чем не экономил, вообще. Он это даже не умел. Он меня избаловал, собственно говоря, этим. Потому что у меня теперь такое отношение и самой к жизни, и ко всем мужчинам вокруг, а люди-то разные. Он мне всегда говорил, что он для меня лучший мужчина. Сейчас у меня период, когда у меня никого нет, и, возможно, поэтому я его часто вспоминаю. Я была на кладбище и чувствую себя отчасти должной ему за то, что он помог мне в жизни, сделал мою жизнь, в голову много что вложил, много что показал. Что я с ним видела за эти два года, каких людей я видела, в какую жизнь он меня посвятил — можно сказать, что я счастлива, что прожила такую жизнь. Лучше видеть много, чем не видеть ничего и быть такой правильной, честной, не встречаться с 60-летним дядей.

А.: Что бы ты ему сейчас сказала, если бы у тебя был шанс с ним поговорить?

Д.: Во-первых, я бы ему сильно дала по голове за то, что он сделал. Просто бы сказала: «Ну ты что? Идиот, совсем дурак?» Позвонил бы, сказал — ну нельзя так… Все у него предатели были, с этим он и ушел. Может, это гордыня какая-то. Вот хочется дать оплеуху…

Это первое. И еще я бы извинилась за многие вещи и сказала, что он был прав. По жизни, по мужчинам, по тому-сему, что я распылялась, не туда тратила энергию. Он говорил: «Ты талантливая и не те вещи делаешь». Была молодость, все же через это проходят.

Мне стыдно за то, какую жизнь я вела. Опять же, я была молодая, я не знаю, что стыдно, что хорошо. Но я вела двойную жизнь, и это не очень хорошо, я его сильно мучила. Он знал, я на это намекала, шутила. И он это принимал.

_________________________________________________________

1 По-видимому, Андрей Васильев заблуждается: глава Московского городского банка Антон Долгов непосредственно возглавлял банк вплоть до спешного отъезда за границу в августе 1995 года; в 2000 году, вероятно, проживал в Майами, США.

2 Александр Минеев был убит 22 января 2014 года.

3 «Коммерсантъ-Weekly».

4 «Коммерсантъ» от 17 июня 1997 года.

5 На момент подготовки книги к печати журнал «Коммерсантъ-Власть» выходил онлайн.

6 Леонид Милославский.

7 Владимир Путин.

8 Максим Бакиев, сын экс-президента Киргизии.

Все статьи автора Читать все