Классный журнал

Крах на высоте

05 июня 2016 12:00

Бессменный ведущий уроков мужества «РП» Николай Фохт предупреждает, что в этой былинной истории мужества не занимать, разнонаправленного, объемного и отчаянного. Собственно, так можно о любом уроке Николая сказать. Но этот — особенный. Высокого полета.

В такие минуты сидишь, бывало, и думаешь: а ведь я любил жить!

В какие минуты? А в те, когда кажется, что за спиной ровная, выжженная интенсивными воспоминаниями, пересказами достоверных небылиц, несусветиц полоса. Вспомнить нечего; чтобы похвастаться, надо использовать другие ресурсы, а память, опыт, несгораемый житейский багаж — всё.

И вдруг — бац! Озарение, спасительная архимедова эврика. Есть еще порох в пороховницах и все такое.

Вот эта, былинная и поучительная история. Мужества и преодоления себя в этом сюжете не занимать — разнонаправленного, объемного, отчаянного мужества.

Я еще учился в университете, четвертый курс. Боролся за сборную этого прославленного учебного заведения. Совершенно идиотская травма: в тренировочной схватке даже не прием пропустил — оступился после рывка спарринг-партнера вниз, выставил руку и тюкнулся всем весом на эту выставленную конечность. Ерунда, разумеется. Но через тридцать секунд локоть распух, боль в суставе дикая. Повторный, привычный ушиб правого локтевого — первый случился пять лет назад, аккурат когда наш спортивный класс готовился к турниру в Севастополе. У меня были отличные шансы, но я на тренировке вот так же выставил руку и воткнулся ею в ковер. Вывих этот залечивал полгода: пропустил много важных соревнований, полностью сменил арсенал коронных приемов — чтобы можно было с не до конца восстановившейся рукой бороться. Больше скажу: я поменял стойку и теперь боролся как левша.

И вдруг — повторная травма.

Это плохо, любой рецидив может поставить под угрозу спортивную карьеру. Хотя моя карьера никаких угроз не боялась: ее просто не было. Так, собирал очки для сборной университета, что-то выигрывал, 5–7-е место, в общем, стабильно занимал. Этого было достаточно.

Карьера не карьера, а тренироваться я не мог. Что-то там в локте скопилось, жидкость какая-то, и доктор посоветовал вообще забыть про более-менее профессиональный спорт.

Драма? Конечно, нет. Как камень с души. Можно поздно ложиться, можно выпивать не два раза в неделю, а хоть каждый день, и можно есть, сколько влезет. Скорбно сообщил тренеру о вердикте врачей — и только меня и видели.

Погулял я месяца три — чувствую: чего-то не хватает, адреналина какого-то. Но при этом на ковер и татами возвращаться не хочется, тренироваться вообще нету никакого желания.

А к тому времени некоторые однокашники вовсю строили взрослую жизнь. То есть кто-то школу милиции окончил, кто-то так, консультантом в нарождающихся международных компаниях в службе безопасности работал. Например, Свир, Свиридов Женя, получил совершенно, как мне казалось, экзотическое место во аэропорте Внуково. Сама должность ничего особенного — боец-консультант, но, как рассказывали общие знакомые, Женька теперь приходил на всякие сборища друзей в компании двух-трех стюардесс. Никто ему не завидовал, но все-таки приглашать на встречи одноклассников стали намного чаще.

Меня, например, приглашали редко: в школе я был отличником, все знали, что я еще пытаюсь бороться, поэтому не смогу сорваться на пятидневную рыбалку в Карелию — или куда там ездили колобродить мои менее спортивные дружки.

Но вот как бывает: сразу после официального объявления о завершении выступлений я столкнулся со Свиром на Садовом кольце. Он стоял рядом со своей машиной, «шестеркой» зеленого цвета, и разглядывал чистую, блестящую шину. Рядом ни одной стюардессы.

— Понимаешь, наверное, прокол. — Он сообщил мне это весело, как будто предчувствуя новое приключение. — Ты умеешь колесо менять?

Я не умел — откуда? Права я получу еще лет через пятнадцать.

— Теоретически я знаю как, но ни разу не пробовал. Подсобишь?

Мы довольно быстро сообразили, что надо делать, куда приладить домкрат. Когда дошло до силовой части — гайки, разумеется, не поддавались, — почувствовали себя как рыбы в воде: даже травмированная рука не помешала мне буквально одной левой, которая, как я рассказывал, взяла на себя роль правой, щелкать эти гайки как орехи. А закручивал уже Свир — потому что ответственность. Справились за полчаса. Женька предложил поехать к нему в Чертаново и там отметить прецедент братской взаимовыручки.

Вмазали мы по «Тичерсу» — хотя этот вискарь и в московских магазинах можно было купить, Свир объяснил разницу, указал на «дьюти-фри онли» и предложил подержать первый глоток подольше во рту, под языком: «Чувствуешь, какой неповторимый солодовый аромат?»

