Классный журнал

Молебная аномальная

14 мая 2016 16:45

Специальный корреспондент «РП» Александр Рохлин отправляется в Пермский край, дабы на месте удостовериться в существовании единственного в своем роде объекта, непосредственно связанного с главной темой этого номера. Есть контакт!

Утро в гостинице уездного города К. началось с неприятного сюрприза. Лысая мужская голова, увидев себя в зеркале, обнаружила новые черты. Лопнул сосуд в правом глазу, и он, глаз, взорвался — мерцал неестественным, кровавым светом, как светофор на запрещающем сигнале. Кровь разлилась. Улицу запрудило. Трамваи встали.

В лысой голове промелькнули две мысли. Первая: «Могло быть и хуже». Лопни сосуд в мозгу — пел бы Лазаря. Вторая: «Это — расплата!»

Граждане! Остерегайтесь контактов с внеземными цивилизациями!

А я вчера не уберегся. Вернее, у меня не было шансов, и я вступил в контакт. Да! Пусть меня запишут в мракобесы. До вчерашнего дня я не верил в инопланетное присутствие. Не верил тарелочкам и гуманоидам, сущностям и временным порталам… Я и сейчас всему этому не верю… Но контакт не оспариваю… Был… Чего греха таить — вступил в связь… За то и расплата — взорванный глаз. И… странно ноющее сердце. Не исключено, что я остаюсь носителем внеземных бацилл или иной информации, могущей нанести вред неподготовленному населению. Изолировать бы меня…

«Могло быть и хуже», — думал я, слоняясь по улицам уездного города. Мой кровавый глаз почти не беспокоил прохожих, лишь дети озирались при встрече и курицы во дворах, куда я забредал, кудахтали тревожнее обычного. За рекой выли собаки, но точно не из-за меня.

Город К. — бывшая купеческая столица империи — вступал в весну. Утром над городом висел туман, густой как деревенская сметана, хоть в тромбоны труби, хоть топором руби. Но к полудню выглядывало солнце и принималось жарить сугробы. Город, словно вулкан, приходил в движение. Бурные потоки воды и грязи из-под истощенных снежных валов текли по улицам к Сылве. Что я делал здесь? Официально — ждал вечернего поезда. По сути же — пытался понять, как быть с приобретенным опытом инопланетного общения. Если был вход, должен быть и выход… Блуждания по улицам и подворотням никогда не кажутся мне напрасными. Наоборот, ноги сами, словно инстинктивно, выносят в нужную точку. Где мироздание хоть как-то объясняет свое поведение.

И вот в одном из заречных переулков с именем забытого революционера я оказался у ворот старинного деревянного дома в два этажа. Он был похож на кита из сказки. Пока рыбина спала, люди нагло завладели жилплощадью. Поделили все пространство на клетки и квадраты и раскрасили во все немыслимые цвета. Дом был густо усеян лестницами, пристроечками, веревочками, балкончиками, сараюшечками на подпорках и прочим людским скарбом, висевшим вдоль стен. Я открыл калитку и вошел во двор. Крохотный, но чрезвычайно уютный дворик был обставлен в том же коммунально-сказочном стиле. Сарайки, дровяники, уборные, крылечки, подвальчики и дверцы — все в миниатюре. В три четверти человеческого роста и с четкими границами «мое-твое»; зайдешь за черту — расстрел. В дворике был чисто и пусто. И не сразу стало понятно, что я был не один. На ступеньках лестницы, ведущей в квартиру на втором этаже, сидел человек. Перила скрывали его. От лестницы в небо вдруг поднялось облачко дыма и запах, категорически не родной для данной местности. Затем послышалось кряхтенье, возня, и за рассеявшимся облачком показался хозяин. Лысый человек с огромным животом, одетый не по сезону легко. В одной тельняшке. Но главное, во рту у него торчала только что раскуренная сигара. Он увидел меня, нахмурился и выпустил еще одно облачко ароматного дыма.

— К кому? — спросил он.

— Не знаю, — сказал я. — Мои родственники жили здесь еще до войны.

Этой фразой я часто оправдываю свое появление в чужих дворах. И сходит с рук.

— А… — протянул пузатый и уставился перед собой.

Похоже, он только недавно проснулся. И сигара у него считалась утренней. А вид действительно открывался царский: за лысыми ивами излучина Сылвы под весенним солнцем и старинный город с каменными особняками и церквами на том берегу.

Любопытство мое разыгралось. Фигура в тельняшке с сигарой выпадала из предложенного интерьера. В некотором смысле он был похож на инопланетянина. Видимо, его корабль застрял в бельевых веревках и рухнул в переулок забытого революционера.

— Вы давно здесь живете? — спросил я.

— Да… Подзадержался, — ответил тип.

— Мне кажется, что я мог вас встречать раньше, — произнес я еще одну фразу, полную лжи и притворства.

— Вот как? — И он горько усмехнулся. — Вполне возможно… Вполне возможно…

— А где, не напомните?

Человек с сигарой сладко поморщился от дыма и сказал:

— Наверное, в Пермской опере.

— Где?!

— Я пятнадцать лет пел в оперном театре, — заключил пузатый…

Мы замолчали. Я ждал, что он сам продолжит. А он сказал:

— Все-таки у нас здесь удивительно красивые места. Сылва… свежий воздух… Я вот думаю бизнесом заняться. В Сылве куча топляка, и все сплошь лиственница. А лиственница — золотое дерево. На нем о-го-го как можно подняться…

— То есть вы больше не поете?

Мужчина посмотрел на кроны деревьев над головой и произнес с чувством:

— Я трижды бывший… Бывший оперный тенор. Бывший певчий в храме. И бывший муж, до кучи…

«Остались только сигары…» — подумал я и преисполнился жалости к говорившему. Оперный театр, церковный хор, барак с видом на Сылву и бизнес-проект с лиственницей. Все это показалось мне знакомым и близким. Что-то родное и типическое было в этом господине. И мне очень захотелось его поддержать.

— Я вчера с инопланетянами общался, — сказал я.

У сигары на мгновение вспыхнул красный огонек и погас.

— Бывает… — ответил тенор. — У нас здесь чего только не бывает.

— Вот-вот… Пермская аномальная зона. В Молебке приходилось бывать?

— Нет.

— И не советую. Красота, конечно, необыкновенная, но и смурь тоже… необыкновенная. Затягивает.

— Что? Внеземной разум, свечение, красные шары?

— Вроде того.

— А я смотрю, глаз подбитый… Уж не последствия ли?.. Не-е… «Тарелочки» не мое. Сон сегодня приснился…

Меня словно что-то толкнуло изнутри. Я подошел вплотную к лестнице. Пузатый тенор стоял всего в нескольких ступеньках выше. Треть сигары уже выкурил.

— У вас интеллигентное лицо, — вдруг сказал он.

— У вас тоже, — соврал я. — Так что было во сне?

Мужчина посмотрел на сигару, аккуратно стряхнул пепел в банку из-под морской капусты и сказал:

— Снилось мне, что я иду по какой-то местности, похожей на степь… И вдруг вижу — невдалеке… верблюды. Идут себе вереницей, торжественно и величаво, словно в «Аиде» Верди. Я залюбовался и остановился. Они меня тоже заметили, повернули головы… и… понеслись навстречу! Со всех ног, все быстрее и быстрее. И я не сразу понял, что они несутся-то… меня топтать. То есть очевидно, что я — цель! Еще несколько секунд, и они настигнут и разорвут меня своими копытами… А морды злые, у верблюдов таких и не бывает. И тогда я в ужасе кричу: «Господи, помилуй!!!» И в самый последний момент они… пухх! И рвутся верблюды, как мыльные пузыри… Я в ужасе просыпаюсь, а это…

«Вот оно… — подумал я. — Вот он, выход! Я знаю, что случилось в Молебке. Это был сон. Сон разума. И только так можно рассказывать о Пермской аномальной зоне и ее обитателях».

Можно было и не выезжать из Кунгура. Потому что еще на вокзале тема очерка была исчерпана. Каменный Ильич ладонь-стрелу целил на запад. А уже в сотне метров к западу с крыши торгового центра свешивал ножки огромный зеленый гуманоид. Рожки, глаза — как у куклы «монстр-хай», рахитичные конечности и надувное тельце с огромной головой. Вывод напрашивался сам собой. Пришельцы здесь. Они высадились и захватили Кунгур с окрестностями, вплоть до знаменитой Ледяной пещеры. А мне бы, как человеку высшего «образа и подобия», плюнуть на этих гуманоидов и закатиться в рюмочную «Минутка» к бутербродам с заветренной селедочкой: сиюминутная радость, спасительный тыл иллюзий… Так нет!

Сердцевина аномальной зоны располагалась дальше. Еще три остановки на электричке до Усть-Кишерти. Восхитительные сумерки в синем небе с умилительно нежной полоской солнца по краю провожали нас, оставлявших все человечески теплое и ясное. Солнце закатилось, и навалилась тьма. Кромешная, пермская, жуткая. Потом кончился асфальт. Сугробы по обе стороны дороги превратились в стены. Потом небо раскрылось куполом огромного парашюта, и на нем ледяным светом засияли звезды. Потом мы остановились у въезда в Молебку. Село еще скрывалось за холмом, здесь же начиналась официальная «чертовщина». Перед кладбищем на заснеженном поле тускло мерцало нечто фосфорическое…

— Здесь, — сказал таксист, который прожил всю жизнь на территории Молебского треугольника и ни разу не видел летающих тарелок.

Тогда я вышел из машины и ступил на Молебную землю. «Нечто фосфорическое» выглянуло из-за сугроба. Это был пришелец. Он стоял на камне, опустившись на одно колено. В черноте ночи, выхваченный лучом фонаря, он отливал мертвящим серебряным светом. Длинные руки как плети висели до подножия камня. Сливовидная голова с непроницаемыми глазницами смотрела на меня безучастно и равнодушно. Я подумал: ты же рожден воображением. Откуда в тебе такая враждебность? Гуманоид был неподвижен. Он стоит здесь несколько лет. Местные уже привыкли и считают своим. Кличут Алешенькой. Аномальная зона обязывает иметь аномальные артефакты. Сельская администрация проявила удивительную чуткость. По собственному почину и для привлечения туристов заказала памятник молебскому гуманоиду. Местный резчик выразил народные чаяния в виде деревянной фигуры со сливовидной головой и беспалыми ступнями. Серебряная красочка — защита от атмосферных осадков и проч. Это единственный в Российской Федерации памятник инопланетянину.

Я попробовал сделать несколько шагов к нему навстречу. Но сугробы не пускали. Я тонул в них по пояс, как в болоте.

На черной ночной улице села Молебки нас встречал человек в черных валенках по имени Александр Владимирович Попов и огромный черный пес по кличке Чернышевский.

— Он же Че Гевара, он же просто Черныш, — добавил хозяин. — Смирен как ангел. Не бойтесь.

Я и не боялся. Просто чувствовал, как с уехавшим таксистом рвется моя связь с миром привычным, где все понятно и родно: поезда, реки, рюмочные и сказочные закаты.

«Тут не забалуешь», — почему-то подумал я и начал медленно проваливаться во тьму, как в облако. Радушное, мягкое, ласковое. Но точно — чужое… Погружению ничто не мешало. Наоборот. Звезды в молчаливом безумии теснились над головой — хоть рукой срывай и ешь. Тишина гулкая и чуткая — каждый мой шаг отслежен и зафиксирован. Темнота: я не различал очертаний, а сам был виден как на ладони. Снег, по которому идешь как по воде, не касаясь земли, и проваливаешься от неосторожных мыслей. И голос проводника Попова — мягкий, вкрадчивый, убаюкивающий.

— Молебка — необыкновенна. Мы зовем ее Молебушкой. В Молебушке можно все…

Мы прошли две улицы и свернули на едва различимую в сугробах тропинку. Мы плыли по воздуху, перешагивая через заборы, как цапли. Затем показалась взлетная площадка, в центре которой торчал огромный шаровидный аппарат.

— Что это? — не выдержал я.

— Нет-нет… Не беспокойтесь, — увещевал проводник. — Это всего лишь наша электростанция… Атмосферная, экспериментальная и не работающая. Но за ней будущее Молебушки.

За «электростанцией» стояли рядком заваленные снегом сараи. Мы нырнули в щель и оказались во дворе очень старого дома. Когда-то здесь было все: и коровник, и конюшня, и сеновал, и мастерские. Но потом все живое исчезло вместе с людьми, и остались одни стены и ненужные, брошенные медленно умирать вещи. В сенях штук восемь разномастных котов брызнули под ногами. Мы вошли в избу. Яркий свет ударил в глаза и ослепил. Обыкновенная светелка: слева русская печь с полатями, прямо три слепых окошка с лавкой вдоль стены, справа вход еще в одну комнатку за деревянной перегородочкой. Но все видимое пространство: подоконники, лавки, стол, полки и стены — было заставлено цветами в горшках. И электрический свет горел больше для них, а не для нас. Зелени было немыслимое количество, как в оранжерее. И после однотонной уличной мглы и коварных сугробов комната казалась не настоящей, а выдумкой фокусника.

Все это только усиливало обескураживающее чувство нездешности. Словно ты попал на представление в заколдованном царстве, где все предметы, вещи, звери и люди ведут себя совсем не так, как «в жизни». А понарошку.

…Через два часа я вышел на улицу и оказался на берегу Сылвы. Река текла подо мной метрах в тридцати. Ощущение заколдованности не проходило.

«Жуть какая-то», — подумал я.

И жуть тут же дала о себе знать. В лесу за рекой, там, где находилась «центральная зона контакта», иначе «космодром», раздался нечеловеческий вой, многократно усиленный эхом.

Пора внести ясность. Или хоть что-то объяснить без намеков и гипербол.

Молебская аномальная зона — территория в семьдесят квадратных километров на стыке Пермского края и Свердловской области — объявила о своей аномальности относительно недавно — с конца 80-х годов прошлого столетия.

Геолог Эмиль Бачурин обнаружил зимой глубокую проталину в снегу непонятного происхождения. Другого объяснения, кроме приземления инопланетного летательного аппарата, не приводилось. Тогда в народе заговорили о таинственных явлениях: свечении в небе, летающих шарах, фиолетовых вспышках, порталах времени и прочих «тонких материях». В Молебку потянулись энтузиасты. Надо прямо сказать, что уфологический интерес возбудился настолько, что село быстро превратилось в мекку для граждан, ищущих связи с неземными цивилизациями. Конференции, слеты, летние лагеря, экспедиции, контактеры, артефакты, проводники по местам силы, загадочные сущности, теплые березы и проч. расцвели пышным цветом в течение нескольких лет. Народ захлебывался от предвкушений, томился от инопланетной близости и дрожал всем телом в мистическом ужасе, коего здесь можно пережить в избытке. Впрочем, считается, что на позитивно впечатлительных людей зона оказывает только благотворное воздействие. Узелки развязываются, болячки усыхают, бесплодие оборачивается плодородием.

Само же село Молебки со своими жителями оказалось на обочине Истории. При том, что селу более 200 лет. Оно возникло вокруг Демидовского железоделательного завода. С переменным успехом завод просуществовал больше ста лет. Но жизнь в Молебке никогда не отличалась стабильностью. Завод неоднократно захиревал и возрождался. Народ то прибывал, то разбегался. Вкусить сытой оседлой жизни редко кому удавалось. Слава о Молебке шла по большей части дурная. Если завод дышал — шкуры драли заводчики. Если завод умирал — местные мужики уходили в разбойнички и отчаянно шалили по дорогам. Награбленное зарывали в молебских холмах.

Сегодня в селе живет около 200 человек. Школы и детсада нет. Церкви нет. Работы нет. Фельдшерско-акушерский пункт есть. Его сам губернатор приезжал открывать. Про серебряного Алешеньку я уже говорил.

Современные краеведы находят свидетельства о молебских природных странностях в ушедших столетиях. Считается, до кучи, что и божества народа манси, которому когда-то принадлежали эти земли, охраняют и блюдут Молебку. Отсюда и ужасные вздохи из-под земли, и таинственная всякая всячина из лесу и небесных окрестностей.

Поэтому вой за Сылвой, услышанный мной в ночную пору, вписывался в общую канву событий.

В канву не вписывался только один молебский объект. Он же субъект. Он же Александр Владимирович Попов, наш ласковый проводник и местный житель. Местный в больших кавычках, поскольку молебскую прописку он обрел недавно — шесть лет назад. Променяв Москву и членство в Союзе архитекторов СССР на зону силы. Очевидно, что в селе за ним закреплена роль чудака. Но этот чудак не прост. Ох, не прост. Это тебе не шукшинский искатель правды. Он — философ и главный адепт Молебской зоны. Он — контактер высокой пробы, человек новой формации, апостол новой конфессии, пришедший построить новую Молебку по новым правилам.

Он купил двухсотлетний дом с глинобитной печью и развалившимся хоздвором и живет тише воды, ниже травы. Но на самом деле он конкистадор Франсиско Писсарро. Только без меча, доспехов, пищалей, и на знаменах его нет креста.

— Весь мир живет в гармонии, кроме нас, — говорит Попов-Писсарро. — Нам необходимо вернуть человека к гармоничной жизни. Как это сделать? Мы знаем…

— Кто это «мы»? — интересуюсь я.

— Тонко чувствующие люди… Люди, способные ловить вибрации Космоса и возглавить мироздание.

— И как вы собираетесь его возглавлять?

— Вот-вот… А собираемся мы так. Пункт первый — школа самосовершенствования. Пункт второй — расчистка территории. И пункт третий — на расчищенной территории создание сети экопоселений. Молебка станет столицей нового гармоничного пространства.

— Захватывающая программа, — говорю я. — А куда местных денем?

— Кто-то вольется, пройдя школу самосовершенствования, а других мы проводим на Липовку, вот-вот…

— Куда это — «на Линовку»?

— Местное кладбище. Там, где Алешенька стоит… Я всегда говорю, что с уважением отношусь к выбору наших алкоголиков. Это же какой тяжелейший труд — саморазрушение! И потом, они знакомы с пограничными состояниями. Это нас роднит. Но жить в радости и гармонии значительно легче.

И конкистадор расплывается в сладкой, как блин с творогом, сметаной и медом, улыбке. Все это он рассказывает гостям, потчуя чаем из трав и хлебом из электропечки. Свет настольных ламп мирно греет зеленые листочки гераней. Комнатные мухи на глазах выходят из анабиоза и горстями падают на стол, приветливо жужжа.

«Я возглавлю вас!» — думаю я о самых ничтожных членах мироздания.

— Вот-вот… — размышляет Александр Владимирович. — Если продолжить ворчать о главном… Мироздание и Молебка связаны между собой. Иначе зачем космическим кораблям к нам прилетать? Для них это просто: переключаются с частоты на частоту, и уже здесь. Мир соткан из волн. Они, пришельцы, заинтересованы в чистоте и гармонии. А мы, люди, тонко чувствующие космические вибрации, имея доступ к контактам, будем им в этом всемерно помогать… Мы уже дозрели, додобрели, чтобы перешагнуть рамки современного социума.

И конкистадор Франсиско Попов ласково улыбается. Я чувствую волны и вибрации. Это ожившие мухи вибрируют на столе, приветствуя весну и новую жизнь. А я? Дозрел ли я? Вся ли закваска добра взмесила тесто моего бытия?! А вдруг нет? А вдруг я продолжаю топтать пустое место? И что тогда… мой путь на Линовку?

Я почувствовал острую нужду выйти на воздух. Открыл калитку, увидел Сылву и услышал вой за рекой. Пришельцы играли на органах ночную мессу.

— Нет-нет… — ответствовал добрейший и проницательнейший Александр Писсарро. — Это наши собаки в Молебке лают, а лес отражает звук…

Да-да. Конечно… Все может быть. А в Молебке можно все. И я решаюсь. Спрашиваю с дрожью в голосе:

— А какие они… сущности?

— Неземные-то? — переспрашивает контактер Попов. — Первое время я много ходил по окрестностям, до 70 км в день бывало. И вот иду однажды по тайге в районе Белой Горы, где находился сталинский лагерь, и вдруг слышу шорох в кустах и чувствую: привалило. И это привалившее вопрошает: «Чего тебе надобно?» А я ему, как и полагается: «Здравствуй, родной!» И оно отвалило. Думаю, что это души зэков. Я попросил Старшего им помочь…

— А Старший — это кто, Господь Бог?

— Да.

— Прямо тот самый Бог, в смысле Отец всего сущего?!

— Нет, ну что вы… Какой он отец?! Скорее, брат.

— И не страшно вам?

— Отчего же должно быть страшно?!

Улыбка милующая и снисходительная сияет на лице конквистадора.

— У нас великая цель. Расширить Личность и растворить ее в Природе, приобщив ее к Мирозданию.

Засыпая в боковой комнатушке, я думал с легким ознобом: а вдруг гостеприимный хозяин избушки попытается растворить мою личность в природе прямо сегодня ночью??? Мне жутко не хотелось приобщаться к мирозданию.

И я догадался:

«Попов и есть пришелец, инопланетянин… Только в человеческой коже для маскировки…»

В темноте я смотрел в угол комнаты. Ждал прикосновения холодных чужих щупальцев? Нет. Двести лет этот угол назывался красным. Даже полочка под иконы сохранилась. Она почти слилась со стеной и превратилась в незаметный выступ. На полочке стоял цветочек в горшке и пустой фонарик.

«Не дамся!» — подумал я, стиснул зубами нательный крестик и провалился в сон.

А наутро, как сошел туман и выглянуло солнце, мы обошли берег — спину гигантского сказочного кита, на которой устроились Молебка и ее обитатели. И я понял, что в Молебках есть все. Есть аномальная зона с туристическими услугами в виде снегоходов и поляны с теплыми энергетическими березами. Есть фрагмент экорая в планах Писсарро-Попова. Есть индуистский ашрам и типи для избавления от вредных привычек (работает психолог).

Есть гостиница с баней для уфологов.

Есть пепелище от дома, в котором сгорел первооткрыватель зоны Эмиль Бачурин (говорят, он прятал слиток золота и деталь от внеземного летательного аппарата).

Есть гнутый гвоздь — памятник заводам Демидова.

Есть староверское кладбище. Скрыто под землей.

Есть пирамида для энергетической подпитки. Свалена зимой шквальным ветром.

Есть две сосны на центральной улице. «Портал» для выхода на внеземную и вневременную орбиту космоса.

Есть разрушенная церковь Святого Духа.

Только самих Молебок нет.

Колонка Александра Рохлина опубликована в журнале "Русский пионер" №64. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все