Классный журнал

Десницкий
Священные ресурсы
30 декабря 2016 10:37
Библеист Андрей Десницкий обнаруживает в нефти тот смысл, который и должен обнаружить истинный библеист: сакральный. Но попутно выясняется, что были у России еще и до нефти сакральные ресурсы. Были, да сплыли.

Само слово «нефть» происходит из персидского языка. Это ископаемое встречается в разных регионах мира, но именно в Персии на него обратили особое внимание и научились использовать по основному назначению — как топливо. Не по той ли причине, что персы исповедовали древний зороастризм, в котором такую огромную роль играло поклонение огню? И нефть как огонь, рожденный из земли, очевидно, играла определенную роль в их ритуалах издревле.
И, наверное, не случайно наследие зороастрийцев сохраняется сегодня в основном в тех регионах и странах, где добывают нефть. Как это проверить? Узнайте, какой праздник считается главным в календаре, и если это Новруз (как, например, в Азербайджане) — значит, огнепоклонники оставили огромный след в культуре этого народа. Ведь до сих пор на гербе города Баку — три огненных факела, а в центре этого города — три небоскреба в форме языков огня, называются они Flame Towers.
В России, казалось бы, ничего такого нет. Но зато у нас добыча, переработка и торговля нефтью стали неотъемлемой частью совсем другой мифологии — о России как великой державе на мировой арене. Первое сообщение о находке нефти — 1703 год, время Петровской модернизации. Первый завод по переработке — 1745 год, эпоха Елизаветы Петровны. А первый завод по производству керосина — 1863 год, реформы Александра II. Нефть нужна, когда Россия тянется к Европе, становится большой и современной.
Главная нефтяная компания с 1879 года — «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель», на гербе которого был восточный город (Баку) со священными факелами огня на вершинах зданий. Надо ли уточнять, что основал компанию вместе со своими братьями тот самый Альфред Нобель, который позднее учредил главную научную премию мира? В том числе и на нефтяные российские рубли.
В эпоху исторического материализма нефтегазовый экспорт стал не просто главной статьей валютного дохода, он, по сути, был формой материалистической религии позднего СССР. «Уренгой—Помары—Ужгород» — эти слова пионеры семидесятых учили едва ли не раньше, чем имена своих бабушек и дедушек. Именно по этому маршруту наш социалистический газ должен был начать свое победное шествие на Запад, неся тепло в дома угнетенных тамошних трудящихся и западные товары — в счастливый быт советских граждан, где местами еще наблюдалась временная нехватка джинсов и жвачки.
Мы тогда еще не подозревали, до какой степени судьба СССР была привязана к цене на нефть. В семидесятые она взлетела вверх с 3,5 до 39,5 доллара за баррель, более чем в десять раз за семь лет (1973–1980). Много говорилось о неразумности внешней политики СССР на Ближнем Востоке — но, может быть, весь ее смысл к тому и сводился, чтобы поддерживать священную нашу нефть на высочайшем ценовом уровне? И только афганская авантюра поссорила социалистический лагерь с нефтяными магнатами, чьи единоверцы в далеких горах не приняли социализма…
И к тому моменту, когда началась перестройка (1986 год), она рухнула обратно к десяти — и скоро СССР не стало. Дальнейшее знаете сами. Добавлю только, что нефтегазовый век уже подходит к концу, как некогда век угля и пара: в 2015 году закрылась в Британии последняя угольная шахта. А ведь когда-то именно уголек сделал эту страну мастерской мира — сегодня он стал нерентабельным, экологически грязным топливом для развивающихся стран. Похоже, скоро та же судьба ждет и нефть, нам придется искать новые товары для экспорта и новые святыни.
Но наверняка не все знают, что нефть была в России далеко не первым священно-экспортным товаром, от которого зависела судьба государства. Несколько веков по маршруту Тобольск—Москва—Запад (чем не Уренгой—Помары—Ужгород?) текло другое живое золото, непрерывно возраставшее в цене, — сибирские меха. В позднем Средневековье в Европе своего пушного зверя уже почти полностью перебили, а вот традиции показной роскоши оставались прежними. В XV веке у лондонских скорняков на один костюм для короля Генриха IV ушло 12 тысяч беличьих шкурок, а у парижских чуть ранее того на пошив парадных мантий для герцога Беррийского, сына французского короля Иоанна, — 10 тысяч шкур куницы.
И как кстати пришлись тут походы Ермака и присоединение Сибири! В отличие от пуритан в Северной Америке русские колонисты не сгоняли местное население с земель — но не от избытка гуманизма, а по той причине, что население платило ясак, натуральную подать соболиными шкурами и прочей «мягкой рухлядью». Частная торговлишка тоже поначалу процветала, но государство к концу XVI века монополизировало всю внешнюю торговлю мехами, а соболями запретило частным лицам торговать и внутри страны. И одновременно повышало размеры этого самого ясака: в середине XVI века каждый мужчина в Югре (нынешний Ханты-Мансийский округ) должен был сдать одну соболиную шкуру в год, а в начале следующего века — уже семь шкур. Растут же аппетиты!
И вот роскошными соболиными шубами одаривали западных государей и восточных патриархов (а как бы без их помощи Алексей Михайлович мог осуществить свои далеко идущие планы церковных реформ?), носили их сами, продавали за звонкие немецкие «ефимки», иоахимсталеры, — в Московии они долгое время были основным источником серебра. К чему развивать собственное производство, когда из Тобольска вот-вот подойдет новый обоз с соболями? Продадим — будет серебро.
