Классный журнал

Желтая нефть Тхукана

04 декабря 2016 12:00

Рассказ Майка Гелприна

Вечером, едва развели костер, Стивенс в очередной раз сказал, что они — кретины.

— Три кретина и идиотка, — уточнил Стивенс. — Извини, что помянул в мужском роде, — обернулся он к Доре.

— Ничего, тебе простительно. — Дора извлекла из рюкзака пакет с крупой, придирчиво его осмотрела и принялась отсыпать содержимое в котелок. — Кретинам, знаешь ли, принято прощать.

— Подвязывайте. — Большой Иван лениво поворошил носком сапога хворост в костре. — Знаешь, Тедди, надоело твое нытье, — бросил он Стивенсу. — Осточертело. Мы все здесь знали, на что идем, так? Что будет хреново, знали. Что можем обломаться и никакой нефти не найти. И что если даже найдем, все равно можем обломаться. А заодно и загнуться здесь. Тебя никто не подписывал лететь, так? Ты сам решил.

— Ну, решил, — выпятил подбородок Стивенс. — Я, видимо, сошел с ума, когда согласился на эту затею. Мы все спятили, когда согласились. Знаете что, давайте возвращаться к кораблю. Унесем отсюда ноги, пока они у нас еще есть.

Насчет ног Стивенс нисколько не преувеличивал. Та тварь, которая, вынырнув из-под болотной коряги, лязгнула зубастой пастью в пяти дюймах от его первичных половых признаков, вполне могла ампутировать эти признаки вместе с ногами.

— Тебя никто не держит, сынок, возвращайся. — Старый Рокко прикурил от угольев костра, сплюнул и одарил Стивенса циничной полубандитской ухмылкой. — Всего каких-то пару недель идти. Только прежде чем идти, оставь нам свою жратву, тебе ведь она больше не понадобится. Можешь взять однодневный запас, сынок, дольше ты не протянешь.

Экспедицию на Тхукан организовал Рокко. Он же подобрал экипаж. Первым стал Иван — с ним Рокко отбывал десятилетний срок в камере исправительного заведения для особо опасных на Нью-Венере. Поговаривали, что у русского вырезали семью в одной из бандитских разборок. Еще говорили, что у него полдюжины покойников за душой, но доказать в суде не смогли, и отбывал он лишь за нанесение тяжких телесных увечий в поножовщине. Для команды, впрочем, Большой Иван был незаменим. Рослый, жилистый и крепкий в кости русский отличался, ко всему, удивительной выносливостью, хладнокровием и бесстрашием. Это он в одиночку пер на себе большую часть пожитков. Это он, распластавшись в прыжке, перерубил ребром ладони хребет полутораметровой гадине, сиганувшей из кустов на Дору. И это он, наконец, безропотно таскал чудовищными охапками хворост для костров, ставил на ночь палатку, да и на часах возле нее большую часть ночи стоял он.

Деньги на экспедицию дал Стивенс, и уговаривать его принять в ней участие действительно не пришлось. Почему — для остальных было загадкой.

Дору Старому Рокко рекомендовал Хрипатый Гаррис, который побывал на Тхукане до них и которому Рокко доверял безоговорочно.

— Бери бабу, дружище, — хрипел Гаррис, — не пожалеешь. Пойди еще найди толкового пилота среди наших, а баба хорошая, нормальная баба, клянусь кровью Христа. Ну, повоевала немного в десанте, ошибки молодости, что ж.

Дора действительно успела повоевать и даже нацепить пару медалей на грудь. Закончилась ее карьера в одночасье, и закончилась скверно. Лейтенантик из молодых, едва вылупившийся из курсантского гнезда, никак не мог поверить, что своя в доску грудастая и острая на язык девка ни в какую не желает с ним спать. В ход пошли руки, в ответ — штатный револьвер, из которого Дора прострелила лейтенантику легкое. Дело замять не удалось, ее выставили из десанта, забыв даже выплатить жалованье за последние месяцы службы. После этого Дору помотало по мирам, звездным системам и скоплениям. Она нанималась пилотом на сторожевые катера, на пассажирские межпланетники, почтовики и грузовые транспорты, в промежутках между рейсами неудачно вышла замуж и развелась, оставшись с годовалой дочкой на руках. Сейчас Кончите исполнилось уже семь, у нее были пухлые щеки, доверчивые голубые глаза, светлые кудряшки и врожденный порок сердца. Неизлечимый. Врачи прочили Кончите прожить до двенадцати, ну, до тринадцати, если повезет, и за надежду продлить этот срок Дора готова была наняться пилотом хоть к самому черту. Старый Рокко, который хотя чертом и не был, но его ближайшим родственником мог оказаться вполне, Доре надежду дал.

— Желтая нефть, — говорил Рокко, и его хищная полубандитская ухмылка казалась Доре чудной и светлой улыбкой. — Желтая, цвета золота, и хлещет фонтаном из-под земли. Так говорил Хрипатый Гаррис, а до него и другие, которые там побывали. Нефть дает удачу, дарит ее тем, кто дошел и искупался в источнике, понятно? На всю оставшуюся жизнь дарит. Не всем, правда, лишь тем, кому повезло уцелеть на обратном пути. Любые дела, деньги, девочки… Прости, дочка, это не по твоей части, но один черт. Я поначалу думал — бред. Я тертый калач, меня детскими байками не купишь. Но потом… потом я поверил. Погляди на Гарриса, дочка. У него гроша за душой не было, а теперь катается как оливка в банке. С ним там были еще двое ребят, один сорвал джек-пот в казино на Фортуне — с первой попытки сорвал. А другой, его у нас звали Верблюдом, он был горбун, представь: здоровила, бычья силища, и горб за спиной, с рождения. Так что ты думаешь? На, взгляни, вот он, Верблюд.

Рокко протягивал снимок. Обнаженный по пояс, приземистый, почти квадратный здоровяк на нем статью и лицом напоминал, скорее, не верблюда, а гориллу.

— Что скажешь, дочка? — цедил Рокко. — Не красавец, конечно, но горба у него больше нет, вышел весь, сдулся. Что? Не веришь?

Дора верила. Заставляла себя верить.

Утром Иван расстелил на земле карту, остальные трое расселись вокруг. Карта была самодельная, с жирной пунктирной линией во всю длину, нанесенной грубо, от руки на снятый из космоса ландшафт. Вдоль линии стояли пометки, а понизу, под обрезом, — сноски.

— Похоже, мы здесь, — ткнул пальцем в одну из пометок Старый Рокко и, близоруко щурясь на солнце, зачитал вслух: — Крысиная дыра.

— Романтично-то как, — заметила Дора.

Стивенс хмыкнул.

— Гнилая болячка, Сучье дерьмо, — принялся зачитывать он легенду карты. — Дерьмо — это, надо понимать, где мы были вчера.

— Сегодня тоже будет дерьмо, — угрюмо сказал Иван. — И завтра. Пока не дойдем. Эта планета — она вся дерьмо. А что ты хотел, Тедди? Не бывает такого, чтобы сорвать куш, не измаравшись в дерьме. Потому что…

— Довольно, — резко бросил Старый Рокко, и Иван на полуслове умолк. — Собираемся. Нам сегодня предстоит порядочно отмахать. Вот хотя бы досюда, — Рокко вгляделся в карту, — до Вонючей задницы.

Стивенс, кряхтя, поднялся. Его холеное породистое лицо осунулось, щегольские усики стрелкой обвисли, ухоженная кожа на щеках покрылась недельной щетиной, на руках — мозолями и ссадинами. Он клял себя за то, что пустился в эту авантюру. Денег ему хватало с избытком, удовольствий — тоже. Отцовское наследство, вложенное в бумаги и недвижимость, приносило неплохие дивиденды, и, хотя Стивенс тратил немало, наследства могло еще надолго хватить. Он отдавал себе отчет, что ввязался в смертельно опасную историю из зависти. Его однокашники и коллежские сокурсники владели корпорациями и космическими яхтами, крутили романы с Мисс Галактиками и небрежно просаживали в казино миллионы. Стивенс довольствовался скудными доходами с уменьшающегося год от года состояния, девочками второго сорта и не мог себе позволить не то что яхты, а даже примитивного межпланетного челнока. В экспедицию Рокко он вложил изрядную долю того, что у него было. И сейчас осознавал, что вдобавок к потере вложений вполне может расстаться и с самой жизнью.

Тхукан встретил пришлых в оружие. Он щетинился шипастыми зарослями, грозил зыбучими трясинами, огрызался ревом хищных тварей и жалил укусами ядовитых насекомых. Стивенс люто ненавидел Тхукан. Притаившейся за каждой кочкой опасности он страшился отчаянно. Своих спутников страшился и ненавидел не меньше.

— Еще дней восемь, — сказал, поднимаясь на ноги, Старый Рокко. — От силы девять.

Беда случилась, когда до источника оставалось три дня пути.

Утром, выбравшись из очередного болота, команда наскоро передохнула и начала подъем по пологому склону невысокого холма. Большой Иван, сутулясь под грузом навьюченных на него пожитков, как обычно, двигался в авангарде. Он достиг вершины и облегченно выдохнул: спуск с холма был также пологим и, значит, не слишком трудным.

Иван оглянулся, махнул рукой остальным. Дора была от него уже в пяти шагах, она первой увидела метнувшуюся в прыжке из-за исполинского валуна змееподобную тварь.

Дора отчаянно закричала, когда тварь упала Большому Ивану на плечи и свалила его на землю.

— Стреляй, дочка, — орал за спиной Старый Рокко. — Стреляй, сука, в бога хрена мать!

Дора рванула из кобуры бластер и лишь в последний момент сообразила, что выстрел убьет обоих. Палец замер на триггере. Застыв на месте, Дора с ужасом смотрела на сцепившихся хищников — местного и пришлого.

Победа дорого обошлась Большому Ивану. Тварь, извиваясь в последних конвульсиях, издыхала неподалеку, пока Дора и Старый Рокко, мешая друг другу, лихорадочно пытались остановить кровь, хлещущую из рваных ран на груди и на шее. Когда перевязать раны наконец удалось, сознание оставило русского. Тяжело хрипя, он лежал на вершине холма навзничь, могучее мускулистое тело выглядело съеженным, сдутым. Иван уже не казался Большим.

— Распаковывайте манатки, — велел Рокко. — Сделаем из палатки носилки. Будем тащить по очереди.

— На меня не рассчитывай, — замотал головой Стивенс. — Куда тащить!? Ты сбрендил, старик! Он все равно не жилец, он нас всех угробит. Мы не дойдем. А если дойдем, не хватит сил вернуться. И жратвы — ее тоже не хватит.

— Ты будешь его тащить, янки. — Старый Рокко навел на Стивенса бластер. — Так же, как и мы с девкой. Клянусь чем угодно, ты его потащишь!

Следующие дни превратились для троицы в непрерывный, сплошной кошмар. Иногда Иван приходил в сознание. Раскачиваясь на импровизированных носилках и сжимая зубы, чтобы подавить стон, он глядел в небо налитыми кровью и болью глазами на осунувшемся, заострившемся лице. Потом сознание вновь покидало русского, и Стивенс, богохульствуя, в голос читал молитву, чтобы Иван поскорее издох.

Вечерами и на привалах Дора кормила раненого с ложки, насильно запихивая в него пищу и поддерживая голову, чтобы мог проглотить. Меняла белье и бинты, отдирая от ран старые, набухшие сукровицей и гноем. Иван, скрипя зубами от боли, терпел и отводил взгляд.

На исходе третьего дня Старый Рокко, выбившись из сил, упал лицом вниз. Дора не удержала свой конец носилок, раненый грянулся о землю. Иван был в сознании, но, как обычно, не издал ни звука, лишь струйка крови из прокушенной губы алым зигзагом расчертила щеку.

Через пару минут Рокко пришел в себя и с трудом перевернулся на спину.

— Остался последний переход, — выдохнул он. — Самый трудный. На карте он обозначен как Адова помойка. Желтая нефть сразу за ним. Но с раненым мы не пройдем, ни за что не пройдем. Гаррис говорил, что там и здоровым солоно придется. Кто-то должен остаться здесь, с Иваном.

— Меня вычеркивай, — процедил Стивенс. — Остаться без напарника означает сдохнуть, тебе ли того не знать. Стоит заснуть, и большой привет. И думать об этом забудь, старик!

— Что ж, значит, оставаться мне, — сказал Рокко. — Ты пойдешь с этим дерьмом, дочка.

— Я остаюсь. — Дора с гадливостью посмотрела на Стивенса. — Я лучше подохну здесь рядом с мужчиной, чем пойду туда вдвоем с этой мразью.

— Хорошо. — Рокко с видимым усилием поднялся на ноги. — Ступай за хворостом, Тедди. Мы переночуем у костра, а утром уйдем. Нас не будет три дня, от силы четыре. Потом мы вернемся, и я пойду туда снова. С тобой, дочка. И тогда, Тедди, тебе придется остаться по-любому, иначе пристрелю. Но удача ведь к тому времени будет с тобой, ты уже поймаешь ее за хвост, поэтому побездельничаешь здесь с радостью, не так ли?

Иван впервые встал на ноги на шестой день после того, как они остались с Дорой вдвоем. Постоял, раскачиваясь, сделал пару неверных шагов и рухнул на колени. Превозмогая боль, поднялся вновь.

