Классный журнал

Кубанькино

19 июня 2016 18:30

В те былинные времена, когда для нас важнейшим из искусств являлось кино, важнейшим из кино для нас являлся фильм «Кубанские казаки». Обозреватель «РП» Александр Рохлин отправляется туда, где снимался советский бестселлер, и находит очевидца тех съемок. Такая история.

И вдруг наступила тишина. Все электрические солнца погасли и потрескивали в темноте, изнывая от усталости. Трубы и барабаны смолкли, марши и песни отгремели, все звуки провалились в темноту. Стало понятно, что на дворе ночь, а не цирк и не кино. Пряная майская ночь в кубанской степи. Хотя бы и не в самой степи, а посреди площади в центре станицы, ставшей городом. В воздухе больше не пахнет дымом жаровень и дизель-генераторов. А пахнет цветущими каштанами, акациями и вишнями. Сверчки, не нуждаясь в микрофонах, во все горло славословят станичную жизнь, богатству которой можно только завидовать. И это мирное хоровое пение настраивало на пасторальный лад.

Густые сумерки укрыли центральную площадь, когда-то носившую имя последней революции.

Я вышел на площадь. Послушать сверчков. Посмотреть конец фильма. В темноте, под светом фар, в грузовики складывали части декораций. Отъезжающие машины с хрустом и чавканьем давили колесами пивные бутылки, оставленные радостными станичниками. Я был чужим в этом городе, и потому ко мне немедленно подошел страж порядка в форме кубанского казачьего войска.

— Потеряли чего? — поинтересовался он, имея в виду мой праздный, но любопытствующий вид.

— Нет, — говорю, — интересуюсь жизнью города.

Страж окинул меня утомленным, но не потерявшим бдительности взором.

— Да, праздник большой был.

Мы оба смотрели на широкую темную площадь с остовом концертной сцены напротив аллеи.

— Из Краснодара артисты приезжали, — добавил страж.

— Курганинск — знаменитый город, — согласился я. — «Кубанских казаков» у вас снимали.

— Вот-вот… — оживился ночной полицейский. — А я Кларе Степановне Лучко в четвертом году цветы дарил. От службы и от себя лично. Я ей так и сказал, что этот букет от курганинских милиционеров, а этот — от меня.

— И как она? — обрадовался я.

Полицейский выпрямился, словно увидел перед собой великую артистку и снова пережил волнительный момент.

— У этой женщины нет возраста, — сказал он с чувством.

Тяжелый грузовик с металлическими конструкциями с рычанием и треском отвалил от сцены и медленно поехал прочь.

— Она меня поцеловала! — возвысил голос полицейский.

И я понял, что этот поцелуй запечатлелся в самом сердце казачьего патрульного.

— Наверное, — заметил я, — она поцеловала вас от всего российского кинематографа и от себя лично!

В этот момент за присмиревшими каруселями послышалась возня и женское сквернословие. В темноте замелькали людские тени. Мой страж устало направился к месту происшествия.

В 2005 году площадь Революции в городе Курганинске Краснодарского края переименована в площадь Клары Степановны Лучко, сыгравшей Дашу Шелест в фильме «Кубанские казаки».

К Валентине Николаевне Куркиной приезжала на праздники и Радоницу дочь. После поездки к родным могилам и обеда Валентина Николаевна проводила дочь домой, в Новороссийск. А сама, устроившись на летней кухне, пила чай. Когда отворилась калитка, она не слышала, собаки в хозяйстве не было. Одиночество ее нарушили нежданные гости, но Валентина Николаевна не удивилась. Краеведческий музей часто отправлял к ней заезжих журналистов, и женщина знала, как с ними управляться.

Она провела их в дом, усадила за стол в светелке, а сама присела на низенький диванчик.

Журналисты всегда задавали одни и те же вопросы, но Валентина Николаевна не обижалась. Они всегда спрашивали ее о фильме «Кубанские казаки», съемки которого проходили на ее глазах. И она исправно отвечала. Всегда одно и то же. Ведь прошло уже много лет, и многое стерлось из памяти. Но и то, что осталось, слушалось с неизменным вниманием. Но главное для нее было не в том, что в тысячный раз приходилось рассказывать о 8-летней девочке, которая видела в своем доме знаменитых советских артистов. И не в том, что, забравшись на печь — ведь к взрослому столу ребятню не пускали, — четверо ребятишек наблюдали за странными, говорливыми и шумными московскими людьми. И не в том, что народный артист Хвыля пел так громко, что гасла керосиновая лампа. И не в том, что на столе были лишь хлеб, картошка, помидоры, лук да сало к водке (это почему-то всегда особенно волновало журналистов). А в том, что за всем этим стоял ее отец — Николай Григорьевич Табаков. Директор колхоза им. Молотова, в котором проходили съемки знаменитого фильма. Отец занимался обустройством всей киношной экспедиции. Но он был живой легендой еще и до кино. Он столько сделал для своей страны, колхоза и людей, что память о нем неизменно заставляла ее испытывать радость, гордость и грусть. И всегда хотелось, чтобы о нем знало как можно больше людей.

И поэтому она с готовностью повторяла одни и те же истории. О том, как артистов селили по домам колхозников, и о том, как строили ярмарку для съемок и цирк-шапито, и о том, как станичники ходили «сниматься» и глазели на невиданные чудеса — товары народного потребления. И о том, что только помидоры да арбузы были настоящими, а остальное — бутафорией.

А отец, принимая во всем самое живое участие, от того, чтобы попасть в кадр, отказался. Он вообще умел не выделяться и оставался самим собой — кубанским казаком — без оглядки на времена. Сидел в президиуме со Сталиным и Ждановым, воевал в кавчастях, поднимал разрушенный колхоз, в самые голодные послевоенные годы «давал» стране хлеба на двести процентов, а дом, построенный на свои кровные, продал, чтобы никто не думал лишнего… И ни одного колхозничка за «три колоска» не угробил. Его казачья форма сегодня в курганинском музее за стеклом экспонатом работает, и с нее всему возрожденному курганинскому казачеству мерку снимали, когда вспомнили, кто Кубани славу добывал.

И, может, потому и выбрали в Москве его колхоз для съемок, что сказку легче снимать там, где за нее люди себя не жалели и себе ничего взамен не просили…

Оттого и казалось дочери председателя, что ее отец был совсем не меньшим среди знаменитых московских артистов. Они пели и вдохновляли. А он пшеницу растил и строил. Он не меньше их сделал, чтобы сказка о кубанском хлебе и счастливых людях на кубанской земле стала былью.

А может быть, и больше…

Но так должны были додумать сами журналисты, наслушавшись рассказов Валентины Николаевны.

Однако чаще всего они спрашивали:

— А что же арка? Та знаменитая киношная, на которой цветами была украшена вывеска «Осенняя ярмарка»?

— А ее отец потом выкупил у «Мосфильма». И она стояла у въезда в правление колхоза. Потом ее передвигали несколько раз. Потом она исчезла. А потом ее построили заново…

Кинематограф оставил неизгладимый след в истории города Курганинска. Отбросив маски, можно смело заявить, что кинематограф сделал страшное дело. Он стер границы между правдой и сказкой в отдельно взятом российском городе. Так не должно было случиться, но так случилось.

Правда у нас жесткая, как целина. У нее много имен. Родина, война, разруха, колхоз, несвобода и т.д. Правда предписывала много трудиться, но жить бедно, как мышь. Сказка же была желанной, как весна, и обманчивой, как весна. Ее воспевали в песнях и мечтах, но точно знали или догадывались, что она не про нас. Что не видать нам общественного благоденствия, лебедей в рукавах и изумрудных орехов в алмазных скорлупках. Не потянем мы счастье…

И тут вдруг Кино и Кубань. Не коса и камень. Не лед и пламя. А… земля… и воля.

Пытливый путешественник взирает на современный Курганинск в изумлении.

Курганинск живет хорошо. Богато живет казачья станица на реке Лабе, на границе с черкесами. Словно хвост Жар-птицы держит в руках. А руки те в ежовых рукавицах.

Где подвох? Где собаку зарыли? Мучается пытливый путешественник, оглядываясь вокруг до рези в шейных позвонках. Почему в захудалой, в смысле удаленности от центров, станице улицы и площади выложены разноцветной брусчаткой? Почему фонтаны? Цветники? Газоны? Улицы? Памятники? Соборы? Почему все так ухожено, добросовестно и под присмотром?

Откуда такое изобилие тишины и достатка?

Кто позволил этакую роскошь чистоты, уюта и благоденствия?

С какого перепугу в степном селении стоит пятиэтажная, похожая на средневековую крепость Академия менеджмента?

Почему тощий ручей Кукса, который раньше по весне разливался грязным селем, а летом гнил в болотной ряске, сегодня — центральная пешеходная зона города, в брусчатке, изящных фонарях, кованых лавочках и цветущих каштанах? И на каждой третьей лавочке сидят узаконенные бездельники — влюбленные парочки, по разноцветным дорожкам сигают самокатчики и велосипедчики, а пузатые станичницы выгуливают свои дородные пуза…

Что происходит?!? Кто дуриком прикидывается? Где я?

На Кубани.

И ответ…

Во всем этом «самочинии и безобразии» виновато кино. Самое эфемерное из искусств…

Вчерашний сеанс включал в себя следующие эпизоды: ярмарка, транспаранты, факельное шествие юных курганинцев, карусели на площади, встреча с тенями прошлого. Горький, Ленин, Киров — белые и скромные, — прячась в майской листве, ни к чему трагическому не призывают. Кадриль под аккордеон. Выпивание в уличных павильонах. Избиение подвернувшегося под руку депутата. (Быстро, беззлобно, делово.) Армянская торговка сладкой ватой вздыхала: «За дело бьют, за дело… ничего не поделаешь…»

Человек с гирляндой воздушных шариков обращается ко мне с просьбой подержать его реквизит. Ему по нужде отойти. Удостоверения личности не спрашивает. «Я могу вам доверить, если вы не аферист… Но мне думается, что вы аферист…» Уходит… Затем концерт самодеятельности, дурманящий дух жаровень, салют и отблески зарева на лицах станичников.

Утренний сеанс: …

Послевкусие праздника. На площади ни следа от вчерашнего столпотворения. За ночь все убрали и почистили. В городе — выходной. По указу губернатора, кстати, по всей Кубани… Чтобы в себя прийти после торжеств. Редкие прохожие. Редкие автомобили. Ухают сычи. Квакают в пруду лягушки. В траве все время поет и стрекочет кто-то неустановленный. Пытливый путешественник украдкой пересекает громадную центральную площадь, ту самую, в честь замечательной артистки. Украдкой, чтобы не нарушить ощущения всеобщего умиротворения, разлитого в воздухе. Почему-то кажется, что и оно — умиротворение — входит в краевую программу по благоустройству Курганинска…

Танк Т-72 у входа в краеведческий музей. В кустах лежит лев. Собачья свадьба направляется в парк. Красная телефонная будка с исторической справкой о себе. (Ее нашел и привез к музею глава города лично.) В будке на полочке живет Чебурашка. Не хватает ящика из-под апельсинов… Украден?

Здороваясь с Че, я осознаю, насколько Курганинск пропитан кинематографом. Свежевыкрашенная броня Т-72, блещущая на майском солнце, вселяет уверенность. За вчерашний день Отчизны я спокоен.

— …Марине Ладыниной приходили письма со всего Советского Союза, — рассказывает директор Курганинского краеведческого музея Елена Геннадьевна Гончарова. — И не то чтобы люди благодарили ее за сыгранную роль… Они просились на работу. «Возьмите нас в свой колхоз!» — писали они. Кино рассказало о жизни на Кубани так, что в близость счастья немедленно поверили все. Но если оставить эффект кино в стороне, разве Кубань кого-нибудь обманывала? Война только-только закончилась. 46-й был голодный, 47-й засушливый, а хлеб собирали выше норм. И гнали эшелоны с зерном Россию кормить. Земля кормила. А сами жили скромнее некуда, Табаков иногда тайком от государства раздавал зерно колхозникам…

Что такое кино? Невидаль и волшебство на пустом месте…

Николай Васильевич Бридня, заслуженный учитель Кубани: «Первый и последний раз я воровал как раз на съемках “Кубанских казаков”. С пацанами прокрались в павильон, где на прилавках лежали конфеты. Унесли, сколько в горстях помещалось. За павильоном дрожащими руками развернули фантики. А там… вместо конфет — деревянные брусочки».

И где тут «великая сила»?

После фильма на Кубань хлынул народ. Величие и сила «главного из искусств» обнаружились в том, как вспыхнуло неосязаемое, самое глупое и непобедимое из чувств человека — надежда. Она и раньше никуда не девалась. Но кино всех заставило поверить в нее с необыкновенной силой.

Надежда пела в сердце, что после пляски смерти, словно очнувшись от кошмара, жизнь пойдет другая — щедрая на радость, обильная на любовь. И хлеба родится вдосталь. Только потрудись, себя не жалеючи. Кровушкой родную землю полил, теперь потом залей семижды семь раз, и вернется тебе счастье. И звезда Героя Соцтруда на гимнастерке. И зацветет калина в поле у ручья..

Надежда не постыдила. Земля не подвела. Калина — совсем не родной куст для Кубани. Но она зацвела.

Сегодня в самом Курганинске потомков казаков почти и не осталось, растворились они в массе вновь прибывших. Но вновь прибывшие прибыли не зря. Сказка в быль претворилась их руками.

— Один только кубанский колхоз «Кавказ» вырабатывал столько, что мог самостоятельно и бесперебойно кормить мясом, хлебом, молоком и свеклой город с населением в 80 тысяч человек. В течение года, — говорит Елена Геннадьевна Гончарова и добавляет, улыбаясь: — При этом до середины 70-х годов в городе не было ни одной асфальтированной дороги.

— А это что? — спрашиваю я, показывая на деревянную доску с искусно вырезанным девичьим профилем.

— Так это же Федор Лукьянов (Гордей Гордеевич Ворон), влюбившись на съемках в Клару Лучко (Дашу Шелест), вырезал из топляка ее образ… Вот такая кубанская любовь.

Я тоже желаю кубанской любви! Имеется в ней вечный недостаток, неутихающая в сердце жажда, и жадность, и зависть, и боль.

Закрывшись в гостинице с бутылкой каберне урожайного 12-го года, купленного по случаю на местной кубанской винодельне, с сыром, купленным по случаю на местной кубанской сыродельне, я включаю «Кубанских казаков».

Строго по секрету: я никогда не видел этого фильма до поездки в Курганинск. Значит, сегодня — премьера. И вот из темноты в перекрестии лучей света появляются две фигуры. Я узнаю их… это мои папа и мама. Рабочий и колхозница. Ворон и Шелест…

И первые звуки увертюры Дунаевского (тема сбора урожая у виолончелей и контрабасов подхватывается валторнами и трубами, а затем вступают солирующие скрипки и кларнеты) уносят меня в звенящее небо. И я вместе с комбайнами плыву по пшеничным волнам навстречу заре, хлебным горам и всеобщему народному счастью…

Сказочно вкусным было вино в тот вечер. Прихватив остатки сыра, я выхожу на улицу и иду по станице. Я ищу арку, за которой начиналась в фильме Осенняя ярмарка. Я должен кое-что проверить! Удостовериться еще раз.

Темнеет. Добрые станичники указывают адрес. У Демьяна Бедного на пересечении с Розой Люксембург.

А вот и она наконец. Высокая, словно застывшая радуга или мост по небу через улицу. Какой-то необыкновенной радостью, которая случается только весной, пахнут акации и вишни. Я останавливаюсь. Тихо вокруг. Станичник ведет под уздцы велосипед.

Я делаю несколько шагов вперед и прохожу сквозь арку… Вы помните, как лилась сквозь нее человеческая река отлично потрудившихся для Родины колхозников?..

Я иду сквозь и возвращаюсь… Да, все верно… Нет разницы между кино и жизнью…

Границы стерты.

Все статьи автора Читать все