Классный журнал

Памятник хитрости

07 апреля 2017 10:45

Грузины всех перехитрили. Писатель Виктор Ерофеев, перебирая слова на букву Х, пришел к выводу, что «хитрость» — это главное слово, компас нашей жизни. И слово сильнее реальности. Почему грузины это поняли раньше остальных — загадка. Но это уже совсем другая история, на букву З.

Все самые лучшие русские слова начинаются на букву Х. Даже не спорьте — попробуйте сами. Прохрипите, например, слово «хам». Прохрипели? А теперь с большим удовольствием прохрипите «хмырь». Желательно прокуренными голосовыми связками. Или главное слово голода: «хлеб». Зазывно звучат, кстати сказать, «хризантема» и «харизматик». Главное слово искусства: «художник». Главное слово коррупции: «хапуга». Или самое главное слово любви… Хотя хватит! Но самым значительным словом этого ряда выступает слово «хитрость».

К философскому значению хитрости я подошел не вдруг. Сначала казалось: ну подумаешь, хитрость! Что в ней особенного? Кошки бывают хитрыми. Или улыбочки легкодоступных женщин. Вроде бы хитрость принадлежит животному миру.

Но нет. Бог хитер. Некоторые считают, что хитер его враг. Но враг хитер в местном масштабе. Он ловит души, которые позволяет ему ловить Творец. А Творец хитер во вселенском размахе. Его творение начинено хитростью. Он создал нас хитро, не объясняя, зачем и для чего. А если бы объяснил, то нас бы и не было. И мы, подражая ему, превращаем нашу жизнь, смотря по способностям, в большую или маленькую хитрость.

Еще студентом я стал задумываться о роли хитрости в мировой истории. А началось все это с грузинской хитрости. В те далекие советские времена во время зимних каникул я со своей польской невестой Веславой поехал, счастливый, кататься на горных лыжах в Бакуриани.

Тогда Куршевель еще не родился в русском сознании, его всецело заменял грузинский курорт. Конечно, Куршевель безопаснее Бакуриани — речь не о трассах. Грузины в те мифические времена славились тем, что трахали все, что движется. Не важно, с какой скоростью. В Бакуриани меня в первый же вечер решили напоить грузинские лыжники, наливая чачу в безмерный кривой рог («пей до дна!») и произнося тосты за дружбу, с тем чтобы отобрать у меня польскую любовь. Но я расскажу о другой грузинской хитрости.

Мы ехали в грузинские горы на поезде. Горные елки по обеим сторонам железной дороги были завернуты в тяжелые шубы снега. Но на солнце снег на елках сверкал и переливался, так что они, несмотря на шубы, пританцовывали. Поезд остановился на большой станции. Внизу под мостом текли реки минеральной воды. Мы вытащили вещи из поезда — дальше начиналась узкоколейка с паровозом и игрушечными вагончиками.

Мы стояли на станции и дышали. В таких горных местах дышать — это тоже занятие. Но все равно хотелось курить, и я пошел в здание вокзала, украшенное узкими грузинскими колоннами, купить мечту советского курильщика: болгарские сигареты БТ.

Но не успел я дойти до БТ, которых там, впрочем, не оказалось, как передо мной во весь рост вырос памятник в серой шинели. Я посмотрел ему в лицо, и мне стало ясно: от передозы кислорода я схожу с ума.

По всей стране, от Калининграда до Находки, с подачи Хрущева этому сверхчеловеку запретили все памятники, переименовали улицы, горы, города, заводы и автомашины, созданные в его честь. Его отменили целиком и полностью даже в его родном городе. Наконец, его тайком, как подлеца, перезахоронили. А здесь всем чертям назло он стоял или, скорее, шел в развевающейся серой шинели, шел через железнодорожные пути туда куда-то: в горы, в елки, в снега, к вершинам — как настоящий революционер.

Кто из мелкого высокогорного начальства мог позволить себе на видном месте оставить памятник Сталину? Кто дерзнул? Кто совершил акт очевидной госизмене?

Я подошел к нему вплотную. Сомнений не было: это — Сталин, подлинный Сталин, его усы, знакомая всем фуражка, прищуренные глаза, видящие насквозь всех и каждого поименно русского, эскимоса, негра, китайца, — главнокомандующий миром во всем мире.

А на цоколе прибиты золоченые буквы: КИРОВ.

Да, просто КИРОВ, без всяких инициалов, без всякой похожести на этого ленинградского большевика с пухлыми похотливыми щечками бабника и любимца рабочего класса. И как все ловко сложилось: убили как любимца, но нашли повод: как бабника. И кто убил? Хотя споры множатся на все лады исторической гармони, ясно, что без хозяина выстрел в Смольном не обошелся.

И вот здесь, на станции, заменили на памятнике палача на жертву. Породнили голубчиков. И, может быть, сделали это даже не из политического вызова или упрямства. А из политэкономии: зачем разрушать хороший памятник хорошему сверхчеловеку, когда можно схитрить и написать КИРОВ?

Но поскольку у И.В. Сталина на три буквы больше, чем у Кирова без инициалов, то остались выбоины от имени прежнего героя. Остались на цоколе выбоины уже не как политэкономия, но как презрение к московской указке, да и сами позолоченные буквы выглядели дешевыми — в общем, грузинская хитрость победила.

Хотя что победила? Не саму ли себя победила грузинская хитрость, разменяв расстрелы старой грузинской элиты на гордость вождем-земляком, державшим за горло полмира?

А что народ? Народ с лыжами, нацелясь на Бакуриани, шел мимо памятника, не заглядывая ему в лицо. Сказывался наш национал-пофигизм. А если бы народ и заглянул, то поверил бы цокольной надписи больше, чем сталинской голове. Ибо слово у нас сильнее, чем голова, и особенно сильны слова на букву Х, такие, например, как главное слово-компас нашей жизни, слово «хитрость».

Колонка Виктора Ерофеева опубликована в журнале "Русский пионер" № 72. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все