Классный журнал

Место силы

15 февраля 2017 10:30

Председатель правления Фонда возрождения национального культурного наследия «Формула успеха» имени В.М. Шукшина, внучка знаменитого писателя Анна Шукшина главного героя своей колонки называет с большой буквы — Дом. Потому что уверена: он живой.

Уютное спокойствие. Место силы. Безмятежная тишина или, наоборот, радостные крики и общий гул. Вкусные запахи шарлотки и блинов. Теплая кровать. Запах сирени из окон, а чуть позже — жасмина. Первые лучи на стене. Свет от проезжающих машин на потолке. Планы на день грядущий и мысли на подушке дня уходящего. Шум капели по подоконнику. Свежий ветер из открытого балкона утром после дождя. Запах морозного постельного белья, принесенного с улицы. Свечи, когда отключают электричество. Книга с закладкой на самом интересном месте. Плед и чашка чая. Ручка и блокнот у телефонного аппарата.

В детстве во время школьных летних каникул мы с девчонками, соседками по даче, облазили всю территорию дачного поселка, куда меня отправляли на все лето к бабушке. Поселок был не очень большой, всего-то порядка 30 участков. Вот за одним из стоявших тогда еще невысоких
заборов стоял он. Дом. Заброшенный. Не давал нам покоя не одно лето подряд, пока не набрались смелости залезть. Он стоял на перекрестке двух проселочных дорог и тем самым позволял даже сквозь густую поросль деревьев и кустов хорошо себя рассмотреть. Ощущение запрета и любопытства не давало нам покоя. В те отроческие года, начитавшись неоднократно про приключения Тома Сойера, мы были полностью под властью этого захватывающего мира приключений, кладов и индейцев. А тут как раз Дом.

На границе двух заборов, этого Дома и соседнего участка, росло дерево. Аккурат помещавшее на себя нас троих. Оттуда открывался прекрасный вид на потемневшие от времени стекла и провалившийся пол на крыльце перед входной дверью. Кстати, впоследствии это дерево мы прозвали «Дерево дружбы», уж больно много времени мы на нем проводили, хотя и неоднократно были замечены соседями и ими же прогнаны. Всякий раз залезая на дерево и обсуждая план проникновения за забор, не покидало ощущение, будто пара глаз постоянно наблюдает за нами, весело болтающими девчонками. Хоть и дедуктивным методом, но мы доказали сами себе, что много-много лет сюда никто не заходил и даже, по слухам, хозяев давно не было в живых, но воображение, подпитанное Стивенсоном и Твеном, упорно рисовало не одну пару глаз, неутомимо хранящих покой Дома и не пускающих чужаков.

И вот настало то лето, когда в сравнении с предыдущим мы чувствовали себя взрослее не на какой-то там год, а на целую жизнь! Набрались смелости и сквозь дряхлый, местами совсем сгнивший забор пробрались на участок. Адреналин стучал в ушах, в висках, даже дыхание было странно тяжелое, как после обязательного забега на весенних уроках физкультуры на дистанцию в километр по Звездному бульвару. Чувство, что делаем что-то запрещенное, сладко побуждало проходить от забора дальше к Дому. И все-таки строгое воспитание, что чужое — это чужое, не позволило нам троим вероломно вломиться в чье-то имущество без разрешения. Пусть даже и брошенное. Вот так, ощутив биохимические процессы в наших юных организмах, мы, пятясь спиной, поочередно вылезли через то же место в заборе обратно.

В дальнейшем мы стали оттачивать «мастерство» перелезания через разного рода заборы и на других, совсем даже не заброшенных участках, но где точно знали, что хозяева приезжают изредка. И интересовали нас вовсе не дома и их содержимое, нет, а хотелось быть следопытами. Разгадать, как давно и кто был, в пору ягод, яблок или грибов насобирать того или другого, а потом хвастать друг перед другом добычей.

Сейчас, вспоминая конкретно этот заброшенный и Богом забытый Дом и другие дома, коих в округе оказалось совсем немало (это я выяснила уже в более старшем возрасте, когда бабушка стала отпускать меня самостоятельно на станцию и обратно, а от станции до дачи примерно 2 километра, что уже немало), стало его так жалко. Ведь его строили для жизни, строили, вкладывая планы, воображая в нем детские радостные крики или тихие посиделки под пледом на этом некогда симпатичном крыльце, таком уютном, с пышным кустом шиповника, утыкающегося прямо в перила. Его построили, и, возможно, даже кто-то жил в нем и кому-то было очень хорошо, тепло и уютно, а Дом это впитывал в себя. И вот однажды никто не приехал. А он стоял и ждал. Выглядывал окнами второго этажа на перекресток, не идет ли кто с ключами от калитки в руке. Понял или почувствовал, что ждать некого и нечего, и начал стареть. Морщинами в виде выпавших досок стал покрываться фасад, птицы вытянули весь утеплитель из-под балок. Шифер седыми прядками обнажил лысеющий череп. И окна, как опустившиеся со временем веки, потемнели и закрыли собой некогда яркие, наполненные светом и жизнью глаза. Дома помнят нас и хранят тепло, всегда готовы принять обратно и помолодеть вместе с тем, кто строил.

Когда я была маленькая, обожала летние каникулы проводить на даче, это было самое сказочное время для меня. Мы жили втроем — я, бабушка и наш Даймонд. Мы его называли Дан или Даник, это был 90-килограммовый бульмастиф, которого маленьким щеночком, помещающимся на ладони, подарили моей бабушке. Он был даже не охранником, он был хранителем и дома, и семейного очага ввиду своей абсолютнейшей харизмы и выразительности, был бесспорным любимцем всех, но только мне позволял залезать к себе в эту огромную, с острыми, как лезвие, клыками пасть. С ним не было страшно вообще ничего. Потому что одного вида хватало, чтобы кто-то хватался за сердце, а кто-то просто сразу убегал. Мы не могли с ним справиться, если он куда-то надумал убежать, такую громадину женская рука в принципе не сможет удержать, но при всей своей грозности это был невероятно добрый, интеллигентный джентльмен, который по ночам храпел, как рота солдат, у двери нашей с бабушкой спальни. Дача была для меня местом счастья, сказки, любви, уюта и тепла. Местом детства. Моим домом. Вспоминаю раннее утро перед жарким днем, когда блестит роса на траве и легкий пар после ночного дождя еще держится над землей. Птицы, радующиеся новому дню, не умолкают в своих трелях. Я стою на крыльце, вдыхаю этот аромат природы, ее музыку, меня расчесывают. Мы с бабушкой собираемся ехать в Лобню за продуктами. На электричке 2 станции. Выходим из дома, оставляем Дана на веранде сторожить дом и ждать нас. Он утыкается мордой в стекло большого окна на веранде и смотрит нам вслед. Мне всегда казалось, что, сколько бы мы ни отсутствовали, он ни на минуту никогда не отходил от окна. Я в шортах и в футболке, днем обещали 29 градусов, но утро еще такое раннее, что слегка прохладно. От прохлады не остается и следа, как только мы доходим до станции, и ждем поезда под уже прилично палящим солнцем.

Возвращаемся обратно, нагруженные сумками. Только заходим в ворота, как нас встречает радостная морда. Хвост вот-вот оторвется от такого виляния. Заносим продукты, а в природе тем временем уже произошли изменения: птицы умолкли, настала очередь сверчков, пролетающих шершней, ос и стрекоз, солнце прогрело такую прохладную с утра веранду, и очень захотелось спать. Я ложусь в теневой стороне солнечной веранды, и меня уносит, окутывает сладкая волна дневного летнего знойного сна. Дан храпит в моих ногах, но я его не слышу.

Ввиду мощи и силы этой собаки мне не позволялось гулять с ним по проселочным улицам, так как кошка или другая собака, случайно выбежавшая перед ним на дорогу, могли попросту оставить меня с вывихом правой руки. Я уж не говорю, что впоследствии пришлось бы еще долго извиняться перед хозяином покусанного животного. Дан тоже знал, что ему нельзя за участок, но периодически, конечно же, срывал калитку с тонкой петельки и убегал обнюхивать запретную и такую интересную территорию. Как-то раз, в один из таких вероломных побегов, я не раздумывая пустилась вслед за ним, не прихватив с собой даже ошейник. Мы долго бежали, его однозначно только раззадоривало то, что я за ним бегу и кричу ему разные команды: «фу, стой, нельзя», он упорно делал вид, что не слышит и не видит меня. Уже изрядно запыхавшись, мы прибежали с ним к Дому. К тому самому. Он остановился у калитки, обнюхав ее тщательно, будто о чем-то задумался, услышал мой уже более настойчивый крик «Стоять, нельзя!» и ткнул мордой в калитку. Калитка открылась, словно и не была никогда закрыта. От быстрого бега и осознавания того, что я вот так легко и открыто попала туда, куда еще недавно тайком прокрадывалась через забор, сердце норовило выскочить, даже толком и отдышаться не получалось. Собака моментально затерялась в полумраке запущенных густых кустов и деревьев. Я шепотом его звала. Сейчас вспоминаю и сама себя спрашиваю: а почему шепотом? Я так боялась потревожить невидимого хранителя покоя этого старого грустного Дома? Полусогнувшись и крадучись я обошла кругом, Дана нигде не было. Вдруг услышала непонятный шум, доносившийся из глубины Дома. Страх в этот момент просто сковал меня, даже не дал попытки хоть как-то убежать оттуда с мыслями: «Ладно, это же собака, в конце концов проголодается, сам примчится». И тут из-за угла дома, словно «собака Баскервилей», на меня мчится бог знает в чем перепачкавшаяся измазанная морда моего Даника. За ним куда-то в сторону кошачий визг и еще какой-то громкий звук, который так и остался для меня загадкой, словно захлопнули форточку. Значит, в Доме кто-то все-таки обитал? Дан виновато тыкается своей грязной мордой мне в руку, я обхватываю его за мощную шею и тащу к выходу, пока соседи нас не заметили. С ощущением провожающих нас глаз мы выбегаем с участка, я даже успеваю виновато прикрыть за собой калитку.

Взахлеб вечером того же дня рассказывая своим подружкам эту историю, вижу их восторженно-встревоженные взгляды. Мы долго фантазируем на тему, кто там может жить и почему не хочет показываться.

С тех пор со мной навсегда осталось ощущение того, что любой дом живой. Ведь, по логике, там действительно никого не могло быть, потому что даже в сам дом попасть было бы невозможно: крыльцо полностью провалилось от времени, а окна все были плотно закрыты. Дому явно не понравилось, что мы с собакой потревожили его покой. Мы наполняем наши дома энергией, и она долго живет даже после нас. И эта энергия способна физически отпугнуть чужаков в конкретно моем случае характерным звуком форточки. А кошек в дачном поселке и сегодня очень много.

Колонка Анны Шукшиной опубликована в журнале "Русский пионер" №70. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Анна Шукшина, Василий Шукшин, дом

Рекомендую

1 2214

Спионерить!

Оставить комментарий

Комментарии (1)

15.02.2017 13:00 Владимир Цивин
Из жизни нежности не изжить

Так связан, съединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества…
Скажи заветное он слово -
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.
Ф.И. Тютчев

Как иногда, как будто по-другому,
вдруг бродят грустно, сумерки по дому,-
как будто бегут облака в голубом,
богатом и бедном, как Бог и как дом,-
сколь ни нежь ведь прилежно в душе, в неизменности уз,
не удержишь однажды уже, безмятежности чувств.

Как поселившийся в плодовой плоти червь,
преобразует ее в нечто противоположное,-
отталкиваясь безотчетно от реальных черт,
сознание всегда стремится к невозможному,-
инстинктивно, неуклонно, маниакально,
истинный так творит оно, мир виртуальный.

Но коли плоть и дух, соединяясь в слове,
не зря же смысл и звук, ведь вдруг дают в итоге,-
не в каждой, может быть, душе, живет поэт,
но в каждой, Божий мир рождает отклик,-
и оттого, каков тот отраженный свет,
слагаются и стих, и жизнь, и облик.

Пускай безучастностью призрачной манит,
соблазнов и бед, вдруг неизвестность,-
и жребием праздным, не раз пусть обманет,
победной обыденности бедность,-
да путь, и чрез чуждые чары, протянет,
лишь душ ведь, зыбкая неизменность.

А раз уж беззаботная свобода, безответных далей,
увы, ведет любое время года, здесь всегда к печалям,-
пускай сквозят в витиеватости узоров слов,
заманчивые знаки неразгаданных миров,-
и пусть нас, броского, порой заманит юга нега,
для сердца росского, немыслим же и мир без снега.

Но ход весны, когда уже неудержим,
и снова душу ублажает влажный дым,-
мы разве холодами дорожим,
под небом, снова ставшим молодым,-
увы, не так же и легко, что лес в глуши,
понять ведь сути человеческой души.

Безотчетность весеннего света, и обреченность осеннего,
меж капризных приятностей лета, и зимнего успокоения,-
как от песни, которой задето,
что-то в сердце, под настроение,-
от природы таинственной этой,
уж нигде потом нет спасения.

Что вечности, связующую нить,
из жизни нежности, нельзя изжить,-
не потому ли, шепот рощи, на ропот похожий,
вдруг, точно на что-то, робко жалуется мне,-
как будто бы я тут, не просто обычный прохожий,
но большее значу, в нарождающемся дне?

Что ж, пускай ты не блистаешь, изнывая,
под знойным солнцем яркой красотой,-
и пусть незамысловато называют,
тебя здесь просто Средней полосой,-
но вот в прозрении, вдруг проснуся я,
и назову тебя, Среднеруссия!