Классный журнал

Огниште

20 февраля 2017 19:00

Актер Милош Бикович считает, что дом — это не обязательно место. Дом может быть в душе, например. Хотя может быть и место. Скажем, такое, как Россия. Святая, по мнению артиста, Русь. Хотя тут, на Руси, бывает сложно открыть банку консервов. Холодно и таксисты не говорят по-русски. Милош считает, что он тоже плохо говорит, но написал колонку в «Русский пионер». Хотя сам он серб и его дом — Сербия.

Есть такой Црнянский Милош — сербский прозаик, он писал о некоем Вуке Исаковиче. Тянуло этого Исаковича к России. Никогда там не был, но грустил по ней. Есть такое у сербов. Необъяснимое чувство. Так что не скажу, что я русский, но да, в России я тоже дома.

Если посмотреть на корни слова «дом» — это, я так думаю, «добро» и «мы». Там, где нам хорошо. Это базовое значение. «В начале было Слово, и Бог был Словом» — Логосом. Не случайно самая важная наша книга начинает с этого свою мысль, свою систему ценностей. Слово очень важно, и я пытаюсь толковать смыслы именно так. Поэтому «дом» для меня означает «добро». То место, где нам тепло, спокойно, где есть семья, запах сосны, земля и город Вршац, откуда мои родители.

Я не очень много времени проводил в этом городе: я родился в Белграде, но летом мы ездили во Вршац. И там два раза случилось так, что мне спасли жизнь. Один раз я упал со стремянки, дедушка меня поймал внизу. А второй раз меня дядя спас, когда я начал тонуть во Вршацком озере. И как-то это чувство, это самое базовое чувство, что мне там жизнь спасут, живет во мне. Там не оставят тебя в пропасти. Человеческие страхи же идут от страха смерти и от страха, что, когда ты будешь нуждаться в помощи, никто не поможет. Вот я почувствовал, что дом там, где тебя спасут, где ты можешь быть слабым — а слабыми все бывают. Что тебе помогут, когда тонешь или когда падаешь.

Поэтому может быть и так, что Дом — это вообще не место. Но, поскольку мы живем не только в духовном мире, но и в материальном, люди свое внутреннее комфортное состояние, которое возвращает их в состояние дома, начинают ассоциировать с местом. Это так же, как рай и ад. Это не разные места, это одно и то же место, просто разное состояние. Вот когда у вас рука теплая и вы подставляете ее под теплую воду, она для вас комфортная, потому что у вас рука теплая. А когда холодная рука оказывается в теплой воде, вода начинает казаться очень горячей. Так и рай и ад. Для человека, который привык к состоянию любви, это тепло приятно. А для тех, кто нет, это вечный огонь. То же самое и дом. Это состояние, где вам хорошо. Мне хорошо и в городе Вршаце, мне хорошо и в Белграде, мне хорошо и в Москве.

Сейчас мы вообще переосмысливаем все ценности. Во время прогресса XX века человечество бросило вызов таким понятиям, как вера, семья, дом, традиции. Оно начало смотреть на себя как на строителей нового мирового порядка, с которым приходят и новые ценности. Но в XXI веке, когда все стало доступно и возможно, эти ценности снова становятся важными, потому что, только приобретая их, человек способен разговаривать с вечностью. Мир стал очень быстрым, быстрее человека, к сожалению и к счастью. К сожалению, многие в этой гонке задыхаются, но к счастью, тот, у кого есть глаза и уши, в мире, в котором все быстро проходит, проще вычислит вечное.

Я к тому, что дома нет без любви — а когда я говорю о Любви, я говорю только о божественной, вечной Любви, потому что все остальное не Любовь. Я думаю, я надеюсь, что дом снова станет важным. На сербском, например, «дом» еще называется «огниште» — там, где горит огонь, прежде всего внутренний, там, где горит сердце.

Когда мы первый раз приехали в Россию, мой брат плакал. Я еще немного заражен цинизмом, и для меня это было несколько странно. Но я его понимаю. Мы заехали на территорию Древней Руси — это было паломничество, — и он плакал. Было ощущение, как будто ты приехал домой. Я не знаю других таких примеров братских отношений, как между нашими странами. И мне кажется, именно такие отношения могут стать моделью, основой глобализма. Не того глобализма, который мы, сербы, очень хорошо знаем, и знаем, насколько он «справедлив». А глобализма, который построен на законах любви. Потому что другие законы должны быть там, где любви недостаточно. Они обеспечивают какой-то минимум любви.

Россия—Сербия — это уникальное понятие. Откуда эта неопределенная ностальгия, грусть сербов по России? Отчасти мы заразились этим, когда белая эмиграция приехала в Сербию. Тогда каждый пятый гражданин Белграда был русским, и в газетах 1925 года писали: если вы встречаете человека, который читает в трамвае, — это русский. У русских (белых) солдат никто не имел права просить документы, кроме служб военной безопасности. Но и до этого и ностальгия, и братство были. Судьбы Сербии и России всегда были связаны. У нас почти одинаковые исторические, культурные, духовные коды. Очень много общего. Но, конечно, Россия отличается, во-первых, масштабом. Во-вторых, русские более откровенные. Если русскому что-то не нравится, он это сразу скажет, он не может это терпеть. Это широта души из-за пространства. Вы даже когда роман пишете, вы не можете его меньше чем на 800 страниц никак написать. Кроме Чехова. Так что некоторые народы вообще не имеют достаточно лесов, чтобы напечатать русскую литературу. Сербы в русских узнают ценность этой откровенности. Мы это когда-то потеряли, этим жертвовали. Из-за этого приобрели другие качества, например яркое чувство юмора. Это может считаться шармом, но так произошло, потому что 500 лет турецкой оккупации оставили следы в народе. Мы не могли напрямую высказывать свои мысли и как-то паковали их в красивую бумагу.

У нас говорят: на Святой горе Атос все пропитано молитвой. На Святой земле Иерусалима все монументальное и трагичное, чувствуется господство и благородство этого страдания. Но кто поехал в святую Русь — не вернется прежним. И мы когда приехали в Россию, нам все казалось таким светлым и святым. Потом мы увидели, что русские так к своей стране не относятся. Русские на нас смотрели как на каких-то мучеников, которые приехали из святой страдательной страны. И мы поняли, что мы тоже так к своей стране, Сербии, не относимся. Если бы мы хоть немного были такими, какими нас видят русские, мы бы были лучше, и наоборот, если бы русские смотрели на себя глазами сербов… Короче, я думаю, зеркало в глазах брата очень ценное. Потому что оно с любовью. Нет правды, нет истины без любви. Вам и враг может сказать факты, но это не значит, что эти факты — истина.

Сейчас я более объективно смотрю на Россию, но она для меня все равно еще святая. Я видел многие вещи, видел, какая русская душа широкая. Для меня если человек русский — он очень добрый. У него огромный талант для раскаяния и покаяния. Это талант такой, народная черта. Но когда русский человек делает что-то плохое — это страшнее, чем у любого другого народа. Это как будто на иконе нарисовали какую-то нечисть. Русский человек в плохом идет до конца. Я видел вещи, которые мне вообще не нравятся, которые я не одобряю. О них даже неприятно говорить. Потому что то, что происходило в России в последние 200–250 лет, подтверждает, что страна действительно имеет предназначение быть хранителем планеты — против Наполеона, Гитлера, сейчас против несправедливого миропорядка. Всегда был какой-то крест на России.

В тот первый приезд мы стояли с братом, и, созерцая все, что окружало нас в тот момент, он вдруг сказал: «Ты понимаешь всю большую прозорливость русского народа? Понимаешь, почему матрешка — символ России?» Потому что сознание и самосознание русского человека сохранилось именно через женщин. Были войны, мужчины погибали или в лагерях умирали, оставались бабушки и матери, которые проносили всю эту историю через рассказы, сказки. И православие так сохранилось в XX веке. Это бабушки тайно крестили своих внуков. Они сохранили ценности, на которых построена Россия. Например, когда русская женщина разговаривает, это же идеальный язык, на котором надо сказки детям читать.

Вообще, русские, когда общаются или даже ругаются, это все как-то немножко пушисто. Россия — это буквально медведь. Она пушистая, может выглядеть очень мило, но она может быть очень суровой и ужасающей. И это как-то в одном умещается. Но для меня символ России не только медведь, а еще и старец, который с ним разговаривал. Это символ эволюции русского сознания — святой, который из медведя делает мишку.

Правда, сейчас, мне кажется, русский человек недостаточно уважает саморазвитие, к сожалению. То же самое и у сербов, кстати. Когда русский человек интеллигентный — он очень интеллигентный. И таких людей удивительно много, но сам этот «тренд» мало продвигается. Интеллигенты существуют как-то сами по себе, а в это время по телевидению показывают реалити-шоу. Россия — страна ученых и гениев — этого не заслуживает, и масштаб декаденции настораживает. Ведь персонажи Достоевского, они есть и сегодня. Люди с мертвым лицом. Говорят очень приятные вещи, а лицо мертвое. Снаружи — люди, а внутри — сквозняк. Я видел незаинтересованных людей, которые имеют огромную мощь и возможности и не понимают своей ответственности. Видел наивных слепых интеллигентов, которые думают, что трава где-то там зеленее, видел пятую колонну, видел и самое больное — фарисеев в ризе. Видел людей, которые потеряли человеческий облик из-за обилия возможностей. Но вижу и борьбу в каждом из них. Впрочем, все как в Сербии, но все равно для меня Россия святая. И загадочная.

Вы кидаете бумагу в шампанское и это выпиваете. Я никому в Белграде не смею об этом говорить. Потому что я не знаю, как это объяснить. Пробовал, но больше никогда не буду так делать, пусть лучше не сбываются мои мечты. Еще мне как-то сказали, что очень хорошо, когда тебя запирают в жаркой комнате и бьют деревом, и все кричат: «Аххх, хорошо!» Ни хрена не хорошо. Я хочу выйти! Нет, нельзя выйти, надо до конца пройти через эту процедуру. Потом тебя в ледяную воду кидают, мама дорогая! А потом ты весь красный, кружится голова, и это называется у вас гостеприимством. Вы так понимаете гостеприимство? Деревом бьете гостей?! Спасибо Юре Колокольников.

А еще помню, как приехал в Москву пробоваться у Михалкова. Вышел из номера и спросил на своем ломаном русском на ресепшене, где продуктовый магазин. Она сказала: выйдете — и налево, и потом вторая улица направо. Я подумал: ну хорошо, минут через 10 я уже буду опять в отеле. Но через 10 минут я только смог выйти на эту улицу, понял, что идти минимум полчаса, и еще 15 минут нужно, чтобы улицу просто перейти. Я нашел этот продуктовый. А потом люди сказали, мне повезло, что я хорошо прошел туда-сюда ночью без последствий. Я тогда не знал, кто такие гастарбайтеры. (Потом понял, что я один из них.) Купил банку консервов. Я с 90-х не видел банку, у которой нет ключа. Я их знаю, у нас тоже такие были, но только давно. Надо покупать открывалку. А я понимаю, что ее сейчас нигде не достать, 45 минут пешком до магазина опять не хочется — и я ключом от квартиры в Белграде пытаюсь открыть это. Я все руки порезал. Вместо того чтобы репетировать, я потратил два с половиной часа, чтобы сначала купить банку, а потом открыть ее. В общем, пока доставал тунца через маленькую дыру, думал: блин, вместо того чтобы репетировать — пробы у Михалкова!!! — ты что делаешь? Ты три часа теряешь на эту банку. Это было первое приключение иностранца в Москве.

Потом бывают ситуации, когда я с таксистом пытаюсь договориться, где встретиться. Я плохо говорю по-русски, но бывают случаи, что он вообще не говорит. Хуже меня. А на улице холод такой, которого в Сербии нет, рука мерзнет. Батарея два процента. Налички нет. Все закрывается, и думаешь: «Сейчас сдохну точно».

Но это шутки, меня мой дом встретил хорошо. Да, приходится много жить в отелях и съемных квартирах. Но я люблю отели. А чтобы чувствовать себя сербом, нет необходимости развешивать на стенах сербских художников. Я сейчас в охоте за возможностями и самореализацией, а отель меня не обязывает ничем. Там всегда чисто. Если что-то нужно, я просто кидаю это на пол, и через пару часов этого не будет. Я могу быть легким, безответственным, пока для меня это круто. Но надеюсь, это будет не всегда.

Я вполне могу называть Россию своим домом, потому что она мне так много дала и так хорошо приняла. Но я хочу еще думать, каков может быть мой вклад в эту культуру. Что я несу с собой, что у меня есть. Я приехал в Россию, увидел, насколько она богата духовно, и захотел узнать больше про свою культуру. Поэтому я сейчас читаю сербских писателей, чтобы понять и вас, и себя.

Колонка Милоша Биковича опубликована в журнале "Русский пионер" №70. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Милош Бикович, Сербия