Мне все нравилось. День заканчивался отлично, завтра я отосплюсь как следует, могу даже занятия пропустить — все равно скоро сессия, вот тогда и поучимся. И я рассказал Свиру о завершении карьеры.

Я не знаю, может, это из-за виски, может, он слишком долго и часто держал скотч под языком, но реакция была, прямо скажем, неожиданной. Свир обнял меня за шею своей ручищей (а он в девяносто боролся, значит, был приблизительно в полтора раза больше меня) и сказал вдруг: держись, Колька, не унывай, не брошу тебя в беде. Как ты меня сегодня выручил, так и я.

И сдержал слово.

Уже через день он позвонил вечером домой и сказал, чтобы я подъехал на Киевский, там тренировочная база его бойцов.

— Свир, ну я же рассказывал — я не могу тренироваться, рука вылетала.

— Кто сказал тренироваться — в баню идем.

— Со стюардессами?

— Лучше, Колян, с Андреем Михайловичем. Он мой босс, я тебя рекомендовал.

В общем, в парилке выяснилось, что внуковский авиаотряд всеми силами стремится соответствовать мировым стандартам. Андрей Михайлович сообщил, что уже с прошлой осени на линии, как он выразился, работают тайные пассажиры — переодетые в простых граждан агенты его, Андрея Михайловича, службы безопасности. Пресекать преступления, спасать от терроризма.

— Ты парень неприметный. — Начальник оглядел меня буквально с ног до головы. — Не то что Свиридов — вон какой амбал. А в нашем тайном деле неприметность и нужна. Чтобы никто и подумать не мог, что под обычным джемпером с вещевого рынка ЦСКА скрывается тренированное тело атлета.

Да, говорил Андрей Михайлович витиевато, но тем не менее смысл его предложения я уловил четко: летом, после сессии, два месяца полетать туда-сюда в качестве агента службы безопасности. Деньги хорошие, питание на борту бесплатное, мир посмотрю…

— А что, можно будет из аэропорта выходить?

— Ну а как же… В смысле, может, и не надо будет из аэропорта выходить, но виза в страну будет — паспортный контроль наравне со всеми, чтобы не заподозрил никто. То есть технически ты уже в другом государстве. А я тебе по собственному богатому опыту скажу, Николай: по аэровокзалу можно составить представление не только о городе, но и обо всей стране.

Вообще-то я обрадовался: я все еще мечтал подружиться с пилотами, пофлиртовать с пресловутыми бортпроводницами — и да, мир посмотреть. А то был только в Югославии, привез оттуда зачем-то набор чешских хрустальных стаканов… Опыта глобального наберусь, стану наконец стреляным воробьем, все такое.

Маленький шаг в большую жизнь.

И да, Михалыч обещал ведомственную поликлинику с отличным хирургом и физиотерапевтическим кабинетом — для моего локтя. «Космонавтов после полетов восстанавливали, а уж с тобой-то и подавно справятся».

Доктор оказался хорошим: рука зажила к середине июня — прямо к первому рабочему дню, к первому необычному полету. За неделю до этого — инструктаж. Очень похоже на начальную военную подготовку в школе. Скучно и совершенно бессмысленно.

Я томлюсь в комнате службы безопасности, ручная кладь при мне. Загранпаспорт сдан Михалычу, общегражданский (вдруг понадобится?) в нагрудном кармане. Сижу за казенным столом, пью чай из пакетика.

В комнату входит молодая женщина. «Наконец», — почему-то пронеслось в голове.

— Меня зовут Майя, ты Николай? — И руку мне подает. Руку я пожал, со всем согласился. — Мы сегодня вместе летим, я руководитель нашей группы. Слушаться беспрекословно, я это люблю. А непослушания не люблю. Пьешь?

— Ну так, по праздникам. По выходным. Среди недели бывает. В общем, нет, не пью.

— Ну и дурак. На нашей работе запьешь, никуда не денешься. Тяжелая работа. Нервная. Куришь?

— Да нет, вот курить точно нет.

— Это хорошо. Некурящим в полете намного легче, чем курящим. Это факт. Короче говоря, летим во Владик…

— Во Владивосток или во Владикавказ?

— Чувство юмора у мужчины — это плюс. Если оно есть. Владик есть Владик, восточные ворота нашей Родины, понял? Ты ведь студент? Вот и давай, учись, набирайся опыта. Наблюдай за старшими, более опытными товарищами, подглядывай детали, в смысле, подмечай, фиксируй, применяй на практике. Что главное в нашей работе, знаешь?

— Знаю. Смекалка. И чтобы не курить.

— А что так несерьезно подходим? Ты что, развлекаться сюда пришел? Я тебя быстро со смены сниму. Ладно, не сниму. Мне влом опять одной тащиться хрен знает куда. Регистрация через три часа. Давай познакомимся поближе, напарник.

И Майя достала из дамской сумочки бутылку «Тичерса». И швейцарский шоколад «Тоблерон». Из дьюти-фри.

Курила она много, выпивала тоже изрядно, слопала весь шоколад, достала вторую плитку. И говорила километрами. Я молчал, пил без закуски, мне скорее хотелось к самолету, на свежий воздух. Да и во Владивосток я был не против, я там не был никогда.

— Я так тебе скажу: я врач по профессии. — Майя вводила меня в курс дела. — До полетов работала в зоопарке.

— То есть вы ветеринар.

— С какого перепуга ветеринар? Я работала в медпункте Московского зоопарка, все чин чинарем: тонометр, стетоскоп, спирт. Начальник охраны зоопарка — главный пациент. Он меня сюда рекомендовал — когда его жена засекла нас в шашлычной.

— А что, шашлыки — это считается уже изменой?

— Ну ты же не видел, что мы делали в шашлычной в пять утра. Гарик ведь на полставки и там охраной заведовал. А его благоверная — технолог. Пришла пораньше мясо принять, чтобы тухлятину не подсунули. Главное, ее больше всего взбесило, что мы там, на кухне, свалили в одну кучу и свинину, и говядину, и рыбу замороженную — ну не контролировали себя совсем, чего греха таить. То есть двойное кощунство с ее точки зрения, неуважение к ней не только как к женщине, но и как к профессионалу. Вот мне и пришлось покинуть зоопарк. Теперь тут контузь.

— А Гарик?

— Не знаю, он не летает, у него аэрофобия. Счастливчик.

— Майя, а вот скажите: как вы визуально классифицируете пассажиров, кто вызывает подозрение, на что мне обращать внимание?

— Не знаю, я за все время (четыре месяца болтаюсь в этом аду) научилась только десятитысячников определять. Знаешь, кто такие десятитысячники-то, оболтус? Это те, кто трахаются на высоте десять километров.

— А как вы их определяете?

— Это очень просто — я их всех в лицо знаю. Это же клуб, орясина.

Майя звонко засмеялась. В общем-то, она была приятной, симпатичной женщиной и интересным собеседником. Только мне показалось, что за два часа, пока мы ждали объявления на регистрацию, она напилась. Пока она сидела, это было совсем незаметно… То есть не то чтобы совсем, не очень бросалось в глаза. Но когда мужской голос по внутреннему динамику объявил наш рейс, напарница повела себя очень странно: она встала со стула и легла на кушетку.

— Коль, не в службу, а в дружбу, накрой меня пледом. В шкафчике. И подушку дай.

— Нам же лететь, Майя.

— Нет, я не полечу, — твердо сказала тайный агент и мгновенно заснула.

Я нашел Андрея Михайловича и доложил обстановку. Начальник, в общем, даже не очень удивился. Он откинулся на своем кресле из кожзаменителя и затянулся «Честерфилдом», да, из дьюти-фри.

— Летишь один, прикроешь Майку. Она в целом-то неплохая баба, только сонная какая-то. Отключается прям на полдороге, даже алкоголь иногда ни при чем. У нее красных телец не хватает. В крови. От этого вялость внезапная. Между нами говоря, толку от нее на борту никакого, так что вся надежда на тебя, — внезапно заключил начальник.

— Так я же ничего не умею.

— Я сейчас научу. Берешь с собой ее паспорт и — на борт. Ребята зарегистрируют обоих, они в курсе, сейчас предупрежу. Во Владике так же поступишь. Давай, сам не проспи рейс. Завтра ночью прилетишь назад — послезавтра утром отчет на моем столе. Вперед.

На регистрации все прошло гладко, зато сам рейс оказался невыносимым. Десяток турбулентностей, отвратительная еда, ни грамма алкоголя — я в запарке не взял остатки «Тичерса» у несостоявшейся напарницы. И, главное, удивительно спокойная публика. Прям как в поезде: только взлетели, поели — сразу все уложились спать. Ни пьяной драки, ни детских криков — тишина. Как положено по инструкции, каждые двадцать пять минут вставал с кресла в хвосте салона, доходил до первого класса и назад — тишь да гладь. Никаких десятитысячников, ни малейшего шевеления под пледами и плащами, в туалет строго по одному. Тоска.

Но главное не в этом, главное — от долгого перелета у меня невероятно разболелся локоть и заболела спина. Серьезно заболела — никогда такого не было. Не разогнуться. Даже отчет не смог написать: локоть болит, сидеть не могу. Андрей Михайлович сказал мне прямо: небо не для тебя, сынок.

А с Майей мы подружились, она-то и залечивала мне спину, локоть, помогла пережить крах моей авиамечты. Ну, это она так думала, что крах. Я приходил к ней в перерывах между ее полетами — когда ей вообще удавалось улететь. То есть часто приходил.

А потом что-то случилось с ее красными тельцами, она перестала засыпать на ходу — и вернулась к Гарику. Он к тому времени стал директором зоопарка, а шашлычная превратилась в кооперативное кафе французской кухни. А что стало с женой-технологом, я не знаю.

У меня к тому времени началась совсем другая, настоящая, взрослая жизнь.

Колонка Николая Фохта опубликована в журнале "Русский пионер" №64. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все