Классный журнал

Я стою на вершине горы, метров восемьсот, может, чуть меньше. Влажный, пряный воздух, который тяжело вдыхать, — сплошной кислород. Солнце уже заходит, поэтому не так жарко. Хотя и сейчас северный ветерок не помешал бы. Наблюдательную площадку я выбрал великолепную: подо мной бурые заросли папоротника, а сельва начинается подо мной только километров через семь-десять, то есть совершенно не мешает видимости. Больше того, чащобу этого странного «секвойного» или «кипарисового», а может, даже «соснового» леса прорезала огромная река. Она течет на восток: с одной стороны, как бы раздвигает джунгли, чтобы мне лучше было видно, с другой — указывает, куда смотреть. Тут нет названий, поэтому можно придумывать самому: Стрела, река Стрела.

 

Стрела указывает на восток.

 

Именно с востока и должно прийти.

 

Откуда я знаю, что именно сегодня? Знаю, и все. Человечья интуиция. Плюс вокруг тишина и пустота. Зверье не хуже моего чует опасность: кто в норы попрятался, кто на глубину ушел, кто нырнул в молодой саговниковый подлесок. На всей Земле час тишины, последнее оцепенение перед жесткой посадкой, грязной перезагрузкой.

 

Разумеется, я мог бы сесть на шершавую и теплую землю позднего мелового периода — бог знает, сколько еще ждать? Но напряжение, которое не спадало уже несколько часов, сковало члены и не давало даже шевельнуться.

 

Чего же я ждал, а главное — зачем?

 

Как всякому мятущемуся человеку, искателю, следопыту, мне было мало знать, как это было, мне хотелось поприсутствовать. В эти минуты в нескольких тысячах уже километров от Земли несется метеорит, десять километров в диаметре. Когда он плюхнется в воду под углом, кажется, тридцать градусов в районе нынешнего Мексиканского залива, все изменится. Землетрясения, цунами, кислотные дожди, извержения вулканов, пыльные бури — тотальное и радикальное изменение климата, дальнейший раскол материков, удаление их друг от друга.

 

Земля уже никогда не станет прежней.

 

А еще почти в одночасье решится судьба динозавров: после этой катастрофы они вымрут.

 

Короче говоря, эпохальное событие, лучше салюта или солнечного затмения. Нельзя пропустить.

 

Ну вот, стою я, взгляд мой скользит по Стреле и упирается в горизонт. Темнеет как-то слишком плавно, чересчур постепенно. И что самое удивительное, комары не кусают абсолютно — да и есть сейчас, в конце мезозойской эры, комары?

 

А может, и нет ничего такого, может быть, это все ложная гипотеза — про метеорит, про этот взрыв, равный по мощности взрыву всех ядерных запасов, которые есть на Земле? Что если ошибка и зря я тут стою, на пригорке?

 

Но чу! Что-то изменилось вдали — дернулась будто линия горизонта, завалилась немного. И словно солнце, стукнувшись о мощнейшую стенку, подскочило обратно: совершенно очевидно над моей Стрелой распускался рассвет. Он был белым, безжизненным, как от мощной, но энергосберегающей лампы. Сначала бледная полоска, потом, довольно скоро, — бесформенный блик. Это значит, за пять тысяч километров отсюда все-таки шарахнуло. По идее, в течение часа ничего такого страшного быть не дол… Ой, что-то ветерок стал нарастать, чем это потянуло… гарью, что ли? И как глаза слепит — невозможно смотреть. Неужели все так быстро, вот до такой степени мгновенно…

 

Я открыл глаза и первым делом кинул взгляд на балконное окно: сквозь щель в занавеске пробивался вполне себе здоровый, бодрый лучик солнца. Сделал контрольный глубокий вдох — воздух на месте, пахнет ванилью: вчера опрометчиво попробовал сделать шарлотку в мультиварке. То есть все на своем месте, просто плохой сон… Стоп, а времени-то сколько?!

