Классный журнал

Виктор Ерофеев Виктор
Ерофеев

Пожизненная командировка

19 сентября 2017 10:20
Все сложно у писателя Виктора Ерофеева. Сложно все у всех, но у Ерофеева как-то особенно перепуталось. Что ни отпуск, то командировка. У всех людей ночь — у него самое оживленное время суток. Пока все туда, он оттуда. Это трудно, но он справился.
Вот вы меня спрашиваете: как я провел каникулы? И что мне ответить? Сказать, что вся моя жизнь состоит из каникул? Так, может, вы меня лучше спросите: как я провел жизнь?
 
Ну да. Вся моя жизнь состоит из каникул. В ней ничего, кроме каникул, и не было. Как в том старом-престаром номере журнала Charlie Hebdo, который где-то у меня затерялся. Там на обложке плавал утопленник посреди намеренно плохо нарисованных рыб и водорослей, да и сам утопленник выглядел по-дурацки, и под ним — надпись: «Бессрочные каникулы. Утоните!»
 
Что я и сделал. Утонул в бессрочных каникулах. Вместе со своей жизнью. В те далекие времена Charlie Hebdo был маргинальным анархистским журнальчиком. Он издевался над французским президентом, который болел раком, и над его женой с голыми сиськами. Это было лихо, по-авангардистски, и никто не думал, что пройдет пол моей жизни, и не французские буржуа, не администрация президента, а вовсе другие люди уничтожат команду весельчаков. И вот тогда, когда их уничтожат, журнал, который мне когда-то приносил домой жизнерадостный молодой бретонец Рене Рудо, работавший во французском посольстве, всплывет, как тот самый утопленник, и прославится на весь мир. С тех пор бретонец стал рьяным католиком, послом Франции попеременно в разных странах, а я остался при своих каникулах и время от времени перечитываю голландскую игровую философию «Homo ludens». Ну да, Йохана Хёйзинги. Всё-то вы знаете! Хотя нет. Давно уже не перечитывал. Потому что сжился с этой ролью, и она уже во мне, не я в ней, а она во мне.
 
В общем, я сделал так, что ни разу в жизни не ходил на работу с девяти до пяти. Ложился спать, когда рабочий класс шел на работу, и просыпался тогда, когда пролетариат уже отобедал котлетой в столовой.
 
Вот это и были мои каникулы: все за город, а я — в город. Все в город, а я — на дачу. Всегда против движения, как и полагается человеку на каникулах. Да и общее каникулярное настроение я тоже обходил стороной.
 
Все толпятся в аэропортах, чтобы улететь в отпуск, а я уже возвращаюсь домой в пустом, как ночной трамвай, самолете. Все на пляжах, на вод­ных велосипедах, на байдарках, на танцах — а я скрываюсь от каникул, как от мента или киллера. В ноябре все на месте, все ходят друг к другу на день рождения, а я на пляже в каких-нибудь парагваях. Любил ли я людей? Интересный вопрос.
 
Но Россия была для меня пожизненной командировкой. Вот тут и понимайте как хотите. С одной стороны, бессрочные каникулы, или, как писал Charlie Hebdo, vacances sans fin, но с другой стороны — командировка. Я бежал от семьи, от всех семейных обязательств, от комфорта, любви и перин — в командировку. Жена плачет. Дети в ужасе.
 
Папа уезжает. Куда?
 
В Арктику!
 
Зачем?
 
Ковыряться во льду. Это — страсть. Это сильнее всего. Сижу на льдине. Изучаю строение кристаллов льда. Мне больше ничего не надо. Не надо мне ни кофе, ни какао. Я так погружаюсь в лед, что ничего вокруг не замечаю. Я верю, что в частичках льда заложен код жизни. Это не командировка? Это — каникулы. Ведь командировка — это же не страсть! Нет, это борьба каникул с командировкой. Это пожирание каникулами командировки. Или наоборот. Пожизненная командировка пожирает вечные каникулы. Сижу в снегу. На Северном полюсе. Небо сплющено. Ветер воет.
 
Я живу в Париже в 18-м округе, на север от известной туристической горки по имени Монмартр. Там неподалеку от Блошиного рынка обитает на чудесной двухэтажной вилле моя семья. Кудрявые белокурые девчушки. Жена, сошедшая с картины Боттичелли. Боже, как я их люблю! Но мне тут говорят: «Ты что, рехнулся?! 18-й округ — это пристанище мигрантов и голытьбы». Да-да. Но мы-то живем на специальной пешеходной улочке, отгороженной от фашистов и хулиганов. Заходите в гости! У нас на улочке живут и не тужат владельцы Блошиного рынка. На Рождество они дарят нашей семье винтажные серебряные ложки.
 
— Может, в этот раз останешься? — с надеждой спрашивает моя жена, сошедшая с картины Боттичелли.
 
— Нет, мне надо ехать.
 
Стоит наряженная елка. Под ней подарки. Я бегу из дома. Туда, в Заполярье, в ночь, в мерзлоту, к белым медведям, туда, где даже раки не зимуют. Вот мои каникулы. Бежать!
Вы думаете, что я спорю с японцами? У тех даже есть отдельное слово: любоваться снегом. Ничего подобного. Или что я спорю с тем японским магом, который считал, что кристаллы замороженной воды отличаются друг от друга по тем словам и мелодиям, которые сопровождают их рождение? Ну, вы слышали, конечно, об этой дурацкой теории. Об этом снежном гуманисте-утописте, мечтавшем вывести всех на чистую воду во имя справедливости и благодарности.
 
Я в какой-то свой отпуск в Арктике, в белую ночь, когда слегка припекло солнце голову, поверил в его бредни. Доброе слово воде, из которой состоят и люди, и огурцы, и те же кошки, еще как приятно!..
 
Все кричали: это не научно!
 
Но что значит не научно? Наука столько раз сбрасывала, как змея, свою сухую кожу с роговыми чешуями! И то, что было научно, становилось галиматьей, и наоборот. А что будет научно через триста лет? Если наука так и не ответила на вопрос, в чем смысл человеческого проекта, то что она вообще может? Именно поэтому я увлекся японским волхвом и рассматривал его фотографии кристаллов, снятых под музыку Битлов и крики попугаев и под ругань: «Ты — дурак!» И тогда получались разные кристаллы, хотя все, конечно, шестигранные.
 
Но потом я разочаровался в этом снежном коммунисте, пораженный единством в многообразии: все разное, но шестигранник един, и, кажется, еще мгновение, и формула планеты явится и откроется всем. Но пока что мой полярный отпуск, перемешанный с вечной командировкой, был полон одних лишь злоключений. Я уже отморозил уши. Отморозил пальцы ног, щеки, руки по локоть. Проклятая Арктика! Дикость! Я отморозил задницу и едва не лишился того, чем я обычно радую жену.
 
Наконец, я много раз чуть не лишился себя самого. Утони в своей пожизненной командировке! В полярных широтах ломались льдины, уничтожая мою жалкую палатку, мой котелок, мое ружье, мои пожитки. Арктика не знает слова «собственность». На меня часто нападали белые медведи, и я им кричал: «Эй, молодчики-купчики, ветерок в голове…» Они слушали, а потом бросались на меня, и я чувствовал себя бароном Мюнхгаузеном, впервые в жизни сказавшим правду.
 
Я всего лишился, но я не спешил домой. Связь с домом отсутствовала. Я скучал, но не возвращался. Я спал на льду, но мне не снились перины. Мне снился лукавый японец, снежный коммунист, решивший уничтожить несправедливость посредством воды.
 
Я долгие годы с ним спорил. Тогда про Charlie Hebdo даже во Франции знали единицы. Прошло двадцать лет. Я в японце разочаровался. Ну и что? Я зря, что ли, провел жизнь в вечном отпуске? Я вернулся из отпуска отмороженный и счастливый. Я открыл закон избыточности жизни, который противоречит материализму и идеализму одновременно. Дайте мне его записать… Маргинальный анархистский журнал, антибуржуазный, развязный, с голыми задницами… Но что мне делать с этим моим законом, с которым я провел каникулы в пожизненной командировке? Что делать-то? Я не знаю.
 
Я не прошу у вас помощи, потому что вы мне уже и так помогли.

Колонка Виктора Ерофеева опубликована в журнале "Русский пионер №75. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
 
Все статьи автора Читать все
       
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Я есть Грут
    19.09.2017 15:49 Я есть Грут
    Не увлекайтесь, люди, льдами.
    Они сыграют шутку с вами.
    Какую - скажет Ерофеев.
    Король полярных корифеев.
75 «Русский пионер» №75
(Сентябрь ‘2017 — Сентябрь 2017)
Тема: Как я провел лето
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое