Классный журнал

Дом в клубничном поле

22 февраля 2017 10:00

Редактор сайта «РП» Елена Жихарева рассказывает про свой родной дом. И даже не только про дом, но и про мир рядом с домом. И даже не только про мир, но про жизнь, которая так или иначе все равно крутится вокруг да около того дома, с которого все началось.

А ведь мы все живем в гостиницах. У кого-то это комната в общежитии, у другого это отдельные 35 метров со всеми удобствами и раскладным диваном перед телевизором. У некоторых целые отели — двух-трехэтажные дома с сауной и выходом в сад. И ни одному владельцу квадратных метров, которые мы называем «домом», не придет в голову сказать, что все мы на самом деле живем в гостиницах.

Я часто сижу на своей икеевской кухне и думаю, что все это мне не принадлежит, хоть я и заплатила за эти шкафы, посудомойку и холодильник своей банковской карточкой, бережно храню гарантийные чеки, а все это все равно не мое. Не мое пианино, шторы в цветочек, диван с подушками и покосившаяся люстра. Все это мне дали в аренду, и я буду должна съехать, когда придет мое время. Это как жизнь на чемоданах. У меня задержали рейс, и я решаю провести несколько часов в гостинице в аэропорту. Но в любой момент придется отправиться дальше, когда будет готов самолет. Только на этот рейс я не смогу пронести даже 20 килограммов багажа. Дизайнерские сумки так и будут лежать в чехлах, красное пальто, которое я берегла и ходила в нем только в театр, так и останется новым, книги, которые я покупала и забывала читать и которые мстили мне за это немым укором на полках, покроются пылью. Возможно, придется выезжать срочно, без приготовлений, и недопитый чай в моей любимой желтой кружке будет незаметно испаряться, оставляя темно-коричневые следы на стенках.

Я иногда думаю о том, как будет выглядеть моя квартира, когда мой жизненный кредит подойдет к концу. Невыносимо думать, как какие-то посторонние люди будут брать мои вещи, читать дневники, примерять мое красное пальто и думать, что теперь это их дом. А ведь это лишь стандартный одноместный номер с открытым check out.

Мне никогда не снится квартира моих родителей, в которой я выросла. Мне никогда не снится квартира, где я живу. Место действия моих снов — простой деревенский дом. Здесь выросла моя мама. Вон он, в конце дороги. Когда идешь поздно вечером из клуба с танцев, даже издалека видны два оранжевых пятнышка — это абажур горит за занавесками. Я знаю, как хлопнет первая калитка, как хлопнет вторая, — пройдет сто лет, а я буду помнить эти звуки. Стучишь тихонько в окно, слышишь шаги по деревянному полу, скрип засова. Мама, сонная, в ночной рубашке, открывает дверь. На столе стакан парного молока и батон с вареньем.

Я бывала в этом доме каждое лето до самого окончания школы. Рядом с домом росли два тополя — такие огромные, что и не описать. Их посадила еще моя бабушка, когда была молодой, а родилась моя бабушка до революции, в 1911 году. Эти тополя охраняли наш дом, они самими своими корнями его держали, да так сильно, что в один из ураганов, когда многие соседские дома были повалены ветром, наш дом устоял и не шелохнулся.

Роса на траве, раскладушка в саду стала влажной, неуютной, высохнет теперь не раньше полудня. Рядом на траве разбросаны журналы «Крокодил». Качели не шелохнутся, потому что некому их потревожить. Я сплю. Солнечные лучи пробиваются сквозь занавески — это первое, что волнует утром, ведь от этого зависит, пойдем ли купаться на пруд. Я выхожу из дома, дотрагиваюсь босыми ногами до железного листа, который лежит у порога, и быстро перебегаю на деревянные доски. Путь до туалета небыстрый. Чтобы в него попасть, нужно преодолеть клубничное «поле». Поднимаешь зеленые листочки и, конечно, сразу же отправляешь в рот красные ягоды. Помыть их даже в голову не приходит. Красные огоньки мелькают то тут, то там — заманивают под старые вишни, где можно найти настоящий клад: туда редко кто доходит, даже брат. Паутина в ветках пытается остановить, но вот видишь ее — большую, почти бордовую, — уже к вечеру век ее закончится, не переживет эта ягода еще один солнечный день, даже в тени. И я ее спасу, доберусь, проверю все листики-козырьки и найду. Когда к ягоде приближаешься, с другого ракурса ее может быть и не видно — тогда надо возвращаться на исходную позицию и снова ее высматривать.

Вся родня собиралась в нашем доме. Вместе картошку копаем, вместе урожай обмываем. Когда и мамины, и папины родственники съезжались в деревню, по негласному правилу все приходили к нам на огонек. Дедушкины три брата жили на соседней улице, а значит, в деревню приезжали папины двоюродные братья и сестры. Еще одна улица — это родственники мамы. И если по поселку шла толпа в тридцать-сорок человек с гитарами и баянами, все знали: Жихаревы собрались. Когда мой деревенский кавалер провожал меня до дома, мы слышали «клен кудрявый, лист резной» от самого клуба.

Керосиновая лампа в саду, теплая звездная ночь, крестный на гитаре поет Высоцкого, подмигивает мне, и родители молодые... Этот «табор уходит в небо» повторялся каждое лето. Я любила посидеть со взрослыми, все на тебя смотрят с такой любовью. «О! Лена из клуба пришла». Тебя принимают, ты в ближнем, самом важном в жизни круге. А в доме тихо, в углу иконы, фотографии, как и в каждой деревенской избе. Когда мамины родители умерли, она ничего не изменила, даже стены просто белила, как и бабушка. На полу половички разных размеров, печка задернута тканью, а за ней целый ящик с лимонадом — я охраняю его от брата, брат — от меня. Прохожу во вторую комнату, сажусь на диван, вспоминаю какие-то свои девичьи воспоминания.

Прошли годы... Я окончила воронежский журфак, уехала в Москву. В деревню приезжать не могу. Тополя срубили: пришел их срок, иначе они упали бы на дом и дорогу. Дом сразу как-то уменьшился, лишившись своих защитников, покосился, дверь открывается с трудом. И семья наша как-то разбрелась, поредела и уже никогда не соберется под керосиновой лампой в саду. Клубника вымерзла, трубу колодца кто-то срезал, чтобы сдать в металлолом, на окна решетки пришлось поставить, потому что в деревне то тут, то там что-то крадут. Внутри дома все по-прежнему, но в первой комнате почему-то лежат дрова из снесенного сарая. Я не могу там находиться — воздуха не хватает. После одной такой поездки, когда папа был еще жив, я решила предложить родителям, как мне казалось, отличный план. Я приехала из Москвы и за ужином заявила:

— У меня идея. Я хочу восстановить деревенский дом. Вы там будете все лето жить, а может, и постоянно. Заведете корову, лошадь. А я буду приезжать к вам из Москвы.

…И от самого поворота будет виден оранжевый огонек.

Родители переглянулись, папа улыбнулся:

— Ну какая лошадь, девочка моя, о чем ты говоришь? Дом восстановить? А кто будет ездить в этот дом? Ты — из Москвы? Наша улица Веселая вся вымерла, только бабка Фекла в последнем доме живет, и все. Там вообще нечего делать. Пруд грязный, купаться уже лет пять как нельзя.

Мама внимательно посмотрела и спросила:

— У тебя все в порядке? Ничего не случилось?

Я и сама стала думать, все ли у меня в порядке, если после того, как я уехала в Москву, объездила полмира, выполнила пятилетку за два года, единственное, чего я по-настоящему хочу, — это посадить новые тополя, отремонтировать дом и чтобы в нем всегда горели два окошка, заметные от самого поворота. Но всего этого не будет. В какой-то момент все пошло не так и не туда. Я знаю, когда это началось. Когда так нелепо погиб мой папа.

…Калитка хлопнула — первая, вторая — мама пришла. Уже утро. Открываю глаза — на занавесках солнце, спать больше нельзя ни секунды, иначе упустишь что-то самое важное. Пробегаю две комнаты, с трудом толкаю скрипучую дверь в сени. Мама моет только что собранный белый налив. Под мышкой у меня клетчатая синяя обезьяна — мой лучший друг. Босыми ногами наступаю на деревянные доски, мне предстоит перейти клубничное «поле».

Колонка Елены Жихаревой опубликована в журнале "Русский пионер" №70. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все