Классный журнал

Виктор Ерофеев Виктор
Ерофеев

Шукшин — наш

04 ноября 2016 10:00
Виктор Ерофеев пишет о Василии Шукшине — но не только и не столько как писатель о писателе. Оно и понятно: когда пишешь о Шукшине, ограничиваться литературными рамками невозможно. Да и не нужно.
 
Когда-нибудь какой-нибудь ученый, с легкой брезгливостью глядя вспять на наш сегодняшний ледяной муравейник, задастся вопросом:
— Как это стало возможно?
 
И тогда ему на помощь выйдет Шукшин, один из немногих правдивых народных кумиров, выйдет и скажет:
— А вот так.
 
— Как?
 
— А вот именно так!
 
И протянет ученому свои рассказы — это сдача народной души на анализ.
 
Сам же он цельностью не отличался. Автор быстро стал мучиться, как полукровка, то выходя из народной волны по пояс и пугаясь этого выхода, то вновь утопая в ней. Адская мука интеллигента первого поколения. Вечное блуждание во тьме вместе со своей фосфоресцирующей интуицией.
 
Шукшин, напишет ученый сноб, был востребован своим наивным временем. Виноват ли он в смерти страны? Это было время брожения, время эмоционального освобождения от лжи утопии. Чтобы справиться с утопией, нужно было уйти от нее либо вперед, либо назад. Шукшин инстинктивно понял, что впереди ничего не светит. Впереди ему виднелся город лжи. Он попятился и увидел алтайское небо.
 
Правда была позади, в деревне, в древнейшем укладе, нарушенном утопией. Правда была поругана и растаскана на куски, но она оставалась правдой.
 
Это было чудовищной ошибкой. Виноват ли он в смерти страны? Думай, парень! Думай до третьих петухов. Иван-дурак сильнее мудреца с дополнительным ребром. Вот и отгадка смерти. Потому что там, позади, правды не было.
 
Позади была намыленная, как веревка, практика выживания. За нами, братцы, бом-бом, ха-ха-ха, изюминки народной речи, всепоглощающая несознанка, хитрая и бесхитростная одновременно. Позади подозрение ко всему чужому, высмеивание чужого и крестьянское любопытство. Позади встал в законе семейный мордобой. Бей в глаз!
 
Посредине русское море. Море водки и самогона. Там все купались.
 
Народ уважал воров и прочих разбойников. Это была песенная вольница. У Шукшина все поют. Поют без конца. Главным выступает Стенька Разин. Я пришел дать вам волю. Вот дам волю, и — небо в алмазах.
 
А вахтерша-садистка? О ней чуть позже!
 
Бандиты считались лучшими людьми, потому что они, веселые атлеты, были сильнее проклятой власти. Но были все-таки плохие бандиты и бандиты хорошие. Плохие были злыми и зловредными. Они легко и с мутным удовольствием убивали людей. А хорошие бандиты чувствуют чувства! Они обнимали березки со слезами на глазах, были сентиментальными и хотели выйти в ударники. Слепая советская цензура считала это перевоспитанием. Сам же автор считал, что он цензуру надул.
 
Так было с «Калиной красной». Так было в каждом томе. За исключением, может быть, документального рассказа «Кляуза», где больной Шукшин становится жертвой больничной вахтерши-садистки. Там чувствуется растерянность автора. Шукшин поневоле стал великим в своей карьере, а она не пускает, разлучает с детьми, издевается. Даже Васю Белова к нему не пустили… Идиоты! Народ оказался какой-то не тот. И он нажаловался от больной души на вахтершу через газету.
 
Растерялись тут большие начальники, Брежнев и Косыгин, прочитавшие рассказ. Вот с каким человеческим материалом им приходится идти вперед! Но все-таки при большом желании народную садистку можно списать на вражеский город, на любовь к шоколадкам, а ты, автор, — правдоруб, правдодуб — ты уедешь опять в деревню, к могилам и березам, собраться с мыслями, зализать раны.
 
Но вахтерша заняла своим телом полнеба. Она оказалась сильнее калины красной и ее ухажера, вернувшегося из тюрьмы. Егора, как всем известно, ждала Любка. Опять штормит желанное алкогольное море, в котором плавает ее муж Колька. Колька, Любка, Васька — сплошные дамы и господа крепостного права. Маленький Шукшин любил, когда его называли Василий. Итак, приходит экс-рецидивист Егор. Со справкой. Наводит словесный порядок. Шутит с дедом и бабкой, ходит в баню с богатырем, водителем самосвала.
 
Всё смешно. Но страна с такими людьми никуда на самосвале не уедет. Они остановились. Глядя назад. И она стоит, подгоняя свою историю под березовый лес. А мимо автора с его героями трясутся годы.
 
Герои-праведники ловят свою деревенскую правду, пашут и шутят. Они живут в малом круге жизни, где не важно, какие плакаты висят на казенных зданиях. Плакаты большие — и только. Плакаты не про них. Деда может расстрелять коллективизация. Но плакаты не про них. И быть шофером начальника плохо. Потому что это лакейская должность. Надо много улыбаться.
 
А мимо деревни несутся годы.
 
Страна беднеет. Америка жирует.
 
А сам Егор устраивает в городишке бардак. Народ к разврату готов. Вот это фраза! Хохотала и хохочет вся страна. Но городские — все равно что иностранцы. Они некрасивые. Это зараженные люди. Носят шляпы. Нам тоже можно поносить шляпу. Но лучше попеть и выпить.
 

А бабы… Ну вот хотя бы Любка. Она кто? Чем отличается она от простой пещерной девушки? В малом кругу жизни она готова выполнить всё женское: влюбиться, поплакать, родить. Но в большом круге национальной жизни она никто. И звать ее никак. Этот большой круг наполнен для нее пустотой. Она его не понимает, не суется в него.
 
Настоящий мужик в начале взрослой жизни должен быть драчуном, алкоголиком и бабником. Он любит культ силы. Он должен бить морду своим друзьям и товарищам, по пьяни и просто так. Потом у него в желудке обнаруживается язва, а в семье — жена-язва. Он — сплошное поражение.
 
Кто ты, талантливый описатель народных нравов, изнутри и снаружи, герой-любовник? До сих пор все помнят его роман с Беллой Ахмадулиной, наиболее популярный из его романов, писаных и неписаных. Интеллигенция в его прозе — жалкое зрелище. Она не лучше мелких городских чиновников. Говорят, Шукшин не любил советскую власть. Возможно. Но он не любил и по-картезиански думать. Так думать — это же иностранное извращение! Лучше пить иностранный коньяк «Реми Мартин» за двадцать советских рублей, а не думать по-иностранному.
 
Годы опять и опять неслись, как на мотоцикле, подпрыгивая на корневищах. На этой пыльной дороге Шукшин бросил пить. Даже с самим Шолоховым не выпил, чем обидел человека, которого ГПУ одарило гениальной книгой.
 
Косыгин и Брежнев содрогнулись, прочитав замечательную кляузу о вахтерше-садистке. Стеньку Разина ему не дали снимать, чтобы бунт не мутил, но на Новодевичьем похоронили. Среди маршалов от войны и литературы. Поняли, что он лучше, чем свой, а они не больше чем слякоть.
 
А вахтерша-садистка, глядишь, уже почти все небо заволокла, не меньше 85 процентов неба.
 
Однажды он проснулся от смерти, покрытой тяжелой тайной корабельной каюты, повертел головой и увидел, как Любка с Егором вместе со всем народом кричат:
— Крым наш!
 
И он улыбнулся. И был он радостным. И снова заснул. До следующей нашей великой победы.

Колонка Виктора Ерофеева опубликована в журнале "Русский пионер" №68. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
 
Все статьи автора Читать все
       
Виктор Ерофеев, Василий Шукшин
Рекомендую
2 3306
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (2)

  • Владимир Цивин
    4.11.2016 23:26 Владимир Цивин
    Вечной жаждой лучшего души

    Небесный свод, горящий славой звездной,
    Таинственно глядит из глубины,-
    И мы плывем, пылающею бездной
    Со всех сторон окружены.
    Ф.И. Тютчев

    То, что начертала судьба, смертным править невмочь,
    да зачем-то чья-то мечта, хочет мир превозмочь,-
    лукавой мукой гулкой скуки, когда нагрянет вдруг угар,
    забыв забав безумных звуки, прими отрад нежданных дар,-
    лишь коль себя и мир осознает,
    ведь возраст разума здесь настает.

    Между действительным и ожидаемым,
    встречается не случайно же, столько сложного,-
    раз уж мы всегда жаждем желаемого,
    тогда как жизнь, всего лишь искусство возможного,-
    учат же поэзии создания, будто звук чрез бездну лет,
    побеждая вдруг духом страдания, радость добывать из бед.

    Да в бренном мире дано же немногим,
    наслаждаться ведь над бездной забвенья,-
    вдруг в строгом строе высокой тревоги,
    безнадежной страстью словотворенья,-
    сфер высоких порою даренье, стих на радость и страх,
    возбуждает вдруг ужас движенья, лишь в досужих умах.

    А раз уж здесь без страды, не бывает Создания,
    то пускай не отрада, не радость, страдания,-
    да ведь без них не воздвигнуть, великого здания,
    коль великим всегда, лишь за них воздаяния,-
    что все к вечности влекущийся вечер,
    чувство истины печально на свете.

    Пока же горесть и радость, равно в нем переплелись,
    не измерить мира сладость, примиряя даль и близь,-
    какими бы ни были воды, бывает ли выбор у брода,
    пускай ведут нас в никуда, свобода, случай и судьба,-
    ужасая ведь и властвуя хаосом,
    мир и сам вдруг оживает, лишь в радостном.

    Как губка впитывая влагу, так лес ликующий, уж рад ветвями,
    с небес ниспосланному благу, еще неощутимому корнями,-
    но, что в золотой, нервозности заката,
    торжественность загадочной грусти,-
    есть и в радости, нередко здесь расплата,
    за страдания, что дух пропустит.

    Как требуются он и она, для оплодотворения семени,-
    так Бога с Бесом дружба нужна,
    для рождения творений гения,-
    расстаться с радостью восторгу,
    будет пусть чуть-чуть лишь жаль,-
    лишь разочарованному черту, не к лицу же тут печаль.

    В ножны печальные мечты, душу нагую влагая,
    в человеке вечность почтить, гении гимны слагают,-
    для сути изящества вящего, в насущную соль настоящего,
    о чем, коль не о вечном в нас, трагичной красоты рассказ,-
    не так ли и сердце поэта, точно листья роняя в грязь,-
    всё рвется строкою к свету, горечью грусти вдруг лечась?

    Не сберечь раз западу злата, в ужасе и чуде заката,-
    величию, идущему в зыбкую ночь,
    влечения к вечности не превозмочь,-
    вечной жаждой лучшего души,
    вкус к прекрасному разворошив,-
    в восхитительной грусти ведь есть, величавая вечности весть.
  • Алексей Курганов
    5.11.2016 10:17 Алексей Курганов
    "Есть люди. которым что-то доказать можно лишь одним способом: взять табуретку и ударить такого этой табуреткой по голове1". Это тоже Василий Макарович. Может, интеллигенты , как пишет автор, первого поколения, наподобие тех, кто вышли из гоголевской "Шинели", вышли из этой самой шукшинской табуретки? Или они из тех, которых нужно было этой табуреткой лупить?
68 «Русский пионер» №68
(Ноябрь ‘2016 — Ноябрь 2016)
Тема: Шукшин
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое