Классный журнал

Бергамо, Торре Чивика

 

— Per chi suona la campana1, — сказала она будто кому-то мимо меня — хотя здесь, на верхнем ярусе бергамской колокольни, никого, кроме нас, и не было.

 

— Sorry?2 — уточнил я.

 

— For Whom the Bell Tolls3, — повторила она на языке оригинала.

 

Сомненья прочь… Случайных совпадений быть не может… Да, этот пароль был выбран в тайной переписке — чтобы здесь, на верхотуре, под колоколом Торре Чивика, где мы условились встретиться с историком Джованни ровно в полдень, не обознаться. Но это явно был не он, не Джованни — это была ragazza, синьорина с той легкой рыжинкой в облике, которая выдавала уроженку скорее Венето, чем Ломбардии.

 

— It tolls for thee4, — машинально откликнулся я. Тут-то тот и зазвонил! Над нашими головами, над всей коммуной Бергамо, раскатисто — теперь, чтобы расслышать и быть расслышанным, приходилось втискивать реплики между оглушительными «бом» и «бом», лапидарно, как только сам Хэм умел. Ничего не поделаешь: колокол был нарочно предумышлен для пущей тайности, чтобы отсечь возможную прослушку.

 

— Елена! — прокричала она, представляясь.

 

Бом.

 

— Паоло не придет, у него сыр созрел!

 

Бом.

 

Я знал благодаря соцсетям, что Джованни не только историк, но и, для прикрытия, а то и для чего иного, служит «слушателем пармезана» — серебряным молоточком обстукивает сырные головы, определяя по звуку, созрели они или нет. Предметная работка, не то что историк, а тем более журналист.

 

— Он поручил мне все вам объяснить! — крикнула она.

 

Бом.

 

— Все не надо! — ответно крикнул я. — Не хочу знать все!

 

Бом.

 

— Зачем вам это расследование?

 

Бом.

Действительно, зачем? Когда я взялся за тему Petrolio (именно так по-итальянски звучит главная тема этого номера), она смотрелась стройно, с незатасканной фактурой, сочной прослойкой символизма. Италия, как это ни странно, оказалась, при некотором углублении в ее историю, нефтяной и газовой державой. К середине прошлого века почти что полностью обеспечивала себя углеводородами, да могла бы и сейчас, учитывая недавние открытия месторождений на юге, близ Базиликаты. Но, с другой стороны, на родине Данте и кода да Винчи любое погружение в материальные плас­ты чревато непредсказуемыми, многозначительными, провиденциальными откликами. Тут-то, как мне изначально виделось, проклюнется доворот темы, изгиб ее, даже и нерв: уж не излишнее ли копание в недрах спровоцировало недавние землетрясения в центральной Италии? Уж не знак ли то был высших сил, не трубный ли зов, принуждающий апеннинцев зачехлить свои нефтяные трубы, буровые воистину законопатить, пока не поздно, дыры срамные прикрыть, да и перейти окончательно на импортные ресурсы? Тем более есть верные друзья, партнеры, которые всегда пожалуйста, протянут щедрые потоки! И не к тому ли, не к смирению ли побуждал и перламутровый UFO, который совсем недавно, в ноябре, почти что давеча, назидательно завис и был заснят очевидцами в небе под Миланом? Причем, судя по конфигурации тарелки, то были «плеядеянцы», основатели скандинавского этноса — те самые добрые инопланетяне, которые инспектируют на Земле места, где что-то не так, где ситуация тревожна и наблюдаются обломы.

 

— И вот мы здесь, Елена, мы стоим на колокольне, которая так похожа на буровую установку — наружно. Только, вот что главное, черпает она неиссякаемые ресурсы — неба бескрайнего, силу божественную.

 

— Un altro mondo possibile c’è5, — пропела Елена, поэтически резюмируя мое разъяснение.

 

— Данте? — предположил я, уловив высокое. — Алигьери?

 

— Эрос, — не без иронии отвечала синьорина. — Рамазотти.

А колокол меж тем затухал. Мельчился, рассыпаясь по долине и по взгорьям, отзваниваясь как будто бы срезонировавшими на него в окрестностях колокольнями попроще, потише.

 

— А потом, — продолжил я, — возникло ответвление от плана и вывело к Джованни, который, возможно, располагает информацией или знанием…

 

В этот момент снизу, с винтовой лестницы, на площадку явились, под китайским бумажным флажком, туристы — а может, притворяющиеся ими. Надо было, так или иначе, сворачивать разговор.

 

— Знаете что. Я вам вызвала лифт, а сама пешком спущусь.

 

— Лучше наоборот. У меня клаустрофобия.

 

— Так сами же сказали, что это буровая в небо? Можно представить, что вы не в лифте, а в свободном полете.

 

— Но пока это только версия. Так что лучше я пухом.

 

— Там, на углу Пьяццы Веккия, кафе «Флора». Очень хороший бариста. Можно продолжить там…

 

Да, так вот — про ответвление темы. Спускаясь по узким пролетам Торре Чивика, я суммировал, что мне известно про эту историю — точнее, сплетение нескольких.

…2 ноября 1975 года в Остии, на заброшенной окраине Рима, обнаружено изувеченное тело мужчины в луже крови. Переломанные ребра, разбитая челюсть, сломанная рука, раздавленное сердце, вырванные уши: выяснилось, что уже после убийства по телу несколько раз проехала машина. Причем это была «альфа-ромео» самого убитого — итальянского кинорежиссера и писателя Пьера Паоло Пазолини. За пару часов до убийства свидетели видели, как Пазолини «снял» в кафе 17-летнего юношу-проститутку Джузеппе Пелози. Тяга Пазолини к острым ночным приключениям, его, вполне в духе Дориана Грея, погружения на «дно» были известны, так что официальная версия формулировалась примерно так: мэтр «доигрался». Пелози признался в убийстве — хотя, как пишет Треви, «в действительности никто никогда всерьез не думал, что Пелози один забил Пазолини ногами и палкой, а потом давил его на его же серой “Альфе GT” до тех пор, пока сердце и грудная клетка П.П.П., как показало вскрытие, буквально не взорвались. Это какая-то бессмысленная клоунада. Официальная версия, и на это надо сделать упор, нужна для чего угодно, но не для того, чтобы в нее верили. Скажем начистоту: мы далеки от того, чтобы поколебать ее, однако пробелы и явные противоречия официальной версии лишь на руку ее угрожающему престижу — они составляют, так сказать, ее королевскую диадему». В 2010 году Пелози внезапно сознается, что в убийстве ему ассистировали неофашисты: после фильма «Сало, или 120 дней содома», изобразившего с беспредельным натурализмом агонию режима Муссолини, его «социальной республики» на озере Гарда, Пазолини стал для неофашистов врагом № 1. Фильм обвиняли в порнографии и запрещали к прокату во многих странах; это была любимая кинолента массового убийцы Акиёси Умэкавы. А незадолго до смерти у Пазолини украли оригинальные бобины фильма — возможно, они и послужили наживкой, заманившей режиссера на римскую окраину.

 

Но есть в этом убийстве и еще один след. Причем с каждым годом проступающий все явственнее. След нефти.

 

Несколько лет, вплоть до самого последнего дня, Пьер Паоло работал над романом, который считал главным делом своей жизни: «Petrolio» («Нефть»). Сразу после убийства Пазолини кто-то проник в его дом и выкрал (изъял?) из рукописи главу в 78 страниц. Близкие друзья режиссера, те, кого он знакомил с романом, заявили, что в этой, пропавшей, главе (которую, впрочем, в руках никто не держал и не видел) Пазолини раскрывал тайну гибели самого известного нефтяного деятеля Италии, да и всего послевоенного мира Энрико Маттеи. Маттеи основал госкомпанию ENI («Национальное нефтегазовое учреждение») в 1953-м и, вместо того чтобы свернуть производство нефти и газа в Италии, как того требовали победившие фашистов союзники, пошел против олигополии «семи сестер» — крупнейших на тот момент западных нефтяных компаний. Так Италия стала полноценным игроком на нефтяном поле. Но в 1962 году, совершая перелет из Сицилии в Рим, бизнес-джет Маттеи разбился — согласно официальной версии, которая сразу была встречена скептически, — из-за плохих метеоусловий.

 

Незадолго до смерти Пазолини напечатал в «Коррьера делла Сера» эссе «Я знаю», где утверждал, что знает, кто убил Маттеи.

 

В 1995 году тело Энрико Маттеи было эксгумировано; экспертиза установила, что на борту самолета произошел взрыв, который и стал причиной катастрофы.

 

А в 2010 году некий библиофил Марчелло Делл’Утри делает сенсационное заявление: найдена украденная глава «Нефти». Он уверяет, что прочитал ее, что речь в ней идет о том, как организовывал устранение Маттеи его преемник на посту главы ENI Эудженио Чефис. Итальянский судебный следователь Калиа, до сих пор расследующий дело Энрико Маттеи, заочно приобщает главу романа «Нефть» к вещественным доказательствам. Похоже, вот-вот будет разрешена одна из главных загадок послевоенной истории Италии… Библиофил обещает обнародовать и еще один раритет, по этому же делу: напечатанную в Милане в 1972 году неизвестным автором, скрывшимся под псевдонимом Джорджо Стейметц, книгу «Это — Чефис. Личина почетного президента (ENI)».

