Классный журнал

Майор Калининградов

11 марта 2016 12:10

Читатель произведения Виктора Ерофеева, может быть, даже спросит: а имеет ли отношение этот рассказ к главной теме номера, о грядущем ли речь идет? Спокойно, читатель! Все выяснится, но не сразу.

Москва купалась в оттепели, как огромный немыслимый воробей. Лавины снега съезжали с железных крыш, веселясь и убивая людей.

Майор Калининградов гордился своей дворянской фамилией.

Он в бешенстве стоял у окна. Вид со спины. Животные складки на затылке. Такие бывают у генералов. Майор заранее готовился к новым звездам.

Майор Калининградов пять раз звонил мне, но я спал, не ответил. Чем больше он звонил, тем сильнее меня ненавидел.

Наконец я проснулся. Смотрю: кто-то звонил мне пять раз подряд. Я перезвонил на неизвестный номер, услышал щелчок. Сиплым голосом кто-то сказал:

— Майор Калининградов.

Я назвался. Майор Калининградов устроил мне сразу разнос. Загудел, что им в комитет поступило заявление от Марфы Игоревны Заблецкой. Если Заблецкая не заберет свое заявление в течение двух дней, мне конец.

Я знал Марфу Заблецкую. Она писала исторические любовные романы от мужского имени и от первого лица. «В пять часов утра, — писала Марфа Игоревна, — я окончательно перестал быть мальчиком». Романами Заблецкой зачитывалась вся Москва. Автор пахла духами и луком. У нее были мощные связи среди комитетчиков и в криминале.

Однажды, лет десять назад, Марфа Игоревна пригласила меня к себе домой на обед. Мы выпили водки. Она показала свою большую коллекцию холодного оружия: сабли, кинжалы, рапиры. Женщина с мощным телом, с желтыми прокуренными усами, она прижала меня в углу, взмахнув кинжалом, дыша съеденным обедом, и я почувствовал, что у нее между ног есть что-то неженское, горячее, крепкое.

Теперь она выставила мне счет.

Звуча равнодушно, я сказал майору Калининградову, что коммерческими делами с Заблецкой занимался исключительно наш генеральный директор, Юрий Иваныч. А я, основатель издательства еще в прошлом веке, к этому не имею никакого отношения. Майор Калининградов записал телефон Юрия Иваныча и рассоединился.

Я немедленно позвонил Юрию Иванычу и с отвращением сказал, стараясь говорить равнодушно, что мне надоело отвечать за его поступки, которых не знаю уже много лет: с издательством я давно не имею дела. Он, как всегда, взялся ругать всех авторов за жадность и наглость и упрекать конкретно Марфу в том, что ее гнусные книги никому не нужны.

Не успел я перевести стрелки на Юрия Иваныча, как мне звонит уже совершенно взбешенный майор Калининградов. Сиплым голосом он начинает каждое предложение с того, что называет меня по фамилии, перед которой ставит слово «гражданин». Гражданин! Гражданин! Гражданин! Меня никто не называл в жизни гражданином.

Майор Калининградов возмущен: Юрий Иваныч попросил у него, какая наглость, посмотреть заявление Марфы! Майор Калининградов требует, чтобы я взял ручку и карандаш. Я лоялен к комитету и государству. Я записываю: мое дело будет разбираться в центральном аппарате, который подчинен непосредственно президенту и который занимается особо важными делами, связанными с преступлениями против государственного строя.

Майор Калининградов сипло давит мне в ухо: если мне не дорого здоровье и не жалко десяти лет, я могу не забирать заявление Марфы. Я тихо хмыкаю. Он: вот так же хмыкал Ходорковский.

Я знаю, провозглашает он, что вы теперь будете топить друг друга, но ничто не поможет, все пойдете под суд, от учредителя до бухгалтера.

Дает два дня, чтобы Заблецкая забрала заявление.

Звоню Юрию Иванычу. Тот уныло: майор Калининградов обложил его по полной и при этом все время ядовито называл Юрочкой.

Юрочкой? Комитетчик?

— Это бандитский наезд, — неуверенно говорит Юрий Иваныч.

Так, думаю, майора Калининградова нет в природе. Пропадает видение его морщинистого затылка.

— А что лучше, — спрашиваю, — бандитский наезд или комитетский?

— Конечно, бандитский! — удивляется моей наивности Юрий Иваныч. — С бандитами можно договориться. Дай бог, чтобы это были бандиты!

— Но бандиты могут убить, — морщусь я.

— Есть и такая опция, — соглашается Юрий Иваныч.

— Да, но, когда я ему позвонил, он не сказал «алло», а — «майор Калининградов». Так отвечают по телефону госслужащие среднего звена.

— Значит, комитетский, — тут же уныл Юрий Иваныч. — Может, это на вас наехали из-за стены…

Стена у нас одна. Зубчатая. Значит, из-за стены. Но почему? Нет, я знаю, что такой вопрос неуместен.

— А что там по сути с Марфой? — спрашиваю.

— Я отказался печатать ее последнюю книгу, — говорит Юрий Иваныч. — Это было десять лет назад. Сплошное извращение. Педофилия!

— Договоры, расписки… — начал я, но Юрий Иваныч не дал сказать:

— Марфа — опасный зверь. Я запасся всеми расписками.

— Ну так звоните ей.

— Не могу. Мы с тех пор лютые враги.

— А кто может ей позвонить?

— Вы.

— Я не буду.

— Я тоже не буду.

— А как же заявление?

— А может, нет заявления?

— А если есть?

Молчание.

— Зачем же вы вообще взялись издавать этого опасного зверя с любовными романами?

Еще один бессмысленный вопрос.

Я взял у Юрия Иваныча шесть мобильных номеров Марфы и принялся набирать. Одни были заняты, другие — вне зоны.

Я думал о зоне. О десяти годах. Я думал о русской тюрьме. Я вспомнил, как в Берлине прошлым летом ехал мимо здания тюрьмы. Там были большие окна и на балконах стояли шезлонги. Кто это из-за стены ненавидит меня?

Наконец один из шести мобильных ответил мне голосом Марфы. Марфа несказанно обрадовалась мне.

— Родненький мой! — воскликнула она приятным мужским голосом. — Сколько лет! Соскучилась! Ты как? Я слежу за тобой. Молодец! Гражданская позиция — уважаю! Но смотри, не сломай, родненький, шею. А я как? Да вот в Боткинской. Ты не представляешь! Гематома. В полтора кило! Я помню, помню тебя, мой сладкий… Как я кинжалом порезала тебе палец! О, как я просила дать мне твой палец в рот! Остановить кровь! Но ты же стыдливый и гордый — не дал. Я об этом пишу в новом романе «Отрезанный палец».

— Может, тебе помочь с врачами? — спросил я чрезвычайно дружески.

— У меня все есть, — ответила Марфа. — Но так хочется дописать роман. У меня ведь была опухоль мозга.

Я стал щелкать языком от ужаса. Разговор клонился к закату. Наконец я спросил:

— Слушай, кстати, а что там с заявлением?

— Да вот написала. Юрий Иваныч десять лет не собрался долг отдать.

— Сколько?

— Сто шестьдесят. Тысяч. Зеленых. Знаю, Калининградов на тебя тоже наехал. Я майора спрашиваю: его-то за что?

— Я передам Юрию Иваныч.

— Согласна, чтобы ты был посредником. Мне деньги нужны. Врачей отблагодарить.

— Я скажу.

— Скажи-скажи. Только после стольких лет пусть он соберет триста.

— Триста? У него нет…

— Комитет сказал: есть! Понял, родненький? Ой, вот как раз Калининградов звонит! Прощай! Даю три дня на сборы!

Марфа разъединилась.

Калининградов звонит? Врет она или нет? Где ты, дух майора Калининградова? Комитет занимается вымогательством? Хорошо бы бандиты. У них нет стены.

Звоню Юрию Иваныч.

— Марфа сбивается в показаниях. Сначала просит сто шестьдесят. В конце разговора — триста.

— Откуда? — вздыхает Юрий Иваныч.

— Юрий Иваныч, вам первоначальное число сто шестьдесят ни о чем не говорит?

Он долго, тяжело молчит.

— Ну говорите же! — не выдерживаю я.

— Она потребовала от меня неустойку. Сто шестьдесят. За свой педофильский любовный роман. За то, что я его не напечатал.

— Ну?

— Я передал через ее двух дружков.

— Ну?

— Но я не взял расписки…

— Вы что, дурак?

— Потому что они применили силовой метод…

Я дальше не стал слушать. Но только я рассоединился, звонит Марфа.

— Родненький! — сладким мужским голосом шепчет в телефон. — Я в шоке. Меня отругал майор Калининградов. Сказал, что я идиотка: дала тебе на сборы три дня! Он требовал: они, б…и, должны принести деньги сегодня, немедленно. Иначе им хана!

— Юрий Иваныч в курсе. Он будет думать.

— Нечего думать, родненький! Деньги несите!

Ночью я лежал и думал: майор Калининградов заслонил собою все пространство. Какая темень, тьма господня! Кто он? Почему орет на меня? Садист — волосатые руки! Я ни в чем не виноват! А вообще-то нынешние комитетчики — вежливые люди. Хотя, наверное, попадаются всякие. Если майор Калининградов существует на свете, значит, снова тридцать седьмой, меня метут, и я этому в конце концов не удивляюсь. А если это сиплый, надрывный голос криминала, значит, привет, девяностые! Вы еще не умерли, жизнь продолжается.

Утром ко мне спозаранку явился толстяк-диабетик Юрий Иваныч. Прирожденный издатель. В полном ауте.

— Я это… ходил к своим… крышующим, — заговорщически сказал он. — Из смежной конторы. На детской площадке. Они говорят. Есть такой майор. Майор Калининградов. Большой человек. Они говорят. Тучи сгущаются. Я говорю. Денег нет.

— Пока, друг мой, до свидания! — Я хлопаю толстяка по плечу и выставляю деликатно за дверь.

Верю — не верю. Не верю — верю. А сам думаю: вот это перспектива! Прекрасно отвлекает от черных кладбищенских мыслей! Спасибо. Ну наконец-то я знаю состав моего светлого будущего!

Колонка Виктора Ерофеева опубликована в журнале "Русский пионер" №62. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все