Классный журнал

Письма из Гокарны

04 мая 2017 11:10

Поэт Вера Полозкова только в феврале, в Индии, написала это стихотворение. Она его нигде до сих пор не публиковала. Правильно делала: лучшего случая и места для премьеры такого произведения не найти. Публикуя его первым в номере, мы понимаем, как задираем планку для остальных его участников. Но ничего страшного: все равно не получится соответствовать. Так что лучше и вовсе не думать об этом.

I. dream mail

утреннее воркованье ребенка с резиновою акулой

прерывает сон, где, как звездный патруль сутулый,

мы летим над ночным нью-йорком, как черт с вакулой

то, что ты живешь теперь, где обнять дано только снами,

слабое оправдание расстоянию между нами.

ты всегда был за океан, даже через столик в «шаленой маме»

это не мешает мне посвящать тебе площадь, фреску,

рыбку вдоль высокой волны, узнаваемую по блеску,

то, как робкое золото по утрам наполняет короткую занавеску

всякая красота на земле есть твоя сестра, повторяю сипло.

если написать тебе это, услышишь сдержанное «спасибо»

из такой мерзлоты, что поежишься с недосыпа

это старая пытка: я праздную эту пытку.

высучу из нее шерстяную нитку и пьесу вытку.

«недостаток кажется совершенным переизбытку»

как я тут? псы прядают ушами, коровы жуют соломку.

в индии спокойно любому пеплу, трухе, обломку:

можно не стыдиться себя, а сойти туристу на фотосъемку

можно треснуть, слететь, упокоиться вдоль обочин.

ликовать, понимая, что этим мало кто озабочен.

я не очень. тут не зазорно побыть не очень.

можно постоять дураком у шумной кошачьей драки,

покурить во мраке, посостоять в несчастливом браке,

пропахать с матерком на тук-туке ямы да буераки

можно лечь на воде и знать: вот, вода нигде не училась,

набегала, сходила, всхлипывала, сочилась,

уводила берег в неразличимость

никогда себе не лгала — у тебя и это не получилось

скоро десятилетье — десятилетье — как мы знакомы.

мы отпразднуем это, дай бог, видеозвонком и

усмешкой сочувствия. ну, у жанра свои законы.

как бы ни было, я люблю, когда ты мне снишься.

если сердце есть мышца, то радость, возможно, мышца.

здорово узнать, где она, до того, как займешься пламенем,

задымишься.

II. mangalore tiles

садись поближе и глаза прикрой:

тут воздух сам лирический герой,

и псина, плесень, прозелень скупая,

и масло, и лимон, и дым, вскипая,

с тобой щекотной заняты игрой.

и облака как спелая папайя

медовая разбились над горой

такой густой, что требует труда,

такой с железным северным несхожий;

еще вода — как сходится вода

прохладная с разгоряченной кожей —

стоишь под ней, случайный выдох божий,

и думаешь: тебя, тебя сюда.

смотреть под утро: бледная стена,

по крыше ходит медленная птица

и рыжая грохочет черепица,

по краешку едва озарена.

вот прядь в луче горит и золотится.

вот мраморная долгая спина.

так старики, покуда им не спится,

перебирают дни и имена.

когда-нибудь, когда мы все умрем,

я угощу тебя копченым ячьим

соленым сыром, чаем с имбирем,

и одеяло на берег утащим,

и звезды все проедем дикарем,

и пальмы под рассветным янтарем

единственным назначим настоящим,

а не вот эту муку и тоску.

должна же быть еще одна попытка.

где раздают посмертье по куску,

там я прильнула, сонная улитка,

губами ноющими к твоему виску.

смеется шива — вон его кибитка,

покачиваясь, едет по песку.

III. lake view

выбери себе одну

из крутых щербатых лестниц —

на закате лучший свет:

в озере идет ко дну

молодой тяжелый месяц,

как серебряный браслет.

сом плеснет, а может, карп;

в воду к ним со свежей стиркой

не столкнуть бы рюкзака;

несколько десятков кальп

тишине над котитиртхой:

она старше языка.

времени бывает тьма.

времени бывает толща.

вот и первая звезда.

кроны, облака, дома

рыба потревожит, морща, —

и расставит на места.

в городе сейчас толпа:

ищет люд иногородний

развлеченья и жилья.

это тайная тропа,

чтобы выйти подворотней

прямо в горние края,

где стоит такая тишь —

от летучей мыши эхо.

камень стоптан и нагрет.

где однажды ты сидишь.

ты услышал. ты приехал.

так не может быть.

привет.

IV. full power

связь мерцает. контакт искрит.

падая, ветки кокосов кровлю

крошат вдребезги, как бисквит.

вещи не подлежат контролю.

мы, заводы большой вины,

в индии спасены.

дом почуешь за двадцать ям.

в дом заходят гекконы, мыши.

сахар нравится муравьям.

ворон грает с утра на крыше.

хриплый кашель соседа слышен

так, как будто он спит в мешке

прямо в твоей башке.

то, как переживаешь грязь,

как бежишь ее, — главный вызов.

как уйдешь в нее, матерясь,

как ее разгадаешь, вызнав:

псы, коровы, жуки — цари.

грязь у тебя внутри.

как стыдишься своих темнот,

нетерпимый к чужим помоям:

индия лечит мгновенно от

ложных эго дерьмом и морем.

всюду бог. ты его омоним.

это — храмы и алтари.

и — у тебя внутри.

все изведай и отрази,

все, что здесь вызывает ярость:

разгляди на свету, вблизи,

как чудесное состоялось:

вот растаскивают усталость,

яд гордыни, яд нелюбви

мыши и муравьи.

это принцип. ты ни при чем.

тот, кто вечно был виноватым,

ощущает, что вдруг прощен.

он услышан. он только атом:

в два сосновых ствола охватом,

вооружившийся до бровей

бешеный муравей

бог начнет с твоего лица,

как поедешь в тук-туке с рикшей,

как увидишь кокос, возникший

в шаге от своего крыльца:

он найдет тебя, стервеца,

он как молнией голубой

вспыхнет перед тобой

V. message in a clay pot

перевитое таблами пенье юное

заставляет звенеть хитро

целый пляж, сияющий в полнолуние

тускло, как старинное серебро

будто сквозь отверстие в центре купола

льется сонное молоко,

и такая нега поля окутала,

что расслышать будет легко,

как вода прибудет, и звезд удвоится,

псы хвостами забьют, скуля;

как сойдет сюда неземное воинство,

все из горного хрусталя,

прошагав над сором, что море вышвырнет,

в яростном свеченье своем,

принесет оно всякому от всевышнего

глиняную плошку с питьем:

опаленным, страждущим — чтоб не жаждали,

мощным — веры, когда слаба;

проведет прохладной ладонью каждому

вдоль объятого жаром лба,

припугнет домашнего беса настрого,

вытрет алтари добела

и растает, пыль отрясая красную

с алебастрового крыла

просыпайся, сердце: трудись, отлынивай,

не рассказывай об одном:

что было за имя в той плошке глиняной,

перевернутой кверху дном

VI. temple on the hill

нельзя столько помнить, они говорят, а надо жить налегке.

учитель забвения слабый яд приносит мне в пузырьке:

он прячет в дымку утес рубиновый, стирает тропу в песке,

где мы говорим, как руина с руиной, на вымершем языке.

где мы наблюдаем, века подряд, отшельниками в горах:

империи рвутся наверх, горят, становятся сизый прах,

и я различаю пять тысяч двести причин ухмылки твоей.

нельзя все помнить, умрешь на месте, старайся забыть скорей

ведь это твой дом, говорят, не склеп, вот весь твой нехитрый скарб,

и тебе всего тридцать лет, а не двенадцать кальп

и ты не знаешь людей в соседней деревне, где бьет родник,

но из плоти твой собеседник в храме из древних книг?

нет, я не знаю мужчин и женщин с той стороны холма.

в храме ржавый засов скрежещет только приходит тьма,

ступени теплые, но прохлада касается плеч, волос,

и мы смеемся, как будто ада изведать не довелось.

как будто не сменим тысячу тел, не встретим сто сорок войн

я просто сижу и любуюсь тем, как профиль устроен твой

как будто мрамор пришел наполнить какой-то нездешний свет

как будто я это буду помнить из смерти, которой нет

VII. river is my grief

как тонкий фульгурит,

как солнце через лед,

как белоснежный риф

коралловый сквозь воду,

печаль моя горит,

и луч ее придет,

чтоб выпустить других,

погасших на свободу

я собираю клятв

и обещаний лом—

стол битого стекла,

стол колотого кварца, —

один и тот же взгляд

у преданных кругом,

и я готовлю им

прозрачное лекарство,

чтоб в день, когда у них

мир выпадет из рук

и демоны рывком

им воздух перекроют,

из-за угла возник

стремительный тук-тук

и с дребезгом повез

на карияппа-роуд

а тут всегда святой

послезакатный час.

на дымчатом — орлы,

на серебристом — лодки

а там, над пустотой,

веселый лунный глаз

читает нас с листа,

как крошечные нотки

и больше ничего.

достаточно глотка:

стихают голоса

и отступают лица.

простое волшебство.

печаль моя река.

быть может, и твоя

в ней жажда утолится.

Колонка Веры Полозковой опубликована в журнале "Русский пионер" №73. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все

Вера Полозкова, стихи, поэзия

Рекомендую

2 108424

Спионерить!

Оставить комментарий

Комментарии (2)

15.06.2017 09:53 Алла Авдеева
В стихах у Веры Полозковой
Найду ль про Индию хоть слово?
Вакула с чёртом окаянным.
Ищу Ганешу с Хануманом.
Нашла «на карияппа-роуд»,
Смех Шивы и жуют коровы,
Жуют соломку, так сурово.
И где траву найти коровам?
2.09.2019 09:39 Williammip WilliammipLR
отличный подарок для мамы