 

В книге утверждалось, что Чефис действовал в интересах «семи сестер», которые хотели вернуть нефтегазовую отрасль Италии под свой контроль. Весь тираж книги был уничтожен еще до поступления в продажу, книга стала библиографической редкостью. Возможно, Пазолини был знаком с ее содержанием. Более того, не исключено, что за псевдонимом «Джорджо Стейметц» скрывался сам Пьер Паоло. И вот, когда ожидание публики достигло нервического апогея, библио­фил внезапно отказывается от своих слов и заявляет, что текста у него нет, что все контакты с обладателем исчезнувшей рукописи прерваны, поскольку, вероятно, тот испугался чрезмерного внимания прессы и полиции.

 

Штудируя форумы, где обсуждалась сорвавшаяся сенсация, я наткнулся на реплику историка Джованни, который не утверждал, что имеет доступ к пропавшей рукописи, но укорял публику, что та воспринимает смысл труда Пазолини слишком буквально, что ищут «не там и не то». Джованни отсылал к фразе самого Пазолини о том, как у него, собственно, зародился замысел романа: «Мой взгляд случайно упал на слово “нефть” в статейке, опубликованной, по-моему, в “Уните”; я представил, что это название книги, и задумался, каким бы мог быть ее сюжет. Менее чем через час эта сюжетная схема была уже набросана. Я проживаю зарождение моей книги. Я обратился к читателю сам по себе. Я хотел еще и освободиться от себя самого, то есть умереть. Прожить собственное сотворение до конца жизни так, как умирают при родах». «И если докопаться до такого уровня — то да, я знаю, о чем та утраченная глава», — подытожил Джованни.

 

После переписки на форуме историк согласился поделиться своим знанием — на бергамской колокольне.

 

…В кафе «Флора» ее не оказалось. Тщетно выискивал я взглядом рыжеватую Елену.

 

— Синьор. — Официант протянул мне свернутый листок, похожий на счет, хотя я ничего еще не заказывал.

 

«Тут какое-то недоразумение», — собрался осерчать я, но официант испарился в недрах бара. Я развернул листок: «Macerata, Biblioteca Mozzi-Borgetti, 17:00. A domani!»6.

 

Мачерата, библиотека Моцци-Боргетти

 

Сменив несколько стыковых электричек, едва не отчалив в другие края, влипнув в бунт сенегальских «зайцев» — они буйно убеждали сперва контролеров, потом прибывших на подкрепление карабинеров, что требовать от них билетов есть самое подлое проявление расизма и символ цивилизационного разлома, — я прибыл на дискуссию в Мачерате, когда она уже была в разгаре. Тема — «Нефтяник и Корсар, Белый и Красный, Маттеи и Пазолини». Елена переводила, склоняясь рыжеватой прядью к моему лицу, и это придавало, как я от нее ни абстрагировался, дополнительную экспрессию дискуссии.

 

— Чушь, чушь и чушь собачья! — переводила она бородатого спорщика (это Джованни? Но, судя по аватаркам, он безбород — хотя борода вполне могла быть накладная, тем более в такие каверзные времена). — Нельзя примитивно низводить Нефть Творца до просто лишь банальной жижи, до химических формул и риформинга бензиновых фракций.

 

— Да, но бурение и прохождение пластов — это как бы возвращение к доисторической архаике, к таинству инициации, которую человек испытает снова — испивая Землю до последней капли ее крови, Нефти, — возражал бородатому другой бородатый.

 

— Послушайте, но ведь каменный век кончился не из-за того, что на Земле кончились камни. Как только будут найдены другие источники энергии — так и развеется демонизация нефти. Она снова затеряется, останется в тех залежах, где ей и положено возлежать, в своей бесполезной, но необъяснимой летаргии.

 

— «Высказаться и умереть или остаться невысказанным и бессмертным» — вот какой выбор предлагает Пазолини. Это, бе­зусловно, смысл Нефти — если может быть смысл в том, что непостижимо, даже если это непостижимое в какой-то момент утилитарно используется человеком — как Земля, как космос, как жизнь.

 

Бородатые оглянулись по немногочисленным сторонам света, как будто бы оглушенные собственными прозрениями.