 

Ну да, не услышал будильника, перебрал целый час — угодил, скорее всего, в некомфортную, ненужную фазу сна и словил найтмар.

 

Отточенными движениями я соорудил яичницу, покрошил в нее петрушку — в этот момент фыркнула кофеварка, значит, и кофе подоспел. Перед тем как сделать первый глоток, поднял взгляд на часы над дверью: ничего, в запасе минут семь. Но ехать придется своим ходом, на машине точно не успею.

 

В метро я все думал о своем сне. Ну да, готовился к предстоящей встрече, насмотрелся научпопа, начитался книжек для пятого–седьмого классов, вот мозг и суммировал, визуализировал на внутреннем дисплейчике полученные, точнее, восстановленные знания.

 

Мы договорились встретиться в Никитском переулке, в полупустом и полуподвальном кафе «Авокадо». Заведение называло себя вегетарианским, веганским и сыроедческим одновременно.

 

Я приземлился за самый дальний столик в углу и стал изу­чать меню. Так и есть, гандикап в семь минут я не только сохранил, но и добавил полторы минуты. Акустика в полом «Авокадо» была замечательная: пока я ждал, до меня долетела краткая история немолодой риелторши, которая делилась неподалеку, через два столика, своим лихим прошлым с подрастающим поколением — двумя гладко выбритыми сорокалетними мужчинами. Кульминацией сюжета стало убийство ее партнера по бизнесу в борьбе за особняк на Чистых прудах.

 

Мужчины слушали и почему-то радостно кивали.

 

И тут вошел он, человек, который заставил меня смотреть сны про конец света.

 

Не узнать Юлия Никитовича, которого я слышал только по телефону и даже не успел погуглить, было, конечно, нельзя. Невысокий, но симпатичный мужчина в бороде. Непромокаемая парка на гагачьем пуху, под ней — свитер под горло, но из тонкой шерсти. На ногах — замысловатые, я таких и не видел даже, унты: с синтетическим, непромокаемым верхом, но, судя по всему, подбитые натуральным стриженым овечьим мехом. В общем, он выглядел как геолог семидесятых — ну, может, чуть продуманнее и дороже одетый.

А вот Юлий распознал меня не сразу, хотя у него, в общем, тоже выбора особого не было. Но прищурился, повертел головой и вдруг радостно обнаружил меня с поднятой вверх рукой.

 

— Что, заказали уже? Я рекомендую чечевицу в горшочке: на целый день энергии хватит.

 

— Я заказал уже картошку с грибами. А вы?

 

— Да я тут всегда только чай, только чай. Да они сами знают, не беспокойтесь.

 

Действительно, официантка уже несла чайничек и две чашки. Она улыбнулась Юлию.

 

— Я предлагаю сразу к делу, тем более у нас действительно мало времени. — Юлий Никитович зачем-то протер бумажной салфеткой чайную ложечку, отложил ее в сторону и налил в чашку зеленого чаю. — Как я говорил по телефону, я кандидат биологических наук, работаю заместителем директора по развитию. В Зоологическом музее МГУ, вот тут, мет­рах в трехстах по Никитском.

 

— Да я знаю, где Зоологический музей.

 

— Ах, ну да, вы же в МГУ учились, конечно. Небось, в детстве на мамонта ходили посмотреть?

 

— Ну, скорее, на то, что пытались выдать за мамонта.

 

Улыбка вдруг сошла с лица Юлия.

 

— В каком смысле?

 

— Ну как в каком? У вас же написано, что это копия, гипсовая или из чего там копии скелетов делают. Чучела ведь это все.

 

Кандидат биологических наук сделал многозначительную паузу.

 

— Вы знаете, каждый раз попадаюсь. Вот говорю себе, что нельзя реагировать, — а видите, все равно не сдержался… А может, это и к лучшему. Вы подняли, сами, наверное, не подозревая, очень правильную тему. Так вот что вам, голубчик, надо знать: все экспонаты Зоологического музея — подлинные. Мамонт — это само собой. А вот некоторые якобы восстановленные, реконструированные образы, так сказать, прародителей современных видов — тоже.