Но благоденствие было не вечным. Сибирский соболь к XVII веку оказался выбит, казаки в поисках новых землиц и ясачных людишек дошли до Тихого океана и Китая, экстенсивное развитие уперлось в естественную географическую преграду. А на Западе тем временем развивался капитализм, и богатые люди тратились не на собольи шубы, а на мануфактуры да морские экспедиции в новые земли.
Новые земли! И кто бы мог поверить, что там, за Атлантикой, европейцы откроют новую Сибирь, богатую таким же пушным зверьем, — землицу Канаду? И экспорт из России захирел. Собственно, и Российская империя попыталась еще с конца XVIII века шагнуть за океан в поисках меха: на Аляске водились каланы, чей мех ценился намного выше собольего. Но каланов тоже быстро выбили, а затем и саму Аляску за ненадобностью продали Штатам (которые, конечно, нашли там золото, но отменять сделку было уже поздно).
Может быть, и сами Петровские реформы были связаны не в последнюю очередь с тем, что священная «мягкая рухлядь» перестала экономически поддерживать государство российское. Нужно было срочно уходить от традиционных скреп и ценностей и пускаться в опасное догоняющее развитие, чтобы не отстать навсегда от западного мира. Менять святыни и цивилизационные коды.
И так кстати нашли тогда месторождение нефти… Интересно, что станет нашим следующим священным ресурсом? И как скоро он выйдет из моды?
- Все статьи автора Читать все
-
-
27.07.2020Чистотилище 1
-
10.09.2019Частица чести 0
-
20.02.2019Свободоволие 0
-
23.11.2018Занебесье 0
-
24.10.2018Про устрожение жизни 2
-
10.09.2018На генном уровне 0
-
08.07.2018Жизнь обнуляется 0
-
27.03.2018Словособлазнение 0
-
22.11.2017Мы наш, мы Божий мир построим 1
-
23.10.2017Денежный разговор 1
-
26.06.2017Корабль спасения 0
-
25.05.2017Мы ждем весны — чего же боле? 0
-
1
4558
Оставить комментарий
Комментарии (1)
- Честное пионерское
-
-
Андрей
Колесников2 4230Февраль. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 9066Доброта. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 10977Коллекционер. Анонс номера от главного редактора -
Полина
Кизилова10909Литературный загород -
Андрей
Колесников15208Атом. Будущее. Анонс номера от главного редактора
-
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям
Есть времена, есть дни, когда
Ворвется в сердце ветер снежный,
И не спасет ни голос нежный,
ни безмятежный час труда…
А.А. Блок
Когда расплывчатое вдруг Светило,
размазано по горизонту грустно,-
коль отцветает уже лето мило,
всегда высокому сродни искусству,-
что ж рассуждать: любила, не любила,
тепло прошло, и просто стало пусто.
Как и пасмурной, неласковою, затянувшейся весной,
так пока и не ставшей сказкою, вдруг увлекшей за собой,-
не в том ли суть, как и всего стремящегося,
украсить жизнь, пусть жертвуя собой,-
таинственной красы, листа стелящегося,
над снова остывающей землей?
Коль узорчатые ворохи, с крон, потрохами,
пускай уж холодам не дороги, плоды с листами,-
что под причудливые шорохи, вдруг под ногами,
где крадутся уже, словно вороги, сны со снегами,-
не раз окажется же каждый, перед судьбоносным выбором,
родившись на земле однажды, где бы и кем бы то ни было.
Вдруг за исконностью икон, реальности далей не заметив,
раз сей не удержать огонь, радением лишь трагикомедий,-
есть в слякоти предзимней, неизменно знак,
печали неутешной, по теплу и лету,-
и что-то неизбежное, всегда в умах,
таинственно в тиши, свершается при этом.
Странной осени вдруг и нарядность, и неброскость,
ненаглядность с неприглядностью, в свой черед,-
объясняется, наверное, же очень просто:
нужен лед ведь, чтобы наблюдать ледоход,-
да смотреть на мир объективно, всякому ли разве дано,
коль сознание проективно, субъективно, значит оно.
Как сугробы весною, сладкие изведавши муки,
побегут чернотою, не избегнув с хладом разлуки,-
так иллюзий уже не питая, относительно намерений небес,
и листы последние слетают, оголяя морозам кроны древес,-
пока дни вместе с ними всё тают,
словно чернея, тепла летнего без.
Но раз уж, во времени проявляются мысли,
то значит, и без пространства они немыслимы,-
так посереют небеса, покинуто пусты,
и постареет вдруг сама природа,-
коль вместе с ржавчиной, поверженною ниц листвы,
стирает холод, и остаток года.
Но хоть осени нет определенно, не наносящей кронам урона,
да ведь за разоренными кронами, она же их видит зелеными,-
лишь бы, когда агатовую красу вокруг,
жемчужным хладом, заменит погода,-
изумрудный, не позабыть бы нам вдруг уют,
спеша отпраздновать проводы года.
Раз морозы пробуют почву уж, серо-хмурую забеляя глушь,-
поседели в сквере дорожки, проявились морщины крон,
старость года не понарошку, снова в каждый стучится дом,-
словно месяца округлый лик, сквозь нервы оголенные берез,
над землей предзимнею возник,-
опять судеб таинственный вопрос.