 

Внезапно заговорил человек, которого я поначалу принял за портного или модельера: всю дискуссию он сидел за вязанием, довольно-таки ловко орудуя спицами — святящимися, с перламут­ровой инкрустацией:

— Это как мистерии в Элевсине, под античными Афинами, где афиняне несколько веков проходили инициацию, встречались с богами и убеждались в жизни после смерти. Как описывал таинство Плутарх, «перед вами возникает необыкновенный свет, и вы ступаете по нехоженым тропам, ведущим в зеленые луга, откуда доносится торжественное пение жрецов, где звучат голоса, танцуют люди и предстают священные явления». И хотя в Элевсине побывали тысячи афинян, никто ни разу не проговорился и не раскрыл тайну — мы так никогда и не узнаем, в чем же состоял обряд, что там происходило на самом деле. Бессмертие в невысказанности. Смысл и содержание пропавшей главы — в ее отсутствии. Как и смысл нефти — в ее невосполнимости.

 

Так сказал — а это был уж точно он — историк Джованни, сверкнув спицами.

 

«Divino Petrolio»7, — удалось-таки мне приплести Данте и вызвать легкую, но, как выяснилось, заключительную улыбку переводчицы.

Когда я вышел из библиотечного подъезда, Елены и историка след уже простыл. Лишь только в небе мелькнуло что-то светящееся, по конфигурации схожее с тарелкой «плеядеянцев».

 

 

Пьяченца, «PGOaM»

 

Есть в городе Пьяченце необычное, а возможно, и уникальное заведение — Музей Нефти и Газа.

 

Почему в Пьяченце? Именно этот городок еще с конца XIX века стал нефтяной столицей Итальянской республики. Примерно в ту пору, когда началась нефтяная лихорадка в Техасе, здесь, в долине реки По, тоже были обнаружены месторождения нефти.

 

Нефть буквально проступала, нефть сочилась на поверхность земли — она и раньше это делала, просто не было в ней надобности. Ее можно было промакивать и выжимать в ведра, что и делалось. Спервоначалу черной маслянистой жидкости нашли даже медицинское применение, в экспозиции пьяченского музея есть раритетный зеленый пузырек «Петролины». Чистой нефтью лечили практически все; смягчали кожу, выводили вшей.

 

Первые буровые не предполагали особых глубин — метров 30 вполне достаточно. Вот на фотографиях силуэты деревянных вышек, утыкавших холмистые окрестности Пьяченцы и Поденцано: они вполне аналогичны американским, могли бы служить декорациями для съемок вестернов в духе Серджо Леоне.

 

По музею меня сопровождают действующие итальянские неф­тяники: без сопровождения в музей не попасть, это особая территория, под знаком ENI, той шестиногой огнедышащей собаки, которую мы знаем по Agip. Собственно, из Agip и появилась ENI.

 

Действующие нефтяники, как и положено действующим, рассказывают о технологических прорывах, о новейшем оборудовании:
 

— Для чего система HoD создана?

 

— Для чего?

 

— Чтобы обеспечить циркуляцию бурового раствора в скважине даже во время спускоподъемных операций. А что это дает?

 

— Что?

 

— Это дает отличные результаты в горизонтальном бурении, в скважинах с высокой температурой и, что особенно важно, в сверхглубоких скважинах!

В музее можно приобщиться к материальной стороне отрасли: потрогать оборудование, понажимать кнопки, померить каску.

Но главное — на выходе.

 

Передо мной распахнут чемодан, снаружи темно-коричневый, алый внутри. В ячейках — стеклянные плоские фляги, подписанные: Abo, Amna, Belam, Bouri, Essider, Faras, Irmino, Kobbe, Mari…

 

Как названия духОв — или имена дУхов. Это запечатанные образцы нефти со всего мира.

 

— Можно понюхать! — приглашает хранитель чемоданчика на дегустацию.

 

Я выбираю не глядя. Вскрываю тугую крышку, вдыхаю, закрыв глаза.

 

Пространство становится временем, в его воронку я ввинчиваюсь, пока, как в твердь, не упираюсь в яркую картинку.

 

…Под ногами остроконечные сосны, на тесном Ми-1 мы летим из Нижневартовска к нефтяникам, на Вах. Пилот и сопровож­дающая меня, двадцатилетнего спецкора из Москвы, инструктор горкома комсомола Лена.

 

Это будет мой первый репортаж про героев вахтового метода. И первый инструктаж в библиотечной комнате, которую нам выделили для ночевки.

 

Помнишь, Лена?

 

…«West Siberia», — написано на фляге.

 

Дыши.

 

 

1 По ком звонит колокол (ит.).

2 Простите? (англ.).

3 По ком звонит колокол (англ.).

4 Он звонит по тебе (англ.).

5 Другой мир, возможно, существует (ит.).

6 Мачерата, библиотека Моцци-Боргетти, 17:00. До завтра! (ит.).

7 Божественная Нефть (ит.).