Классный журнал

Почти разумны

22 мая 2016 11:45

Рассказ Майка Гелприна

Олег присел на корточки, расстелил на траве клеенку и вывалил на нее содержимое мешка с подарками. Аляповатые пластиковые заколки, броши из дешевого стекла, примитивные перочинные ножи — весь запас, что приволок с Земли вернувшийся из отпуска Луис.

— Хорошие вещи, полезные, — подбодрил Олег аборигенов. — Ну, что стоите, налетайте.

Аборигены, как обычно, не отреагировали. Все трое смиренно стояли в ряд и безмолвно переминались с ноги на ногу, будто солдаты карликового войска, которым уже скомандовали «вольно», но забыли добавить «разойдись».

Луис почесал в затылке, поморщился.

— Примитивы, — прокомментировал он. — И какому олуху пришло в голову классифицировать их сапиенсами?

— Сам ты примитив, — рассердилась Глория.

Она решительно отстранила Луиса, присела рядом с Олегом, выбрала из кучи безделушек стеклярусные бусы и протянула ближайшему аборигену.

— Возьми, — принялась уговаривать Глория. — Смотри, какие красивые, подаришь своей девушке. У тебя есть девушка?

Абориген помялся, затем нерешительно протянул верхнюю конечность и немедленно ее отдернул.

— Трусоват, — констатировал Луис. Он повернулся спиной и двинулся в лабораторию. — Только время с ними терять, — бросил Луис через плечо.

Глория досадливо фыркнула.

— Погляди, какая красота, — вновь взялась она за уговоры. — Чудесные бусы, замечательные.

— Постой. — Олег выудил из груды барахла перочинный ножик с изогнутой перламутровой рукояткой. — Что ты мужику бабские финтифлюшки предлагаешь. Нож, — объявил Олег торжественно. — Держи. Нет ничего лучшего для мужчины, чем вспороть брюхо врагу. — Олег полоснул лезвием по клеенке. — Ну, как вам? — оглядел он аборигенов. — Правда, классная штука?

Демонстрация брутальных свойств ножа энтузиазма не вызвала. Потоптавшись с минуту, аборигены синхронно развернулись и закосолапили в лес.

— Ты все испортил, — набросилась на Олега Глория. — Они миролюбивые, смирные, а ты — «враги, брюхо, вспороть»… Не удивлюсь, если они больше не придут.

— Ну и не придут, велика важность, — виновато бормотал Олег, едва поспевая вслед за Глорией к лабораторной двери. — Я, между прочим, и так не понимаю, чего они ходят.

Понять и вправду было затруднительно. Аборигены наносили визиты два-три раза в неделю. И были они друг от друга неотличимы. Одного роста, Олегу по колено. Одного окраса, цвета черного кофе. И с одинаковым спокойно-грустным выражением круглых карих глаз в пол-лица. Луис, впрочем, уверял, что не лица, а морды, и в разумность аборигенов верить отказывался. Мало ли что там болтают теоретики — ксенозоологи всякие и экзобиологи. Им же троим, сугубым практикам, геологам и геодезистам, принимать теоретические изыскания на веру не пристало.

Ни на один земной вид были аборигены не похожи, а, скорее, сочетали черты полудюжины разных видов, словно причудливый гибрид, выведенный затейником-селекционером. Поэтому применить биологическую систематику к ним земляне-ученые не пытались и ни к одному отряду плацентарных млекопитающих их не относили.

— Лемуроподобные медвежата, — шутил иногда Луис. — А то и медведеобразные кроты.

На лабораторном пороге Олег оглянулся. Аборигены достигли опушки и один за другим втянулись в чащу. Олег на секунду замер, любуясь буйством местной флоры. Лес покрывал девяносто процентов суши этой планеты, был он величественным и в буквальном смысле непроходимым и непролазным. За полтора года, что существовали лаборатории, исследовать удалось разве что малую его толику. Да что там малую — ничтожную, подумал Олег, а то и вовсе никакую.

Змеехват сошел с тропы и уселся на ствол поваленного ураганом иглолиста. Отодрал шершавую пористую кору, извлек из-под нее личинок жука-древоеда и принялся закусывать.

Остальные двое отставали. Цикадник повредил левую ногу во время последней охоты на клыкаря и поэтому передвигался небыстро. Рыболов вообще никогда не спешил, да и немудрено — когда удишь день-деньской рыбу на речном берегу в излучине, торопливость ни к чему.

— Хорошие личинки, вкусные, — подумал Змеехват Рыболову, едва тот выбрался на тропу из-под бахромы лианового занавеса.

Рыболов поморщился — личинок он не жаловал. Питаться он привык свежей рыбой с реки, так что лесных насекомых полагал не снедью, а приманкой.

— Большую змею видел, — подумал Рыболов Змеехвату. — Под корнем веерного дуба. Мясистая змея, жирная.

— Суп сварить можно, — подтвердил появившийся за спиной у Рыболова Цикадник. Думал он обоим, так что вкус горячего, наваристого змеиного бульона явственно представился всем.

— Может, сходишь, убьешь? — заискивающе подумал Цикадник Змеехвату. — Никто лучше тебя змей не убивает.

Змеехват поколебался. С одной стороны, змеиный суп хорош и укрепляет здоровье. С другой — время терять не хотелось. К тому же Зарянка ждет, наверняка соскучилась, пока он шастает по лесу.

— Я вот все думаю, откуда эти гладкокожие пришли, — перевел мысленный разговор на другую тему Змеехват. — И почему их только трое, где остальное стадо.

— С дальних болот пришли, не иначе, — обстоятельно рассудил Цикадник. — Видать, семья отделилась. Хотя самка не похоже, что на сносях.

— Интересно, они хищные или травоядные, — подумал Рыболов. — И если хищные, нравится ли им рыба.

Змеехват свои мысли скрыл. Он тоже неоднократно размышлял, чем питаются гладкокожие, но ни к чему конкретному не пришел. Выяснить это, однако, было необходимо. Змеехвату необыкновенно понравился резак. Но не рассердятся ли гладкокожие, предложи он в обмен змею, было неизвестно. Взять резак даром Змеехвату и в голову не приходило, хотя гладкокожие явно предлагали за так. Рискну, решил наконец он. Набью завтра побольше змей, постараюсь, чтоб были помясистее. Рыболов желтобрюхов наудит…

— Дом у гладкокожих хороший. И ноги сильные, — беспорядочно думал в открытую Цикадник. — Жаль, что размышлять они не умеют.

— А может, умеют, — возразил Рыболов. — Только друг другу размышляют, вот мы и не слышим.

— Ерунда, — отмахнулся Цикадник. — Мы-то им размышляли. У меня голова вспотела, пока я им думал. А они в ответ только ртами шумят.

— Ладно. — Змеехват поднялся со ствола. — Все равно сейчас ничего не надумаем, — подытожил он. — Пошли. Самки, небось, заждались.

В пути больше не останавливались и с тропы не сходили. Поначалу была она прямая и ровная, потом запетляла между стволами, а затем и вовсе ушла в сторону, огибая муравьиный холм. Муравьи были к концу лета вялыми и почти не охотились, так что холм миновали без особой опаски. Там, где тропа вновь стала ровной, ее косо пересекала другая, звериная, вся во влажных после дождя следах от лап и копыт.

— Никак, рогачи прошли, — подумал в открытую Цикадник, рассматривая треугольные, размером в пол-локтя, следы.

— Рогачи — это хорошо, — подумал в ответ Змеехват и тоже принялся рассматривать следы. — Рогачи — это не какие-нибудь там клыками.

Он пристально вгляделся в ту сторону, куда ушли рогачи. От земли тек легкий белесый туман, лениво уплывал вверх и умирал в хитросплетениях крон, ветвей и цветущих лиан. По стволам перебегали быстрые юркие хвостуны, на лету слизывали длинными раздвоенными языками неосторожных жужелиц. С высоты, неразличимые за десятками листвяных ярусов, кричали, щелкали, голосили птицы. Стаи мошкары выстреливали из тумана и неторопливо в него оседали. Лиловый, раздувшийся от важности квакун деловито обгладывал шляпку пятнистого приземистого гриба.

Змеехват встряхнулся и, бегло поглядывая по сторонам, двинулся по тропе дальше. Картина по обе стороны была привычной и каждодневной — лес дышал, цвел и охотился.

До селения добрались, когда светило начало закатываться за макушки дальних иглолистов. На окраине старый Птицестрел распекал нерадивую сноху. Мыслей по дряхлости Птицестрел не сдерживал, так что провинности снохи сразу становились известными всей округе.

— Яйца крылатки протухли, печень клыкаря сгорела, — гневно перечислял Птицестрел. — Ореховая мука помолота скверно, живот пучит от такой муки. Куда Кустодав глядел, когда брал тебя за себя.

