Классный журнал

— Татары на рынке есть?

 

Представитель администрации Даниловского рынка, мне кажется, удивился. Во всяком случае, он побледнел, а собеседница его, разговор с которой я жестко прервал, сделала два шага назад, на всякий пожарный.

 

— Татары… У нас много национальностей работает. Украинцы, молдаване, таджики, узбеки… Татар что-то не припомню. Ах да, от главного входа налево, цветы. Там руководительница татарка, кажется, Динара. А зачем вам татары?

 

— Ну а картошка из Татарстана имеется? — Я не стал прессинговать представителя рынка ремаркой «вопросы тут задаю я».

 

— Из Татарстана, кажется, картошки не имеется. — Мужчина взглядом попросил поддержки у своей бывшей собеседницы. Та сделала вид, что понятия не имеет, о чем речь, и вообще плохо знает этого высокого, обритого наголо человека.

 

— А из каких-нибудь ближних регионов, соседских с татарскими землями?

 

— А какие у них соседи? — Видно было, что скованность моего собеседника прошла, он полностью погрузился в татаро-картофельную тему. — У нас есть картошка из Тамбова, например.

 

— Тамбов не пойдет, далеко.

 

— А липецкая?

 

— Еще дальше. А нижегородской нет? Вообще, есть в Нижнем картошка-то?

 

— Это нам не известно.

 

— Ладно, пойду в цветы. Просто мне нужна хорошая, по возможности татарская картошка. Сания попросила. Треугольники будем делать, лапшу куриную варить. — Я мигрировал по направлению к татарской просодике, к вмонтированному в московский говор татарскому интонированию.

 

Представитель рынка удовлетворенно кивнул — и девушка к нему вернулась.

 

Динары на месте не было, мой план по подбору идеальной картошки близок к провалу. Действительно, тамбовская и липецкая заполонила рынок, выиграла конкуренцию подчистую — только азербайджанская, молодая, по триста еще есть. Но нам она не подходит — мелковата. Выбора не оставалось — взял липецкую, универсальную, не темнеющую.

 

Надо ли говорить, что до Даниловского я был в магазине «Бахетле». Молодой мерчандайзер тоже очень удивился вопросу: действительно, зачем человеку именно татарская картошка? Нету такой, не было, не будет.

 

Как зачем, вопрос-то ребром стоял: того татарского нет, этого нет, мясо так себе, курица тоже. Если еще и картошка будет плохой, не такой, как надо, — какой смысл готовить треугольники и куриную домашнюю лапшу?

 

Сания Шавалиева только на первый взгляд детская писательница, сказочница. Как только дело доходит до серьезных и конкретных вещей, она сама становится жесткой, оперативной и эффективной.

 

Короче говоря, купил я этой картошки с походом — ну, если дойдет до отбраковывания отдельных картофелин, чтобы выбор был. Я вообще-то не знал, что у татар с едой так серьезно. То есть я специально не думал о том, как у них с едой, просто думал, что так же, как у нас. А у нас как? У нас никто не знает, какая картошка для варки, какая для жарки, в какой мало крахмала, в какой — чересчур. Картошка и картошка, с луком и со сметаной. А тут вон как.

 

Готовили мы в квартире дочери Сании: дети в Москве живут и работают, а Сания тут по делу, приезжает за товаром. Потому что еще она бизнесмен, средний и мелкий опт нижнего белья — носки, трусы. Покупают тут, продают в Набережных Челнах, где у них с мужем большой дом.

 

В общем, когда я зашел на небольшую московскую кухню где-то в районе Кунцева, в кастрюле уже кипела курица.

 

— Чтобы быстрее управиться, — объяснила Сания.

 

План был простой. Я чищу картошку, морковку, луковицу, а Сания, детская писательница, когда придет время, бросит их в кастрюлю с курицей.

 

— А что, резать не надо?

 

— Не надо, так, целиком.

 

Это же очень удобно!

 

Пока варился бульон, Сания рассказывала мне истории. Вот, например, как она стала писателем. Нет, сначала как из инженеров Сания и ее муж превратились в бизнесменов. Оказывается, однажды в Набережных Челнах сгорел завод двигателей КАМАЗа. Много тысяч человек остались без работы. И Сания осталась. И мужу зарплату не платили — он на другом заводе работал, не сгоревшем еще. И вот однажды Сания пришла к по­друге и сказала: все, больше не могу, денег нет, детей кормить нечем, что делать, не знаю. А та ей: а ты вставай за прилавок на рынке. Был такой в Набережных Челнах, вроде Черкизовского у вас в Москве, пояснила Сания. Сначала будущая писательница прогнала от себя даже мысль такую: как это она, человек с высшим образованием, станет торговать на рынке? Но, как говорится, делать нечего, жизнь оказалась жестче. Сания стала продавцом. И все бы ничего, да какая-то она невезучая продавец оказалась. В том смысле, что, как только ее смена, сразу налоговая на рынок приходит или проверка какая. И именно к ней. И вообще, все проверки — к ней. Другие нормально так торгуют, не тужат — а у Сании сплошные проверки, не вылезает из проверок. Даже торговать некогда — так выходило из рассказа Сании. Ни шатко ни валко началась торговая карьера и, может быть, даже закончилась, затухла бы вскоре, если бы на торговое место не пришел муж Сании. Ну, наверное, чтобы забрать ее, как ребенка из садика. Так получилось, что Сания оставила минуть на десять мужа у торговой своей точки, а сама отлучилась. Когда вернулась, обнаружила ажиотаж. Люди толпились у ее прилавка, чего за все время ее работы в торговом секторе отродясь не наблюдалось. Муж Санию, разумеется, отругал: что ж ты меня бросила, они же, покупатели эти, сразу как налетели, давай цены спрашивать. А я откуда знаю. Вот эта штука сколько у тебя стоит? Пятьсот? А я за две тысячи продал. А эта? Две тысячи? Я за четыре отдал, это еще со скидкой. Короче говоря, ты сколько за день наторговала? Пятьсот? Вот тебе восемь тысяч, и пошли домой.

 

Беспрецедентный успех мужа заставил Санию крепко задуматься. Она провела эксперимент: поставила благоверного еще раз за прилавок, а сама рядом встала. Конечно, тут же пришла налоговая и спрашивает у нее: где ваши документы и вообще лицензия? А что вы у меня спрашиваете, вот же мужчина торгует, я-то в сторонке стою. Налоговая посмотрела на мужа и пошла дальше. И снова финансовый успех. В общем, оказалось, у него талант. И он тоже стал заниматься бизнесом. Вместе стали. Почему нижнее белье? Естественный отбор: все перепробовали, на этом остановились.

 

— Сания, а пену ты сняла? — Я вдруг встрепенулся, пытаясь и свою значимость зафиксировать, свою осведомленность проявить, свои недооткрытые таланты обозначить.

 

— Конечно, сняла, в самом начале. Вон, смотрите, какой чистый, какой красивый бульон. Знаете, почему такой красивый?

 

— Из-за татарской курицы? — предположил я.

 

— Да, из-за морковки: она цвет дает такой, желтоватый, насыщенный.

 

А писателем Сания Шавалиева стала, потому что много путешествует, переезжает, перелетает с места на место. В аэропортах думается хорошо, сочиняется отлично. Я, кстати, уже потом, после нашего обеда, открыл книгу Сании «Истории от Карманкула» — там прям с этого и начинается: сидит Сания в зале аэропорта, ждет свой рейс и видит странного человека, Карманкула… Ну а потом истории всякие, для детей. Хотя я тоже прочитал несколько рассказов.

 

Тем временем пробил час треугольников, эчпочмаков по-татарски. Сания достала какой-то особый, татарский наверное, фарш. Часть начищенной картошки порезала на мелкие такие кубики. Взяла готовое слоеное тесто, сначала порезала на прямоугольники, потом из прямоугольников получились шарики, из шариков — кружочки. В эти кружки из теста Сания положила начинку — фарш с картошкой и луком. Заправила туда еще маленький кубик сливочного масла и сделала треугольник. С дырочкой посередине.

 

Сделать треугольник из круга, с одной стороны, просто, а с другой стороны — не очень. Самое трудное — защипывать тесто. Я тоже попробовал — мой шов мне самому не понравился. Грубая работа. Сания вежливо похвалила. Мы уложили треугольники на противень, Сания еще обмазала их яичным желтком. Причем мазала клевой кисточкой, для краски.

 

— Ну а что делать, — грустно и весело рассказала она (как это одновременно у нее получается?). — Пришла в хозяйственный, где, говорю, такая специальная штука, чтобы треугольники мазать. Продавец говорит: нету. Вот возьмите кисточку для краски, она новая, еще лучше будет. А я подумала и купила. По-моему, и правда лучше.

 

И по-моему лучше: у меня есть специальная штука для промазывания продуктов питания. Пластмассовая ручка с резиновой какой-то кистью. Кисть отваливается от ручки, а приклеить страшно: все-таки я же ею еду мажу. А в саниевской все прекрасно: щетина натуральная, кисточка к деревянной ручке приделана железной скобкой — красота.

 

Пока я любовался кисточкой, хозяйка уже замесила тесто для лапши: два яйца и полстакана муки. Крутое тесто. Сания его раскатала, а потом стала резать — тонко-тонко. И меня научила, и я стал резать тесто тонко-тонко, по-татарски. И не удержался, сказал:

— А вот я помню, бабушка тоже делала домашнюю лапшу. Только у нее лапша была широкая, толстая.

 

Сания кивнула и улыбнулась. Я шинковал тесто и вспоминал свой двор в Черемушках. Дворника дядю Колю, татарина ра­зумеется, его тихую, крупную жену, их красивого сына. Вообще, не знаю, у кого как, у меня слово «татарин» ассоциируется с Моск­вой. Я понимаю, что все это разные татары — московские, казанские, из прочих мест. Но для меня они все москвичи. Я до сих пор считаю, что все татары раньше, когда еще не было казанского «Рубина», болели за московский «Спартак». Московские, а значит, и все другие татары чаще, чем даже я, ходили в баню, а потом пили пиво, например, на Трубной площади. Я вообще, честно говоря, не видел никогда разницы между татарами и русскими. Ну и что, что язык другой, — многие мои татарские знакомые и не знали своего языка, так, несколько слов, для порядку, чтобы далеко от своих не отбиваться.

 

Однажды, уже после краха коммунизма, я встретил других татар — в литовском Тракае. Это были не совсем татары — караимы. Так они вообще ничем не отличались ни от кого — ни от литовцев, ни от русских. Нет, отличались все-таки — пирожками, невероятно вкусными пирожками с начинкой из рубленого мяса и лука. Умопомрачительные пирожки. Хотя некоторые сомневаются, что караимы — это татары, есть разные версии, вплоть до иудейской. Но, судя по этим пирожкам, по кибинам этим, караимы все-таки татары, тюрки.

 

И вот татарский мир оказался огромным и далеким; и совершенно незнакомым, почти чужим, не московским. Не был я ни в Казани, ни в Бугульме, ни в Елабуге. Да и в Набережных Челнах, где Сания Шавалиева сначала была инженером, потом бизнесменом, а в результате писателем, — не довелось.

 

Из кипящего бульона Сания достала и морковку, и лук, и картошку — курицу она разобрала еще раньше. В хороший, наваристый бульон мы бросили нашу тонкую татарскую лапшу.

 

И она быстро сварилась — потому что тонкая.

 

И подоспели треугольники.

 

И Сания накрыла стол: отдельно курица и овощи из бульона, отдельно треугольники, отдельно тарелка с лапшой.

 

Несколько ложек лапши, рука сама тянется к сочному тре­угольнику. А потом в отдельную тарелку немного курицы, картофелину, можно даже морковку попробовать… Нет, не стану морковку, морковка пусть для красоты, для цветового контраста полежит.

 

Домашний обед: необычный, но какой-то знакомый, родной даже. Всплыло зачем-то: «Ты прости меня, Гагарин, я татарин, я татарин».

Может, и я татарин, пронеслось в голове. Я поднял взгляд на Санию. Она улыбалась. Неужели услышала мои мысли?

 

— Такой необычный сегодня день. Мужчина и картошку на­чистил, и лук, и морковь. Редко такое у нас, в татарских семь­ях, увидишь. Приятно.

 

Да нет, не татарин я.