 

— Это, извините, как?

 

— Другому и не подумал бы разъяснять, но вы в этих делах человек более чем опытный, читал ваши развеселые отчеты, репортажи, так сказать. Дело в том, что эта история началась еще при Карле Ивановиче Ренаре, он в середине девятнадцатого века был директором Зоологического музея. Таинственная личность, надо вам сказать. И в Россию его переманили не за красивые глаза или какие-то выдающиеся научные достижения. Карл Иванович был… ну как бы это сказать… медиумом. В каком-то смысле этого слова. Точнее, у него была очень узкая специализация: он искал временные порталы.

 

Мне принесли картошку. Я ее отставил в сторону и внимательно посмотрел на Юлия.

 

— Ну а что вы так смотрите? Вы ведь догадывались наверняка, что не один такой на планете. Тем более, говорю же, специфика: Ренар умел только найти магическую дверцу, путешествовать во времени ему было заказано. Так вот, наверное, году в шестидесятом девятнадцатого века он отыскал первый московский портал — вот тут, в Никитском переулке. А вы думаете, почему именно здесь построили музей? Уже потом и другие разведали порталы — в Коломенском, в Царицыне… Так вот, Карл Иванович точно указал координаты, описал свойства, пороги, так сказать, значений портала — ну и благополучно ушел в мир иной. Первый путешественник появился только при Богданове, следующем директоре, который, разумеется, был посвящен. Я не буду загружать вас лишней информацией, именами, скажу только, что в основном во времени путешествовали люди непубличные, незаметные сотрудники музея — экскурсоводы, билетеры, некоторые заместители директора. Но, разумеется, все это были высококлассные специалисты, которые прекрасно разбирались в предмете. Да и честно сказать, экспедиции во времени были нечастыми — одна-две за карьеру следопыта. Потому что портал открывается один раз в пятнадцать-двадцать лет. И есть специфика: обычному музейному следопыту из прошлого нельзя доставить в настоящее живой экспонат — только останки. Их детально изучают, потом, по известным причинам, остается лишь скелет. И то приходится камуфлировать подлинник: покрываем его тонким слоем специального гипса, имитируем сколы, трещины, как бы небрежности… И все это в обстановке полной секретности. Разумеется, посвящены два-три человека. После того как распался Советский Союз, даже директор не в курсе, каким сокровищем он руководит.

 

— Постойте, так вы, выходит, посвященный? И вы же — замдиректора! То есть вы и есть путешественник? Это все прекрасно, коллега, но я-то вам зачем, ума не приложу? У вас работа налажена, полтора века как часы работает ваш портал — зачем вам я?

Юлий Никитович наконец снял свою роскошную парку.

 

— Все обстоит не так прекрасно, если честно. Да, действительно, я путешественник, можно даже сказать, стахановец: при мне портал открывался три раза. Три тяжелейших экспедиции, несколько уникальных экспонатов. Вот, например, казуар. В нашем музее выставлено чучело не современного казуара — птичке, что у нас в музее, семьсот лет… Так вот, два года назад я очень тяжело переболел ветрянкой. Не знаю, как это работает, но способность путешествовать во времени отшибло начисто. Теперь я даже поездку от «Кантемировской» до «Театральной» еле-еле выдерживаю. — Никитыч горько так хохотнул. — А сменщика не видать. Уж как меня лечили: и на Алтай ездил, и к тувинским шаманам, в Венесуэле, не поверите, индейцы окуривали… Про традиционную медицину умалчиваю — прошел все круги, все томограммы и МРТ… Не восстановился дар.

 

— Сочувствую, и все же…

 

— Через три дня открывается портал. И это будет последнее окно в двадцать первом веке. На него у нас грандиозные планы, мы не можем упустить этот случай. Короче говоря, вам надо нам помочь. Тем более, судя по всему, у вас есть два абсолютных и уникальных преимущества перед любым музейным следопытом: вы свободно можете протаранить любой временной пласт (в нашем музее рекордом был пятнадцатый век до нашей эры: Люся Деревянко, Людмила Петровна, достигла тамошних верховьев Нила и вытащила на себе сдохшего от голода детеныша нильского крокодила, или, как его еще называют, настоящего крокодила), а самое главное — вам дано вступать в непосредственный контакт с живыми сущностями прошлого. Это значит, вы можете забрать с собой не только мертвый экспонат.

 

— Это дико интересно, но что я в итоге должен сделать?

 

— По телефону я ведь вам говорил, что речь идет о динозаврах.

 

— Ну да. Вы что, хотите, чтобы я вам привез тушу тираннозавра? На себе, как Люся Деревянко? Я не такой могучий.

 

— Подождите, Николай, подождите. В целом да, вы верно поняли… В самых общих чертах. Но задача несколько… и проще, и сложнее.

— Господи, я ничего не понимаю. Я привык добиваться сложных, ясных, а самое главное, благородных целей — уж извините за пафос. Я исправляю ошибки истории, ее несправедливости. А в чем тут ошибка?

 

Юлий Никитович подлил чайку, сделал шумный глоток и произнес с лукавым прищуром:

— Вам надо не просто доставить экземпляр динозавра сюда, вам надо спасти динозавров.

 

Я откинулся на спинку диванчика. Конечно, что-то в этом роде я предполагал, но все-таки надеялся, что ученый человек никогда не произнесет такой безумной фразы.

 

Юлий почувствовал, что надо смягчить ситуацию, но следующей фразой он только все запутал:

— Нет, не совсем спасти, но и спасти.

 

Все еще хуже, чем казалось с первого взгляда.

 

— Юлий Никитович, я, разумеется, не специалист, но, ради Христа, объясните: зачем спасать динозавров? Насколько я знаю, если бы они не вымерли шестьдесят пять миллионов лет назад, млекопитающие не получили бы шанса — значит, и нас с вами не было бы. Да и вообще, цивилизации, вашего музея, портала этого, который Карл Иванович открыл. Потом, я что-то краем уха слышал, что из массово и единовременно погибших динозавров в земле-матушке зародилась нефть. А если мы спасем динозавров, нефти будет намного меньше. Нам это, чего бы там ни говорили, совсем не выгодно. А в-третьих, как остановить метеорит? Там же, в позднем меле, нет атомных бомб, космических кораблей — чтобы разрушить его на подступах. Случись что, подозреваю, мы и в наше время не справимся. А тут…

 

— Ну, во-первых, про нефть — это, конечно, если не глупость, то преувеличение. Хотя, если не ошибаюсь, основные запасы нефти как раз имеют возраст от двухсот до пятидесяти миллионов лет — как раз время расцвета эпохи динозавров. Но в любом случае, какими бы огромными, массивными ни были динозавры, их доля в формировании нефти и газа, на мой взгляд, невелика. Ничтожна, если точнее. И да, нефть нам точно еще понадобится. Но в любом случае она, нефть, не пострадает. И млекопитающие получат свой шанс, и человек произойдет от обезьяны в положенный срок — обещаю. Ра­зумеется, спасать динозавров от вымирания мы не будем. Просто вы отправитесь на шестьдесят пять миллионов лет назад и привезете несколько яиц.

 

— Так все уже было. Это же про профессора Персикова. У Булгакова, в «Роковых яйцах». Как это: история повторяется в виде фарса.

 

— Да, смешно. Только, Николай, бояться нечего. Мы не станем облучать никакие яйца лучом жизни. И вообще, все будет происходить не в Москве. Вы наверняка слышали о Земле Санникова?

 

Еще бы мне не слышать о Земле Санникова!

 

— Ну помилуйте, Юлий Никитович, это же фантастика!

 

— Обручев, как вы помните, был серьезным ученым, и его «Земля Санникова», с одной стороны, научная гипотеза (в час­ти географии, геологии), с другой — великолепный и (как показали наши расчеты) перспективный проект. В двух словах: на банке Санникова сооружается земля — остров или архипелаг с искусственным климатом, замкнутой экосистемой под полным контролем мирового научного сообщества. В эту экосистему запускаются, грубо говоря, динозавры. Ну и разумеется, там культивируется привычная среда обитания, растительный и животный мир той эпохи. Беспрецедентный научный эксперимент, уникальный материал для самых разных исследователей. И на определенной стадии — аттракцион, парк юрского периода. Только у нас не юрский, а меловой — это, на наш взгляд, интересней с научной точки зрения: мы соберем вершки эволюционного развития эпохи динозавров, умыкнем из далекого прошлого, так сказать, кульминацию.

 

— А почему Арктика? Там же холодно, как динозавры смогут выжить? И, честно говоря, это такие расходы, что с трудом верится в реализацию.

 

— Во-первых, проект международный. Вы о нем не слышали именно потому, что все очень серьезно. Японцы готовятся к клонированию нескольких видов динозавров, но мы можем их опередить. Как ни парадоксально, привезти яйца проще, быстрее, чем выращивать клон. Да и потом, клон, сами понимаете, это так неаутентично… А во-вторых, мы все-таки возвращаемся к нефти. В районе Новосибирских островов нефти очень много. Она разведана. Если рядом возникнет Земля Санникова, это уже не будет медвежьим углом, труднодоступной местностью и так далее. Инвестиции на разработку и добычу найти станет намного легче. И, по нашему контракту, часть прибыли пойдет на развитие нашей Земли. Главное — японцев опередить. А что касается климата, так динозавры водились и на Южном полюсе, в Антарктике. Тогда там был не такой суровый климат, как сейчас, но тем не менее — и полярная ночь, и снег, и лед. Мы как раз предполагаем добыть материал именно из этих краев — все-таки шансов адаптироваться у живых организмов будет несравнимо больше. И еще потому Земля Санникова, что в случае, грубо говоря, какой-нибудь биологической утечки всякие там роковые яйца и годзиллы исключены. В общем, Николай, вы нам нужны!

 

— Когда открывается окно?

 

— Ровно через три дня. Давайте дойдем до музея, привяжемся к местности. И сразу приступаем к учебе: нам надо очень много пройти, запомнить, научиться.

 

Юлий буднично как-то продемонстрировал мне портал. Он оказался в нижнем музейном зале. Самый дальний угол, слева, в пространстве между витриной и стеной. Я заглянул, ра­зумеется: там стоял самый обычный стул и средних размеров старомодная дамская сумочка на сиденье.

 

— Стул с сумочкой — Дарья Ильинична, как мы ее называем, — появляется за два месяца до открытия портала. В час «Ч» стула не будет — только вездеход.

 

— Какой еще вездеход?

 

— ST-451. Своим ходом невозможно. Очень агрессивная среда: кроме опаснейших хищников, к которым придется подойти вплотную, — вирусы, к которым у современного человека, даже у вас, нет иммунитета. ST-451 — это такой марсоход, прочный, ловкий, компактный. Почти экзоскелет — но все-таки более надежный. В нем придется много работать: подбираться к яйцам, отрывать их в грунте, погружаться даже на небольшую глубину — в океан или озеро. В нем можно даже спать — а спать придется именно там, в прошлом: экспедиций будет несколько, время можно тратить только в экспедиции, тут у нас лишь сутки.

 

— Четыреста пятьдесят один — это ведь Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту»? А «ST» что значит?