Змеехват переглянулся с Цикадником. Кустодав, сын старого Птицестрела, лентяем уродился отчаянным. От охоты отлынивал, от собирательства уклонялся и с утра до вечера отсыпался в кустах. Самку взял из дальнего селения, где о его привычках не слыхивали, и, видать, угадал — выбрал под стать себе.

По центру селения, на расчищенной от деревьев поляне, шестеро охотников разделывали тушу клыкаря. Был клыкарь молодой, упитанный, с хорошей лохматой шкурой, из которой самки пошьют нательники, чтобы носить зимой.

Змеехват приблизился, подумал всем доброго здоровья, вооружился общественным резаком из кости болотного грызня и принялся помогать.

— Что слыхать? — мысленно осведомился он.

— Ночью дождь будет, — сообщил угрюмый, кряжистый Травобой. — А еще самки ходили поутру в дальний малинник, но ягод не принесли.

— Что так? — удивился Змеехват.

— Испугались, — пояснил Травобой и насупился. — Рябиница беспощада увидала.

Змеехват замер. Беспощадами звались воинственные, злые племена, обитавшие в северных чащобах и в прошлом совершавшие разбойничьи набеги на селения вдоль Большой Реки.

— Верно беспощада? — уточнил Змеехват у общества. — Не привиделось Рябинице?

— Не привиделось, — за всех ответил Следодум. — Я, как самки вернулись, сам побежал в малинники. Следы пытал. С севера они пришли. Двое. До берега добрались, поглядели, как чего, и отправились восвояси.

Змеехват поднялся и побрел к себе в хижину, сплетенную из гибких, перетянутых вьюном ветвей. Новость была — хуже некуда. От беспощадов добра ждать не приходилось. Были они жестоки и свирепы. Охотников в набегах убивали, а самок угоняли с собой. По слухам, самки у этих дикарей были общими и принадлежали всем.

Зарянка новость уже слыхала и встретила Змеехвата встревоженно. Усевшись на выстланный сиреневым мхом пол, тот долго, прижав к себе, успокаивал, гладил теплую мягкую шерстку и думал Зарянке про зиму, когда появится у них малыш, а если свезет, то и двое.

— Подумай мне о гладкокожих, — попросила Зарянка, когда наконец успокоилась.

Звеехват принялся думать. Поразмыслил о большом красивом жилище из блестящего неведомого дерева. Об украшениях, которые очень хотел бы выменять, но не знал на что. О странных шкурах, в которые были замотаны гладкокожие, несмотря на летнюю жару.

— Они добрые, — подумал наконец Змеехват. — Не знаю почему, но мне кажется, что добрые. Тебе бы они понравились. И не важно, что их охотники шумят ртами, как стадо подраненных клыкарей. Зато у самки звук чудный и звонкий, словно у птицы утренницы, а шерстка на голове длинная и белая, будто соцветие распустившегося послеснежника. Я думаю просить у них помощи.

— Какой помощи? — удивилась Зарядка.

Змеехват не ответил. Он пока и сам толком не знал.

— Вон они, снова ковыляют, — проворчал выглянувший в окно Луис. — Та же троица. Хотя, может, и другая, кто их разберет. И глядите-ка, что-то на себе тащат.

На этот раз встреча разительно отличалась от предыдущих.

— Прекрасная змея, дохлая, — стараясь не морщиться от отвращения, принимал подношение Олег. — Бери за нее вон ту брошь. Или две. Да что хочешь бери. И эта хороша, чудо, а не змея. Можешь взять за нее ножик.

— Терпеть не могу рыбу, — бубнил под нос Луис. — Эта хотя бы свежая, не воняет. Ну, чего вылупился? Ты мне рыбу, я тебе колоду карт. Или, если хочешь, брелок. Забирай, не стесняйся, у нас еще есть.

— Ой, какая прелесть, — радовалась Глория, рассматривая выложенных на траве засушенных насекомых. — Замечательные экземпляры, наверняка редкие. Кто их принес, ты? — обернулась она к застенчиво переминающемуся с ноги на ногу аборигену. — Умница. Бери, что душа пожелает. А знаете что, мальчики, — вскинула Глория взгляд. — Давайте мы их пометим, а то и знать не будем, кто к нам ходит. Иди сюда, — подозвала она ближайшего визитера. — Смотри, какая красивая лента. Голубая, липкая, тебе пойдет, ну, давай, не бойся, подставляй руку. Жалую тебя в кавалеры ордена голубой подвязки. А тебя — зеленой, а вон того увальня — розовой. Отлично, правда хорошо, просто замечательно.

— Знаете что, — задумчиво сказал Олег, когда украшенные лентами аборигены убрались, унося с собой по полкило бижутерии каждый. — Мне все кажется, он хотел мне что-то сказать.

— Кто «он»? — удивленно подняла брови Глория.

— Тот, с зеленой лентой. Ну, который змей притащил. Мне показалось, что он измучился, пытаясь донести до меня что-то важное.

— Чушь, — буркнул Луис. — Для того чтобы сказать, надо владеть осмысленной речью. Мимикой, в конце концов, владеть, жестикуляцией. Да хоть какими-нибудь средствами общения, свойственными разумным существам. К которым эти чучела относятся лишь условно.

— Сам ты чучело, — возмутилась Глория. — А прямохождение? А любознательность? А сегодняшний наш обмен?

— Большое дело. — Луис пожал плечами. — Медведи тоже умеют на задних лапах. Кто их знает, этих аборигенов, как они передвигаются у себя в лесу. Насчет любознательности — так и сороки тянут в гнезда всякий хлам. А что до обмена…

Луис не договорил. Помеченный зеленой лентой абориген ковылял по траве обратно к ним.

— Резаки, — отчаянно думал Змеехват, переводя просительный взгляд с одного гладкокожего на другого. — Нам очень нужны резаки. И острые наконечники для стрел, если у вас есть. И протыкающие палки. За каждую вещь я дам две змеи. Рыболов принесет желтобрюхов, жирных, с икрой. Цикадник… Мы все принесем. У нас есть орехи. И плоды, сладкие, сочные, которые тают во рту. Есть также мясо, сушеное, копченое, вяленое — какое хотите.

Змеехват думал долго, настойчиво, но гладкокожие явно его не понимали. Тогда он сбросил на траву шкуру, в которую были замотаны выменянные украшения. Покопавшись в них, извлек перочинный ножик с перламутровой рукояткой. И махнул снизу вверх и наискось вдоль груди, будто собирался вспороть себе брюхо.

Гладкокожие разразились шумами. При этом охотник, одетый в серебристую шкуру, вдобавок к шумам принялся размахивать конечностями, будто отгонял насекомых.

Поругались, удрученно подумал про себя Змеехват. Из-за меня, вот же несчастье. Он стал просить гладкокожих прекратить ссориться, думая то одному охотнику, то другому, то обоим вместе. Добиться, однако, не удалось ничего — напротив, в ссору ввязалась еще и самка. У Змеехвата голова пошла кругом. Потоптавшись на месте, он виновато собрал в шкуру рассыпавшиеся по траве украшения, сунул сверток под мышку и побрел к лесу.

Украшения раздали самкам, и вскоре селение стало выглядеть как венок из десятка разноцветов, что распускаются на лесных прогалинах поздней весной. По этому поводу решили затеять торжество, и полсотни охотников отправились выслеживать рогача, без нежного мяса которого ни один праздничный стол не обходился.

Рогача к вечеру удалось отделить от стада, загнать в болото и умертвить, захлестнув лиановыми петлями. Радостные охотники вернулись, когда самки уже раздули уголья, а старики извлекли из-под земли кожаный бурдюк с пятилетней выдержки напитком из хмельного гриба. Едва, однако, рогача принялись свежевать, прибежал с трудом держащийся на ногах гонец из селения Быстрый Ручей, что в двух сутках хода вверх по реке.

— Беда, — заполошно думал гонец, и мысли его метались меж древесных стволов и отражались от крон, заставляя самок цепенеть от ужаса. — Быстрого Ручья больше нет. Беспощады пришли ночью и умертвили всякого охотника, который не успел убежать, и пожгли жилища, а молодых самок угнали с собой. И было беспощадов неисчислимое множество, по пять воинов на каждого охотника, а то и по десять.

Гонец, наскоро отдышавшись, помчался по берегу дальше, оповещать селения в речных низовьях, а оставшимся стало не до праздника. В последний раз беспощады нападали много лет назад, лишь самые древние старики помнили те времена. Была большая война, и много охотников погибло, но разбойников отбили, и они откатились на север зализывать раны в лесных урочищах. А сейчас вернулись опять.

— Ой, смотрите, мальчики, теперь их двое. — Глория вскочила и устремилась на выход. — Наш приятель с зеленой лентой, а с ним какой-то другой, непохожий.

— Вот это номер, — присвистнул, остановившись на пороге, Луис. — Он, кажется, привел к нам девчонку.

— Боже, какая прелесть, — ахнула Глория. Она подавила желание немедленно схватить миниатюрное существо в охапку и словно кошку его приласкать. — Нет, ну смотрите же, какая лапушка.

— Постой. — Олег отстранил Глорию и шагнул вперед. — Да прекрати же сюсюкать. Он явно хочет нам что-то сказать, я чувствую, а ты мне мешаешь.

С минуту Олег, наморщив лоб, изучал круглые глаза аборигена. Как всегда, они ничего не выражали, кроме обычной спокойной грусти.

— Дело не в глазах, — вслух произнес Олег, — дело в чем-то другом. Не могу понять в чем, в каких-то флюидах, что ли. Постойте! Мне кажется, он хочет оставить свою даму здесь.

— Здесь, с нами? — не поверила Глория.

— Похоже на то. Могу поклясться, что чувствую именно это. Не пойму только зачем. Может быть, в подарок?

— Глупости, — вмешался Луис. — Это все равно что я бы им подарил Глорию. Или ты.

— Может, и глупости.

Абориген внезапно отступил на шаг. Попятился, не отводя взгляда, к лесу. Затем обернулся и побежал. Через пять секунд он исчез в чаще.

— Как же так, — растерянно запричитала Глория. — Он ее что же, бросил? Чем мы будем ее кормить? Ох, посмотрите же, она, кажется, плачет.

Ошеломленные, Олег с Луисом склонились к аборигенке. Та стояла, безвольно уронив руки. Конечности, поправил себя Луис. Или все-таки руки?.. Он почесал в затылке, затем несмело протянул ладонь и коснулся шелковистой, атласной шерстки. Аборигенка не отреагировала. Ее светло-карие, в пол-лица глаза были наполнены влагой.

— Иди сюда, малышка. — Глория опустилась на колени и привлекла нежданную гостью к себе. — Ну, чего стоите? — прикрикнула она на мужчин. — Доставайте продукты, все подряд, пошевеливайтесь. Надо определить, что годится ей в пищу.

До селения Змеехват добрался к полудню. Теперь он был спокоен. Что бы ни случилось, гладкокожие позаботятся о Зарянке, он знал это, чувствовал.

В осиротевшей хижине Змеехват опоясался прочной лианой, приторочил к ней резак и подвесил дубинку с каменным набалдашником. В таком наряде и поспешил к заполненной односельчанами прогалине на речном берегу.

— …дозорных, — отчетливо думал для всех Следодум. — Меняться дозорным — три раза за ночь. Чуть что — поднимать тревогу. Охотники из селений выше и ниже по течению придут на помощь, если на нас нападут. Если нападут на них, на помощь придем мы.

Следующие две ночи прошли спокойно. Беспощады не появлялись ни на правом берегу, ни на левом, и в селении стали подумывать, что они ушли.

Осторожно раздвинув камышовые заросли, Острозуб пристально осмотрел противоположный берег. Видел в темноте он прекрасно, как и любой из его сородичей, которых трусливые речники называли беспощадными.

Острозуб засек укрывающегося в спутанных корневищах дозорного. Второго, схоронившегося в ветвях. Третий, развалившийся под раскидистым кустом, похоже, спал. Острозуб презрительно скривился — в его племени заснувшего на посту ждало немедленное умерщвление.

Попятившись, Острозуб втянулся в камыши и поспешил назад, к соплеменникам.

— Двое, — подумал он братьям Пловцам. — Третий спит.

Братья поднялись и заскользили к берегу. Ни одна травинка не шелохнулась под их легкими ногами. И даже круги не разошлись по воде, когда Пловцы нырнули в речную заводь.

Острозуб поправил на поясе длинный железный резак, выменянный у горного племени на половозрелую самку, и принялся ждать.

Змеехват проснулся и схватился за голову. Панические мысли односельчан, казалось, разорвут ее на части.

— Мне больно, больно. Помогите же, — ворвался в общий хор отчаянный призыв Кустодава. — Я не хочу умирать!

Змеехват вскочил на ноги. Он должен был сменить Кустодава в дозоре, и тому надлежало его разбудить. А этот лентяй, конечно, проспал, и теперь… Змеехват не додумал. Высадив ногой плетеную дверь, он выскочил из хижины наружу и с первого взгляда понял, что им конец.

Беспощады крушили хижины и добивали охотников. В десяти шагах завалился с проломленным черепом Рыболов. Чуть дальше, прислонившись спиной к стволу иглолиста, отбивался от наседающих на него разбойников Цикадник.