— Шансов, что они вернутся, нет, так? — хрипло спросил он.

— Никаких, иначе бы давно вернулись, — ответила Дора.

— Через пару дней я оклемаюсь. Тогда мы пойдем туда вслед за ними.

Последний переход оказался ужасен. Они продирались через топь, то и дело по колено проваливаясь. Из последних сил отмахивались от беспощадно жалящих насекомых, распугивали ползучих болотных тварей. Трижды Дора проваливалась по пояс. И всякий раз Иван возвращался, вытаскивал, вытягивал ее, и Дора не переставала удивляться, откуда он берет силы. И откуда у него эти верность с надежностью. Уголовник, по слухам, убийца. У которого, тоже по слухам, вырезали семью. Жену и сына. Интересно, какой была его жена.

К вечеру болото перешло в густой подлесок, потом в непролазный бурелом, и, наконец, местность поползла вверх.

— Здесь, — прохрипел Иван, когда они, продравшись через бурелом, оказались на опушке. — Должно быть, прямо за этой грядой. Пойдем, надо подниматься.

У вершины они наткнулись на то, что осталось от Тедди Стивенса. В нескольких футах от груды обглоданных костей бессильно ткнулся стволом в землю игломет, с которым Стивенс не расставался.

Иван подобрал оружие, повертел в руках и отбросил в сторону. Затем шагнул вперед, ступил на вершину. И увидел то, за чем они шли.

Лишенный растительности склон спускался в ущелье, к реке. И, понижаясь, менял цвет: с песочно-белого наверху до палевого в середине и золотого, с рыжими подпалинами понизу. Там, у берега, фонтаном била из земли янтарная струя, рассыпалась брызгами, словно разбрасывала золотые монеты.

— Все, — сказал Иван, когда спустились к реке. — Вот он, источник. Ну и смердит же здесь. Будто…

Он осекся. Под нависающим над берегом гребнем желтозема, забитые в расщелину, лежали человеческие останки. Хищное зверье пощадило Старого Рокко, не добралось до него, не долетело, не доползло. А скорее всего, попросту здесь не водилось.

Превозмогая удушливый смрад, Иван опустился перед телом Рокко на колени и рывком перевернул его на спину. Постоял, коленопреклоненный, с минуту, затем поднялся. Разжал кулак, и трехдюймовая стальная игла, выпав, прошила грунт.

— Этот гад застрелил его, — сказал Большой Иван. — Как дряхлого пса, который больше не нужен. Думал, теперь все ему нипочем, раз поймал свой фарт, словил удачу. Думал, теперь вернется и заделает меня. Чтобы не тащить. Тебя бы он, конечно, валить не стал. Пилота не стал бы, разве что вернувшись уже, на подлете. Не вышло. Хрен тебе, янки! Пошли. Омоемся в источнике, посмотрим, какова она, удача, на ощупь.

При переходе через местность, названную на карте Змеиной тропой, погибла Дора. Умерла через полчаса после того, как наступила на обитательницу тропы. Большой Иван, с ходу полоснув по ране ножом, лихорадочно отсасывал кровь и с ужасом смотрел, как на глазах распухает, вздувается и становится бесформенной стройная женская ножка.

Дора не стонала, не плакала.

— Знаешь, зачем я летела сюда? — прошептала она, когда Иван, зубами скрежеща от бессилия, ткнулся лицом в траву.

— Зачем? — Иван вскинулся, подался к Доре. — Ну же!?

Ответить она не успела.

— Я узнаю, — обещал Большой Иван. — Клянусь, я узнаю.

— И что было дальше, деда?

— Дальше… Дальше я добрался до корабля. Жрал… То есть питался местными плодами, едва не сдох. Дождался следующей экспедиции. Вернулся, занял у барыг деньги и пошел в казино. Поставил все разом в рулетку, на номер.

Старый Иван замолчал.

— Ну, дальше же, деда, дальше!

— Я сорвал куш. Вышел оттуда миллионером. Нанял сыскарей, и… Они нашли твою маму. Ей было тогда двенадцать лет, она умирала. Я заплатил лучшим врачам.

— Деда, а почему же тогда бабушке Доре не повезло?

— Я не знаю. — Старый Иван притянул внука к себе. — Думаю, что повезло-таки нам обоим. Она получила то, за чем шла. И я получил.

— Ты не сказал, за чем шел ты, деда.

— Разве? У меня когда-то был пацаненок. Я шел за ним. За таким, как ты. Я шел за тобой.

Все статьи автора Читать все