Классный журнал

С утра Леха отпросился у матери в лес, поклявшись, что не будет дольше часа купаться в Махре и не пойдет в ближайшую деревню, где его могут побить местные, а только прочешет опушку насчет земляники. Макс забежал за ним в девять — Леха еще только доедал крестьянский завтрак, как называла мать омлет с сосисками.

 

— Ты до скольки отпросился, капитан? — деловито осведомился Макс. Леха попал у него в капитаны по непонятной, но по-своему убедительной логике. «Твоя как фамилия?» — «Майоров». — «Майор, — задумчиво протянул Макс, словно пробуя прозвище на вкус. — Не подходит. Будешь капитан». Леха согласился на капитана — в этом было даже нечто морское.

 

— До трех.

 

— Мало. Я до пяти. До трех только дойдем, и надо же осмотреть.

 

— Что осматривать-то?

 

Макс начал рассказывать о таинственных явлениях, наблюдаемых на бывших полигонах с зараженной почвой, и очень скоро Леха перестал обращать внимание на комаров, обитавших в высокой траве, на землянику на редких сухих островках под елками и даже на то, что в лес они уходили все дальше, а сам лес становился все глуше. Поначалу им на каждом шагу попадались следы цивилизации — то пустая автомобильная камера, то кострище от дачного пикника, то выброшенная сумка, набитая хламом («Спорим, капитан, там чья-нибудь голова»), но по мере того, как они продвигались дальше от поселка — «строго на север», клялся Макс, издали показывая старый компас, — все это редело, исчезало, и скоро Лехе уже хотелось, чтобы попался навстречу дружелюбный грибник или хоть поезд издали пропел со станции. Но у поездов, как назло, был долгий, до двух, перерыв, а для грибников начало июля — время не самое подходящее. Макс нашел только огромный моховик да целую россыпь белянок, которые он называл груздями и уверял в их съедобности.

 

— У нас на участке растет одна, — сказал Леха. — Мать говорит, они горькие.

 

Мать вообще была авторитетом в дачных делах — как-никак она провела тут все детство. Отец жил неподалеку, на участках Измайловского РОНО, и познакомились они еще тогда — была общая компания, — но потом отцовские родители дачу продали, и мать с ним долго не виделась, до самой середины института. Тут уж все у них началось по-настоящему, через год они поженились, а еще через два родился Леха.

 

— Это сейчас она тебе горькая, — загадочно сказал Макс. — А вот заблудишься, как Леонид, так будешь сырыми лопать и еще просить.

 

— Какой Леонид?

 

— Сторож дачный, на второй линии живет. Ему все скидываются на зарплату, чтобы он тут зимой участки обходил. Он всю зиму живет, ему в Москву ехать некуда.

 

— Почему?

 

— А пока он ходил, родня квартиру отобрала. Если год и один день от человека нет сигналов, его пишут пропавшим без вести и отбирают собственность. А он три года ходил, прикинь?

 

Закона про год и один день Леха не знал, хотя сам срок был смутно знаком — то ли фильм, то ли книжка, то ли пословица. Но в голосе Макса звучала небрежная уверенность, типа речь о вещах общеизвестных. Умом Леха понимал, что врать с такой интонацией — высший пилотаж, но в лесу верилось во что угодно. Леха, в конце концов, был тут человеком новым — раньше он этот лес видел только издали, когда приезжал с родителями на день-два. Если они и гуляли вечером все вместе, то вдоль участков, потрепаться с соседями.

 

— Он пошел в лес, — таинственно начал Макс. — Да не боись, капитан, не в этот. В тот, дальний, где дырка.

 

Дырку он упомянул так же небрежно, и Леха напрягся.

 

— Чего за дырка?

 

— Портал, — неохотно пояснил Макс. — Между измерениями щель, короче. Ты не слыхал, что ли? Мотылевская щель, еще «Жизнь» про нее писала.

 

— «Жизнь» тебе напишет, — сказал Леха не очень уверенно.

 

— Не веришь, сам его спроси, — обиделся Макс. — Правда, он тебе вряд ли расскажет. Он после этого стал неразговорчивый.

 

— Да чего с ним случилось-то?

 

— Случилось то, что пошел за грибами, вроде как мы с тобой. В одном месте свернул с тропинки — дай, думает, посмотрю вон тот березнячок, вроде грибы должны быть. Свернул, походил, а назад никак — далеко отошел, тропинки нет. Стал плутать, и возвращается все в тот же березнячок. Три круга прошел, уже вечер начался, жрать хочется. Тут навстречу ему старик — вроде и нормальный, а какой-то странный, он сначала не разглядел. И темно уже было. Идет такой себе лесовик, и собака с ним. Он и говорит: старичок, подскажи, как мне выйти к участкам! Тот спрашивает: давно ходишь? Леонид говорит: давно, с утра. Эге, говорит старичок. Надо тебе, мил человек, выбираться до ночи, а то, неровен час, ночью тут у нас всякое может быть. И хихикает. — Макс засмеялся страшным дробным смешком. — А Леонид уже сам не свой, хотя мужик здоровый. Покажи, говорит, пожалуйста, как мне вернуться. А тот говорит: а надо ли тебе еще, мил человек, возвращаться? Будет ли тебе кто рад? Пошли лучше со мной, я тут неподалеку живу, тоже в поселке, поживешь пока, обтерпишься… Ну, кранты, думает Леонид. Псих, да в лесу, да еще ночью. Нет, говорит, мне домой надо, семья, то, се… Э, говорит старик, семья твоя только рада будет. Вот увидишь. У тебя, считай, и нет уже никакой семьи. Тут Леонид совсем струхнул, и главное, что-то в старичке очень не так, но что — он понять не может. Он говорит: ладно, я уж там разберусь, ты мне только выход покажи. А старичок говорит: выход, говорит, показать можно, но как бы тебе потом не пожалеть. Последний раз спрашиваю: со мной пойдешь или к себе? Леонид: к себе, к себе! Ну, тот говорит, пеняй на себя: за теми березами будет канава. Если перепрыгнешь, то сразу направо и будет твоя тропинка. А если нет — не взыщи, я предупреждал. И пошел, и собака его за ним. Леонид оглянулся — а собака тоже оглянулась и тоже так хихикает. — Макс опять изобразил ужасный смех.

 

— Ну тебя, — с облегчением сказал Леха. Хихикающая собака его добила.

 

— Как хочешь, — холодно сказал Макс и на всякий случай еще раз страшно посмеялся.

 

— А чего канава-то?

 

— Ничего канава.

 

— Ну Ма-а-акс! Нечестно.

 

— Леонида спроси.

 

— Я же не знаю его. Доскажи, я не перебью.

 

— Короче, — нехотя закончил Макс, — подходит он к канаве и чувствует, что страшно, сил нет. Она неширокая, метра полтора. Оттолкнуться, прыгнуть — запросто. У него роста почти два метра. Но чувствует, что если не допрыгнет — правда ужас. Какие-то листья желтые в ней… А лето! И кажется ему, что чем дольше он думает — тем она шире. Помолился всем богам, разбежался — и прыгнул. И долетел.

 

— Оглядывается — нет канавы, — не удержался Леха.

 

— Есть канава. Все есть, в том-то и дело. И тропа перед ним. Побежал домой, видит — уже просвет между деревьями. Скоро на бетонку вышел. А уже ночь почти. Тут-то он и сообразил, что в старичке было такого странного.

 

Макс замолчал.

 

— Ну!

 

— Антилопа гну. Он говорил, почти рта не открывая. Почти. Словно не он говорил, а у Леонида в голове это как-то… понимаешь?

 

— Понимаю, — сказал Леха. — Телепатия. А дома-то что?

 

— А дома он идет — и видит: магазин новый. У нас тут прежний сгорел пять лет назад. Он смотрит — думает: мама дорогая, что ж они так быстро новый выстроили? Вроде и не собирались… Прошел к себе на вторую — а там дочка его с мужем сидит. Он ушел, она еще не замужем была! Она в обморок, муж вообще его никогда не видал — стоит, глазами лупает. Он три года ходил, прикинь?!

 

— И зимой? — издевательски переспросил Леха.

 

— Какая там зима, капитан! Там щель. Он в другое измерение попал, и пока там три круга нарезал — здесь три года прошло.

 

— Относительность, — сказал Леха. — Это я читал.

 

— Ну, типа того, — снисходительно согласился Макс, подбирая палку, похожую на змею, и швыряя ее в кусты — оказалась гнилая.

 

— А если б он пять кругов нарезал? — спросил Леха. — Прошло бы пять лет?

 

— Надо думать, — равнодушно допустил Макс.

 

— И чего? Он теперь здесь живет?

 

— Где ж ему жить, когда дочка его из квартиры выписала. Она там с мужем теперь и с ребенком, а ему дачу оставили. Он еще документы полгода восстанавливал. Менты весь лес прочесали, не верили, как он так сумел, — так он даже в лес с ними не зашел. Вообще в лес не ходит теперь. Только однажды у бабушки сидел и вдруг говорит тихо: я, говорит, Васильевна, думаю, — дурак я, что у него не остался.

 

— У старика?

 

— Ну. Тут я не нужен никому, и про семью он прав оказался, а там, говорит, такая крупная была земляника. Никогда такой не видел.

 

— Поел землянички, — хихикнул Леха, хотя ему было не смешно.

 

— А может, ему правда лучше там было бы, — мечтательно сказал Макс. — Другое измерение, а, капитан? Звезды другие, собаки говорящие…

 

В эту минуту Леха остановился, и ему стало так жутко, как не было давно — пожалуй, с тех пор, как на экскурсии в Дарвиновский музей им показывали в банке зародыша без мозгов.

 

Справа от него была та самая береза с уродливым наростом, которую он машинально отметил про себя полчаса назад, когда они с Максом уверенно продвигались «строго на север». Он ни с чем не перепутал бы этот нарост. Ясно было, что они описали полный круг — либо у Макса свихнулся компас, либо тут была аномалия. Оставалась, конечно, слабая надежда, что Макс нарочно его таскает по кругу, потому что знает эти места и хочет подкрепить рассказ полным совпадением ситуации, — но Макс был увлечен историей Леонида, под ноги не смотрел и вообще хоть и был похож на психа, но на маньяка не тянул точно.

 

— Макс, — сказал Леха, удивившись собственной писклявости. — Мы по кругу ходим.

 

— Чего? — не сразу понял Макс.

 

— Я тебе говорю, мы по кругу ходим. Видишь эту березу?

 

— Береза как береза, — сказал Макс, начиная, однако, принюхиваться.

 

— Мы ее проходили уже. Точно помню.

 

— Да не может быть. У меня же компас.

 

— Врет твой компас. Вон и рябина там стоит, я ее помню.

 

Макс подошел к Лехе, словно желая встать на его место.

 

— Впечатлительный ты человек, капитан, — сказал он. — Внушаемый очень. Тебе расскажут, ты сразу в это и попадешь.

 

— Ну, давай еще кружок пройдем.

 

— Точно тебе говорю, — сказал Макс. — У меня отчим врач, так он говорит — полно таких. Им опишешь признаки болезни, они сразу все у себя находят. Ты во врачи не собираешься? А то мигом родильную горячку заработаешь…

 

— Пошли, Макс, — сказал Леха. Он вдруг ослабел и представил, что будет с мамой, если они тут ходят уже год.

 

— Хотя вообще-то, — хмуро забурчал Макс себе под нос, — вообще-то… Мы уже часа полтора ходим, так? Давно должны были к девяносто второму выйти, я тебе точно говорю…

 

Леха не отвечал и только прибавлял шагу. Тропы не было, они шли по компасу и по солнцу, которое, как и положено при ориентации на север, было еще чуть справа. На Лехиных часах было одиннадцать. Припекало, уксусом пахли старые пни, один раз они увидели белку, но примерно через полчаса резвого хода Макс резко остановился, и Леха услышал, как он под нос буркнул: «Мать моя старуха».

 

— Ну чего? — спросил Леха.

 

— Ничего, — сказал Макс. — Береза.

 

На этот раз Леха не заметил бы ее — они взяли чуть правее, — но не узнать уродливый гриб было невозможно.

 

— Слышь, капитан, — сказал Макс незнакомым срывающимся голосом. — Если это твои шуточки, так ты меня не дури. У меня бабка больная, ей волноваться нельзя.

 

— Ты осел, да? — шепотом заорал Леха. — Какие шуточки? Как я тебе компас перепутаю?

 

— А кто тебя знает, капитан, — бормотал Макс, принюхиваясь, — вдруг у тебя магнит, вдруг сам ты магнит, я читал, чудеса и приключения, прошлый год… Человек-магнит, вилки притягивал, компас при нем с ума сходил…

 

— Я щас тебе притяну компас, — грозно сказал Леха. — Пошли домой быстро.

 

— Ну, пошли… Пошли домой… Где у нас теперь дом, понять бы еще только…

 

— Ты ж говорил — ориентируешься!

 

— Я говорил? — спросил Макс. — Ну да, говорил… Ориентируюсь… Знаешь что, капитан, давай по солнцу для верности. А?

 

Он задрал голову. Солнце стояло ровно над ними, и понять, где север, где юг, не было ни малейшей возможности.

 

— Мох у деревьев с северной стороны! — заорали они почти одновременно и убедились, что компас не врет.

 

— Пошли на юг, — решительно сказал Леха. Ему уже не хотелось на девяносто второй километр. Он ломанулся через бурелом, утешая себя: ну ладно, есть же мобильник, они позвонят, их найдут… Запеленгуют или как это еще называется… Он посмотрел на экран: связь была. «Это же не тот лес, капитан, — бормотал сзади Макс, смирившийся с ролью ведомого. Он, кажется, перепугался, и от этого Лехе было еще страшнее. Он уже заметил, что Макс ведет себя как старший в любой безопасной ситуации, но как только пахнет жареным — начинает робеть и чуть не канючить. — Щель там, тут нет щели…» Вот же орешник, успокаивал он себя, я тут видел незрелый орех, сорвал, попробовал, куда-то выбросил, он был мягкий и кислый, где-то должен тут валяться, надкушенный… Ореха не было, но орешник был. Вот болотце, там справа камыши, Макс рассказывал, что тут отступала французская армия, что эта заросшая душицей дорога — их след… Сейчас выйдем, вон и опушка скоро… Где-то тут и тропинка, точно, это она — он поднял глаза и замер.

 

Прямо перед ним стоял невысокий старичок в брезентовом плаще, несмотря на жару. Собаки с ним не было. Это был обычный, нормальный старичок, заросший седой щетиной. Он смотрел на Леху со странной тревогой.

 

— Здравствуйте, — сказал старичок, почти не открывая рта.

 

Леха бы, наверное, впервые в жизни упал в обморок или как это называется, а может, с ним случилась бы куда более прозаическая вещь, если бы Макс сзади не сказал нормальным голосом:

— Здравствуйте, Сергей Дмитриевич.

 

Леха беспомощно обернулся.

 

— Это Сергей Дмитрич Козырев, — радостно сказал Макс. — Познакомьтесь, Сергей Дмитрич, это Леша Майоров. С нашей линии.

 

— Вы не видели Аню? — спросил Козырев.

 

— Аню? — переспросил Леха. Он все еще ничего не понимал. Козырев, Козырев. Сумасшедший физик с башней, с ментами по перимет­ру. Пришли менты, всех ударило током. Припоминаю.

 

— Аню не видели, Сергей Дмитрич, — торопливо ответил Макс.

 

— Такую девочку, — словно не слыша, повторял Козырев. — Девочку, двенадцать лет. Темненькая, глаза голубые.

 

— Не видели, не видели, — твердил Макс, — вы что, откуда тут девочка?

 

— Пошла в лес, и все нет, — пожаловался Козырев. — Давно должна была прийти. Почему не приходит, не знаете?

 

Леха смотрел на него во все глаза. Вот какие они, психи. Он в первый раз видел живого сумасшедшего. На вид нормальный, ничего и не скажешь. Может, и не псих, Макс трепаться любит…

 

— Ушла и не вернулась, — сказал Козырев. — Двадцать шестого августа.

 

Леха похолодел. Было второе июля.

 

— Нет, нет, мы не видели, Сергей Дмитрич.

 

— Мальчики, — сказал вдруг Козырев с новой, умоляющей интонацией. — Может, вы меня провели бы туда, а? Вы пройдете, я знаю. Вас пропустят, а я с вами.

 

— Мы никуда не идем, Сергей Дмитрич, — бодро сказал Макс. — Мы тут за грибами.

 

— Но я же знаю, — жалобно сказал старик.

 

— Нет-нет. Мы просто так. И никуда бы нас не пустили. Мы вон третий час кругами ходим, не можем к станции выйти.

 

— Станция там, — махнул рукой Козырев и прошел мимо них дальше, к видимой только ему цели.

 

Они постояли на тропинке, пока он не исчез из виду.

 

— Дочь ищет, — шепотом сказал Макс.

 

— Что, она тоже тут пропала?

 

— Ничего она не пропала, — сказал Макс сердито. — Он с женой развелся, жена дочку забрала. Он с тех пор и сдвинулся. Он уже тогда двинутый был, а после этого совсем.

 

— А я думал, пропала, — сказал Леха. — Как Леонид.

 

— Чудак ты, капитан, — сказал Макс. — Леонид — совсем особая история, иначе бы про него «Жизнь» не писала.

 

Морда у него в этот момент была настолько хитрая, что Леха окончательно уверился: все выдумано, включая того старичка с собачкой. Правда, сами они только что сделали два круга, и он успокоился только тогда, когда вернулся домой. Прошло три часа, а не два года. Мать нажарила тушенки с картошкой, на природе тушенка имела совершенно другой вкус. Он и в городе ее пробовал, только редко. Кажется, это единственный продукт, начисто меняющийся в зависимости от того, где его ешь. В городе это было обычное невкусное мясо, а на даче он набросился на него так, что уже через пять минут вытирал хлебом сковороду. Наверное, в лесу еще круче. В Лехиной душе воцарился уют. Матери он, само собой, ничего не рассказал.

 

Но на девяносто второй километр, подумал он, я не пойду больше никогда.

 

Так что в следующий раз они отправились туда только через неделю.