Змеехват рванулся, в четыре прыжка одолел разделяющее его с Цикадником расстояние. Ребром ладони наотмашь срубил ближайшего беспощада. Бил безжалостно, насмерть — так же, как наповал, с одного удара, умерщвлял ядовитых змей. Дубинкой достал второго, отпрыгнул назад и выдернул из-под опоясывающей лианы резак гладкокожих.

— Беги, — подумал Змеехват Цикаднику и пригнулся, готовясь принять на острие набегающего рослого воина.

Страшный удар сбоку в голову свалил Змеехвата с ног, опрокинул на землю и вышиб из руки резак. Последним, что увидел охотник, было искаженное яростью зубастое разбойничье лицо. Как отдирали с предплечья нарядную зеленую ленту, Змеехват уже не почувствовал.

— Смотрите, мальчики, он вернулся, — захлопала в ладоши Глория. — Эй, где там наша красотка?

Абориген с перетянутой зеленой лентой конечностью осторожно двигался от опушки к лаборатории. Глория выскочила на крыльцо и, улыбаясь, шагнула навстречу.

— Подожди! — Луис ухватил девушку за плечо. — Это не тот.

— Как «не тот»? — опешила Глория.

— Посмотри, он темнее и выше ростом.

Олег, появившийся на пороге и держащий на руках прильнувшую к нему аборигенку, замер на месте. Ему внезапно почудилось, что в воздухе вспухла, раздалась и дождем разлилась беда. Оставленное на их попечение миниатюрное существо обхватило вдруг Олега за шею и затряслось, забилось у него в руках.

— Это не он, да? — сообразил Олег. — Не твой друг… муж… кто он тебе? Это…

Олег не договорил. Абориген стоял, подбоченившись, и глядел на него в упор. Такими же круглыми, светло-карими глазами в пол-лица, как у предыдущего. Только спокойной грусти в его глазах не было. А была… Олег стиснул зубы, он мог бы поклясться, что в глазах была злоба.

— Вот так, да? — пробормотал Олег и выдернул из комбинезонной кобуры импульсный разрядник.

— Ты что, — прошептал опешивший Луис. — Ты что делаешь?

Уперев конечности в бока, Острозуб разглядывал диковинных исполинских животных. Два самца в разноцветных шкурах и лохматая самка. И у одного из самцов в лапах неплохой приз.

Острозуб окинул пытливым взглядом жилище невиданных зверей. Представил, сколько внутри интересных и полезных вещей. Нарядная лента, украшающая его предплечье, наверняка оттуда. Острозуб прикинул, как надлежит действовать. Животные, конечно, мощные, но пять сотен воинов справятся с ними без труда, если нападать ночью.

Острозуб вновь перевел взгляд на замотанного в зеленоватую шкуру самца с речницей в лапах. На миг воина одолело сомнение — животное выглядело достаточно грозно и явно его не боялось. Впрочем, зверь, похоже, был непуганый и потому глупый.

— Отдай самку, — властно подумал животному Острозуб. — Ну, живо! Самка моя.

Вместо повиновения зверь принялся издавать ртом странные звуки. Затем выудил из прорехи в шкуре что-то блестящее и описал им полукруг. А потом… потом случилось такое, о чем Острозуб с ужасом вспоминал до самой смерти. Тысяча молний ударила вдруг в землю и превратила ее в вулкан. Острозуб, охваченный страхом, бросился от вулкана прочь. Он не помнил, как удалось добраться до соплеменников.

В тот же день беспощады спешно ушли. На север, через болота в далекие чащобы и еще дальше, в урочища у подножия горного хребта.

Возвращаться в лес аборигенка наотрез отказалась, так что пришлось оставить ее при лаборатории.

Олег назвал аборигенку Зарей. Он сам не знал, почему это имя вдруг пришло ему в голову.

Заря прижилась. Она оказалась всеядна, неприхотлива, спала у Глории в ногах и охотно помогала прибираться в лаборатории. Даже скептик Луис в результате заявил, что аборигены, возможно таки, почти разумны.

А через полгода Заря вдруг произвела на свет двух разнополых малышей. Никак не ожидавшая такой выходки Глория, проснувшись поутру и обнаружив все семейство у себя в постели, едва не закатила истерику. Однако, опомнившись, принялась хлопотать, и вскоре лаборатория стала сильно походить на детские ясли.

Детеныша мужского пола Олег окрестил Змееловом. Он не знал почему — имя неожиданно само пришло в голову.

Рассказ Майка Гелприна опубликован в журнале "Русский пионер" №64. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все