 

— Да, в общем-то, то же — Sound of Thunder, «И грянул гром», его рассказ. Там и динозавры, и эффект бабочки — в общем, все, что мы любим. — Юлий опять хохотнул. — Николай, нам пора работать. Положение осадное, жить будете тут, в музее. В пятнадцать ноль-ноль у нас ознакомительная лекция. Завтра и послезавтра до обеда изучаем цели: приоритетные виды животных, которые нам нужны, растения, которые необходимо захватить, и тому подобное. Остаток третьего дня — управление вездеходом и график работ. А теперь прошу вас в мой кабинет…

…Я так скажу: трудно получить первое яйцо. Потому что перемещаться на спине вперед ногами, пока твоя голова воткнута в нечто среднее между VR-шлемом и перископом, сложно само по себе. В первые минуты я вообще с ума сходил от писка датчиков — они реагировали на все живые объекты вокруг. Я знал, что даже если зазеваюсь, если пропущу серьезную даже угрозу, «Гром» на автомате «выстрелит» силовым полем, которое способно на пару минут дезориентировать даже тираннозавра, — но все равно сначала ужасно психовал. Вообще, первые семь часов я бродил по Антарктике в поисках приоритета — самки лиеллиназавры, готовой отложить яйца. К концу дня мне просто стало страшно — психологически я еще не был готов к ночевке. Но судьба сжалилась надо мной: перед самым закатом идентификатор обнаружил приоритет. Молодая особь присела в пролеске, сделала свое дело и радостно убежала в северо-восточном направлении — к своему стаду, наверное. Идентификатор зафиксировал цель, я убрал квазигусеницы и включил режим воздушной подушки. Мне надо было аккуратно зависнуть над кладкой: «Гром» сам определит алгоритм доставки объектов на борт, после сигнала надо просто нажать кнопку.

 

А затем, когда груз в приемнике, потянуть ручку стыковки с порталом на себя — вуаля, мы дома, в Никитском переулке, дом два.

Я сделал четырнадцать ходок. Кулазух, аллозавр, муттабурразавр, стероподон, кетцалькоатль, дидельфодон, даже пара яиц тираннозавра… Короче говоря, треть списка приоритетов выполнена. И это потрясающий результат. Бригада сотрудников музея, которую сформировал Юлий (сказав им, что сенсационные находки прибывают к нам из Новой Зеландии), работала две недели, днем и ночью. Юлий звонил мне еще два месяца, каждый день, взахлеб рассказывая о нашем успехе, о том, что финансирование полилось рекой, что через год начнется освоение месторождения на Новосибирских островах и одновременно строительство Земли Санникова: из Арабских Эмиратов выписаны лучшие архитекторы и специалисты по искусственной суше.

 

Юлий Никитович ни разу не спросил, как я. Хотя отлично знал, какие нагрузки мне пришлось перенести, сколько страхов натерпеться. Я думаю, он просто боялся спросить, он не хотел сбиваться со своего победного ритма.

 

Да и что бы я ему ответил? Что мне не жаль динозавров. Там, в этом довольно-таки далеком меловом периоде, я насмотрелся на них. Жестокие, беспощадные, безмозглые. Упивающиеся своим доминированием. Не покидала мысль, что расплата за это доминирование, за этот неподъемный «венец творенья» вот-вот произойдет. И касается это не только динозавров, разумеется. Чтобы выжить и не стать нефтью, надо вести себя на Земле тихо. Не возвышаться, следить за весом, заботиться о своем доме, то есть укрытии.

 

А те, кто думают, что вечное лето и кипарисы у океана навсегда, однажды станут нефтью.

 

И мысль эта радовала меня. И там, и тут, дома.

 

Только вот сон про конец безобразной эпохи стал повторяться с угрожающей частотой. Тот самый, в котором я стою на вершине горы и вижу страшное белое зарево, поднимающееся от Мексиканского залива. За пять дней оно сбреет с лица земли зарвавшихся уродов.

И каждое утро понимаю: это мне в утешение.

 

А еще я думаю, вот что-то подсказывает мне, что ничего у них не получится с этой новой Землей Санникова, потому что Земля Санникова — это мираж.