Классный журнал

Василий Розанов Василий
Розанов

Домик подле Введения

16 февраля 2017 10:40
Почему так? Вроде бы и архитектура схожа. И стройматериалы одни и те же. Но один дом — какой-то темный и злой. И люди в нем несчастные. А другой — теплый и задушевный. И жизнь в нем ладится. Философ Василий Розанов написал свой текст еще до появления журнала «Русский пионер» — лет за сто. Но получилось так, как будто прямо в тему номера. Сами посудите.
То, чему я никогда бы не поверил и чему поверить невозможно, — есть в действительности: что все наши ошибки, грехи, злые мысли, злые отношения, с самого притом детства, в юности и проч., имеют себе соответствие в пожилом возрасте и особенно в старости. Что жизнь, таким образом (наша биография), есть организм, а вовсе не «отдельные поступки».
 
Жизнь (биография) органична: ктo бы мог этому поверить?! Мы всегда считаем, что она «цепь отдельных поступков», которую я «поверну куда хочу» (то есть что такова жизнь).
 
Как я чувствовал родных? Никак. Отца не видел и поэтому совершенно и никак его не чувствую и никогда о нем не думаю («вспоминать», естественно, не могу о том, чего нет «в памяти»). Но и маму я, только «когда уже все кончилось» ( † ), почувствовал каким-то больным чувством, при жизни же ее не почувствовал и не любил; и мы, дети, до того были нелепы и ничего не понимали, что раз хотели (обсуждали это, сидя «на бревнах», — был «сруб» по соседству) жаловаться на нее в полицию. Только когда все кончилось и я стал приходить в возраст, а главное — когда сам почувствовал первые боли (биография), я «вызвал тень ее из гроба» и страшно с ней связался… Только потом (из писем к Коле) я увидел или, лучше сказать, узнал, что она постоянно о нас думала и заботилась, а только «не разговаривала с дураками», потому что они «ничего не понимали».
 
Но на наш «не мирный дом» как бы хорошо повеяла зажженная лампадка. Но ее не было (денег не было ни на масло, ни на самую лампадку).
 
И весь дом был какой-то — у!-у!-у! — темный и злой. И мы все были несчастны. Но что «были несчастны» — я понял потом. Тогда же хотелось только «на всех сердиться».
 
До встречи с домом «бабушки» (откуда взял вторую жену) я вообще не видел в жизни гармонии, благообразия, доброты. Мир для меня был не Космос (κοδμεω — украшаю), а Безобразие, и, в отчаянные минуты, просто Дыра. Мне совершенно было непонятно, зачем все живут, и зачем я живу, что такое и зачем вообще жизнь? — такая проклятая, тупая и совершенно никому не нужная. Думать, думать и думать (философствовать, «О понимании») — этого всегда хотелось, это «летело»: но что творится, в области действия или вообще «жизни», — хаос, мучение и проклятие.
 
И вдруг я встретил этот домик в 4 окошечка, подле Введения (церковь, Елец), где было все благородно.
 
В первый раз в жизни я увидал благородных людей и благородную жизнь.
 
И жизнь очень бедна, и люди бедны. Но никакой тоски, черни, даже жалоб не было. Было что-то «благословенное» в самом доме, в деревянных его стенах, в окошечке в сенях на «За-Сосну» (часть города). В глупой толстой Марье (прислуге), которую терпели, хотя она глупа, — и никто не обижал.
 
И никто вообще никого не обижал в этом благословенном доме. Тут не было совсем «сердитости», без которой я не помню ни одного русского дома. Тут тоже не было никакого завидования, «почему другой живет лучше», «почему он счастливее нас», — как это опять-таки решительно во всяком русском доме.
 
Я был удивлен. Моя «новая философия», уже не «понимания», а «жизни» — началась с великого удивления…
 
«Как могут быть синтетические суждения a-priori»: с вопроса этого началась философия Канта. Моя же новая «философия» жизни началась не с вопроса, а скорее с зрения и удивления: как может быть жизнь благородна и в зависимости от одного этого — счастлива; как люди могут во всем нуждаться, «в судаке к обеду», «в дровах к 1-му числу»: и жить благородно и счастливо, жить с тяжелыми, грустными, без конца грустными воспоминаниями: и быть счастливыми по тому одному, что они ни против кого не грешат (не завидуют) и ни против кого не виновны.
 
Ни внучка 7 лет, «Санюша», ни молодая женщина 27 лет, ее мать, ни мать ее — бабушка, лет 55.
 
И я все полюбил. Устал писать. Но с этого и началась моя новая жизнь.

Колонка Василия Розанова опубликована в журнале "Русский пионер" №70. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Владимир Цивин
    16.02.2017 12:57 Владимир Цивин
    Священнодействуя у тесных врат

    Бесследно все – и так легко не быть!
    При мне иль без меня – что нужды в том?
    Все будет то ж – и вьюга так же выть,
    И тот же мрак, и та же степь кругом.
    Ф.И. Тютчев

    Что ж ты, вечер ласковый, всё о ней хлопочешь,
    за заката сказкою, ночи ж сколько хочешь,-
    и млея, мелеют, коль там дни, где вечны обновленья одни,
    как стариною ни славны, стареют не парки, а мы,-
    сами ли ее выбираем, иль она находит нас,
    но союз с судьбой заключаем, в жизни ведь всего лишь раз.

    Подобно длине у длительности, и длительности у длины,
    зимы и лета дополнительность, в ветвях здесь соединены,-
    не поминая долгих зим, не понимая одночасье счастья,
    мы все весны всегда хотим, но нет и весен без ненастья,-
    и природа, не хмурясь, не может прожить,
    нам ли, ничуть не печалясь, жить - не тужить!

    Теряя чуть в градусе, грустно лето в августе пусть,
    да радости радуясь, не сочти за тягость и грусть,-
    бывает же мир, и во власти ненастья,
    вдруг подобен радужной ворожбе,-
    не в благополучии, коль уж здесь счастье,
    а лишь в равенстве себе и судьбе.

    Пускай во мраке горя, и грусти сумрак, что рассвет,
    да раз на белом свете доли, без боли, увы, нет,-
    то и с беспокойной, бессонной, осенней,
    вдруг оглушительной глушью души,-
    все же запасись лишь побольше терпеньем,
    а умирать не спеши, не спеши!

    От утра рос, от полдня ливней, и чудных чар от вечеров,
    да чуда дум нам ждать от жизни, пока мир ласков и суров,-
    но коли тучи не наскучат, влечет и сумрак нас летучий,
    ведь не просто истлеть, чтоб потом,
    раз поспевают плоды в тепле,-
    оправданье находит в другом, всё же на этой всегда земле.

    Пусть, и когда природы рудность, огранена разумом,
    здесь не всегда родится мудрость, вдруг вопреки маразму,-
    да пока в памяти, что, как благо белых облаков, легка,
    на том крутом берегу дом, а на другом отлогом луга,-
    спасает не единожды, жалея не всегда,
    не зря ж, судьба-судьбинушка, судьбинушка-судьба.

    Неотступно и таинственно, ко всему прекрасному строг,
    не несладкие лишь истины, коль изрекает горький рок,-
    отчасти лишь нам ведь всегда принадлежа,
    как дети, делать жизнь желающие сами,-
    рождает долг же довести уж до ума,
    добро, рождаемое нередко в муках нами.

    На жизнь не будем мы в обиде, куда ни вывела бы стезя,
    важней не что ведь в жизни видел, а что оставил после себя,-
    да всё всегда нельзя же раздавать безвозмездно,
    как бы кому ни хотелось красиво жить,-
    ибо безбедность бездельников, бездна,
    всю Вселенную способная поглотить.

    Когда смотрю я на тебя, природа межсезонья,
    и уж твой сумрачный вдыхаю аромат,-
    я думаю, что с каждым обретением сегодня,
    ты счет же ведь ведешь вчерашнего утрат,-
    не зря так тяжела, творящая рука Господня,
    когда священнодействует у тесных врат.
70 «Русский пионер» №70
(Февраль ‘2017 — Февраль 2017)
Тема: Дом
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям