Классный журнал

Игорь Мартынов Игорь
Мартынов

Обездомленные

03 февраля 2017 10:00
Ангажируя главную тему этого номера — «Дом», — Игорь Мартынов клавишной пробежкой, в одно касание поминает процесс одомашнивания русской цивилизации, который на пике своем низвергся во что-то совсем не то. В нежилое.
Не крепость — «ветхая лачужка», из сучковатых бревен, легко сдуваемая, пожаропригодная — дом в русском смысле изначально был не очагом и «гемютом» за надежными стенами, но образом укоренения, устойчивости, смирения. Берложий уклад Фамусова, Лариных, Ростовых; «Домик в Коломне» и «Дворянское гнездо» — как антитеза фрондерству, якобинству, метаниям Чацкого и Рудина, не закрепленным на почве. Угнездиться, поселиться, прописаться для автора «Онегина» было равнозначно отказу от мятежной юности, взрослению, готовности к самоуглублению вместо экстенсивного, сиречь воровского, захвата окружающего мира: «Мой идеал теперь — хозяйка, мои желания — покой, да щей горшок, да сам большой».
 
Постепенно дом креп, каменел; он почти излечил и упорядочил ордынский хаос и сам излечился от пассивного домостроя — но поздно, только перед катастрофой.
 
1917 год, Иван Бунин: «И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами:
— Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит.
 
Я спросил:
— Так что же делать?
 
— Делать? — сказал он. — Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету.
 
Я взглянул вокруг, на этот Петербург… “Правильно, шабаш”. Но в глубине души я еще на что-то надеялся и в полное отсутствие правительства все-таки еще не совсем верил.
 
Не верить, однако, было нельзя.
 
Я в Петербурге почувствовал это особенно живо: в тысячелетнем и огромном доме нашем случилась великая смерть, и дом был теперь растворен, раскрыт настежь и полон несметной праздной толпой, для которой уже не стало ничего святого и запретного ни в каком из его покоев. И среди этой толпы носились наследники покойника, шальные от забот, распоряжений, которых, однако, никто не слушал. Толпа шаталась из покоя в покой, из комнаты в комнату, ни на минуту не переставая грызть и жевать подсолнухи, пока еще только поглядывая, до поры до времени помалкивая».
 
Была еще попытка, может быть последняя, забаррикадироваться. В «доме № 13 по Алексеевскому спуску», где «изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади “Саардамский Плотник”, часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем».
 
Была программа сопротивления дома Турбиных: «Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут».
 
И пришли. И дом превратился в экстатический, но убийственный «Котлован». В статусный, но безжизненный «Дом на набережной». Или в умилительный, но не годный к повседневному обитанию «тот единственный дом, где с куполом синим не властно соперничать небо, где ладана запах, как запах приютского хлеба, ударит в меня и заплещется в сердце моем, когда я вернусь».
 
Что теперь? Аскетичная диктатура бездомности. Косорылая романтика общаг. Суицидальное торжество копеечных хрущевок, типовых коробок, сразу запрограммированных под снос.
 
В таких не помнят родства, не живут дальше двух поколений. На такие не вешают мемориальных досок.
 
Да кочевникам и не положено. Кочевники, они как футболисты у поэта: «Бегут они — без дома, без семьи».
 
Наводить шухер по чужим домам — оно и проще, чем свой строить.
 
И умопомрачительней.
Все статьи автора Читать все
       
Игорь Мартынов, дом
Рекомендую
1 2645
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Владимир Цивин
    3.02.2017 10:59 Владимир Цивин
    Пред скифским Сфинксом

    О, старый мир! Пока ты не погиб,
    Пока томишься мукой сладкой,
    Остановись, премудрый как Эдип,
    Пред Сфинксом с древнею загадкой!
    А.А. Блок

    Пусть вслед за теплом улетают, дали вдруг оголяя,
    вместе с птичьими тая, и печальные листьев стаи,-
    плачут пусть небеса, лишь бы всё росло вокруг,
    пусть боятся глаза, лишь бы не испуг рук,-
    пусть пошла повсюду ржа, лишь бы вновь весны бум,
    души пусть себе дрожат, лишь бы не подвел ум!

    Морозная студенистая нега,
    где лишь иглистость воздуха да снега,-
    российская таинственная небыль,
    когда промозглый воздух вдруг, тут беспробуден, что и дух,-
    выковывая веками искусно, характер, и сердца его, и чувства,
    разве ни трудная эта природа, воздух духа русского народа?

    Как первый лист и первый снег, тем нужней, чем неизбежней,
    вдруг обещаньем новых нег, вслед за обнищаньем прежних,-
    о, Русь, полынной, стылою судьбой,
    Бог наделил, увы, пусть нас с тобой,-
    но, если бы ни те полынь и стынь,
    смогли б мы отстоять своих святынь?

    Ту, что снизу так завораживает, привкусом чистоты,
    как понять, прикоснувшись к ней разумом, пустоту высоты,-
    несмотря на всю жестокость и безумность,
    что, наверно, ему не изжить,-
    разве мир, устроенный всё же разумно,
    может бессмысленным быть?

    Но, чтобы истин, точность чувствовать, и меру,
    философ должен быть поэтом, первым делом,-
    раз уж отдельными, не дорожа твореньями,
    природа множит их и множит,-
    то ведь уменье жить, и выживать умение,
    должно быть, не одно и то же.

    Застит глаза лишь излишество, хоть и сложно всегда уличить,
    глупый лелеет количество, умный умеет качество чтить,-
    прилежность нежности нужна ль душе,
    огнем любви всепоглощающе объятой,-
    не лучше ль задержать на рубеже,
    непредсказуемость размолвок и объятий?

    Как в бестрепетность голых форм, переходит порой фурор,
    переходит в пламень алый, так усталость линий синих,-
    словно лист унылый вяло, дробясь и рдея средь дерев,
    и в пустыне ночи стынет, постепенно потускнев,-
    несмотря на роскошные, участие, доброту и улыбки,
    веря в безгрешность хорошего, не совершаем ли мы ошибки?

    Пусть, злых орудие затей, заложником здесь зла злодей,
    да ведь каких только зверей, вдруг ни найдешь среди людей,-
    лишь шаг порой от улыбки, до неведомой пока беды,
    есть время совершать ошибки, и время пожинать их плоды,-
    нередко, в холоде и в тепле, познав, как зло разит,
    не зря на этой дано земле, вдруг духа слух развить!

    Наверно, совсем не случайно,-
    здесь дух вдруг сердце превзойдет,
    гордясь сокровенной печалью, смиренных севера красот,-
    как зависит от почвы трава, всюду свои у духа права,
    загадки женскости и львиность смыслов,-
    как ни преклониться пред скифским Сфинксом!
70 «Русский пионер» №70
(Февраль ‘2017 — Февраль 2017)
Тема: Дом
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое