Классный журнал

09 февраля 2016 11:00
По-разному, но, главное, неравнодушно откликнулись колумнисты на главную тему этого номера. Бизнесмена Марка Гарбера она натокнула на парадоксальные размышления о том, что мы приходим в этот мир одни и уходим одни, но­ почему-то нам необходимо быть в стае. Почему так?
Однота — маленький сын моей приятельницы как-то выдал удивительный неологизм, объединяющий одиночество и темноту. Мы и правда ужасно боимся одиночества — ведь мы создания социальные, привыкшие, как и приматы, жить в стае, в общине, семье.
 
Одинокие люди особенно тяжело переживают праздники, когда принято собираться близким людям, даря друг другу не только любовь, но и простое человеческое общение.
 
В эти мгновения становится особенно тяжело. Недаром рождественские истории зачастую описывают одиноких людей, которые чудесным образом находят в рождественскую ночь свою семью или встречают любимого человека. Можно, конечно, смотреть всю ночь рождественские сказки по телевизору, перемежая их с развлекательными программами разного художественного уровня, но в итоге, нажав на кнопку «Выкл.» на пульте, человек опять остается один. Спасибо интернету — этому железному борцу с всемирным одиночеством: с его появлением число историй со счастливым концом выросло, поскольку в отличие от телевизора есть и обратная связь, протягивающая нить живого общения.
 
Мы приходим в этот мир одни и уходим одни — почему нам так надо быть в стае, почему у разных этносов существует свой особенный уровень социального сознания, стоящий над индивидуальным и делающий из человека муравья или все-таки человека?
 
Вспомним древнегреческий обычай подвергать своих провинившихся граждан остракизму — изгнанию и обречению на одиночество. Нечто подобное есть и в культуре аборигенов Австралии и в африканских племенах. Выживание в одиночестве всегда было наказанием. В восточной культуре превознесение коллективных ценностей стало отдельной философией и индивидуальное и коллективное сознания — «он» и «гири» — существуют параллельно, дополняя друг друга или вступая во внутренний конфликт, приводящий к трагедии.
 
В Японии уровень коллективного сознания стал доминирующим — именно поэтому столько самоубийств во время кризисов. Невыносим позор коллективного осуждения — индивидуальное отступает под гнетом мнения коллектива. Сэппуку, или харакири, из этого же разряда: сохранение достоинства перед лицом неминуемого поражения — белая хризантема — еще и символ уничижения личности перед абсолютизацией ценности отдельной общественной группы.
Хотя для некоторых людей одиночество становится желанным состоянием. Отшельничество лучший тому пример. Возникает состояние, когда говорить не о чем и не с кем. Слово сказанное есть ложь. В буддистских монастырях существуют обязательные практики одиночества. Экстаз постижения смысла бытия превыше суеты общения. Однако мы не можем в этом случае говорить об одиночестве в привычном для нас смысле, поскольку любовь к высшему началу, слияние с ним становится жизненным содержанием. Сознание постигает творца, восходя к нему и разделяя с ним новые переживания.
 
В психологии существуют понятия уникализма и униформизма, играющие важную роль в процессе становления индивидуального сознания. Ребенок постоянно себя ассоциирует с кем-то, одновременно противопоставляя другим (я — мальчик, я — не девочка). Этот процесс, начавшись в самом раннем возрасте, никогда не прекращается. Мы постоянно относим себя к одним группам и не допускаем ассоциаций с другими. Так формируются социальная ответственность и осознанный индивидуализм. Однако в определенных формациях по типу нашего советского общества и, как его крайности, северокорейской модели униформизм вытесняет уникализм (по крайней мере, из видимого жизненного спектра). И тогда происходит торжество оруэлловской антиутопии: государство вытесняет индивидуальное сознание. На фоне полного униформизма возникает глубочайшее ощущение личностного одиночества.
 
Наше социалистическое воспитание предполагало жертвенность и абсолютный социальный характер поведения, одиночество вытеснялось как понятие — ему не было места. Мы были октябрятами, пионерами, членами, нас пугали капиталистическим индивидуализмом. Одинокий — значит, независимый от коллектива. Значит, независимо думающий, значит, враг. Слово «индивидуалист» было ругательным из фельетонов про их нравы. Члену общества полагалось быть его винтиком, не имеющим права на свободу изложения собственных взглядов. Все тоталитарные общества повязаны разнообразными общественными добровольно-принудительными организациями, лишающими прав на личную свободу. Еще Людовик XIV придумал в Лувре анфиладу комнат, дабы лишить придворных возможности уединяться. В СССР коммуналки естественным образом продолжили традицию лишения частной жизни. И лишь хрущевские пятиэтажки подарили невиданные до этого права на индивидуализм, сразу, кстати, вылившийся в кухонную политическую оппозицию, давшую диссидентов и инакомыслие.
 
Мне кажется, можно говорить о врожденном состоянии одиночества как базового самоощущения и наличии внут­ренней потребности вырваться из этого состояния независимо от его формы.
 
Каббалистическое представление о творце предполагает создание им разумного творения — сосуда, наполненного его энергией и светом, но независимого от него. В создании независимого разума есть бегство от одиночества. Потому что разум подчиненный не решает проблему: это все равно вы. Наверное, поэтому, рожая детей и уподобляясь в этом чуде творцу, мы даем свет новому независимому разуму, который, будучи нашим продолжением и появляясь из небытия, наполняется светом и разрывает врожденное ощущение одиночества, даря своим родителям чистую и абсолютную любовь.
 
Любовь к высшему началу как первоисточнику света или к нашим близким как его продолжению, наверное, и есть главное средство от одноты…
 
Любовь спасет мир…   

Колонка Марка Гарбера опубликована в журнале "Русский пионер" №61. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
 
Все статьи автора Читать все
       
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Владимир Цивин
    9.02.2016 22:38 Владимир Цивин
    Исконна мука мысли

    Нелегкий труд, о Боже правый,
    Всю жизнь воссоздавать мечтой
    Твой мир, горящий звездной славой
    И первозданною красой.
    В.Ф. Ходасевич

    Мир сей заумен, ибо разумен,-
    узнать ведь, кто кому кум, заходит разум за ум.
    Как в мире, в сердце внутрь положенном,
    чуть брезжит, прорезаясь, лира,-
    в пространстве, черным обихоженном,
    маячат очертанья мира.

    Вдруг мрак прорезая, как искры быстры,
    падающие пусть звезды, да вновь взойдут,-
    так мир прозревая, Поэт, что призрак,
    под бездонной бездной звездной, зовет звезду,-
    взгляд неводом закинув, надеясь на добро одно,
    сквозь звездную паутину, зовет звезду, душе на дно.

    Цветя на зависть, и погрязая в пирах,-
    как в плоде завязь, миры стихают в стихах.
    Ведь всё здесь, состоит из физики и лирики,
    что разум из ума и сердца,-
    и сберегают всё, коль физики и лирики,
    как крайние сей жизни средства.

    Пускай немало видит око в давнем, да неймет ведь рука,-
    но говорят слова да камни, и когда немеют века.
    Не зря, что от пира блюда, амфоры соборов порой,-
    где всюду чудится чудо, вдруг чьей-то печали чудной.
    Не потому ли, и одинока она,-
    что ярче других, вдруг оказалась звезда?

    Так бьется, бьется, в берег скальный, с дивной силою волна,
    что, то ли думою печальной, то ли песнею полна,-
    и только лишь Поэт опальный, понял пыл ее сполна.
    Берег ли ловит волну, льнет ли она к нему,
    ты ли поешь Поэт, песня ли поет тобою,-
    вас друг без друга нет, вы, что берег с прибоем.

    Вдруг парус так алеет, одиноко на закате,
    в лазури моря, ярко ало-голубой,-
    казалось, все порывы ветра, безоглядно тратя,
    лишь на противоборство с темнотой ночной.
    Не так ли, и Поэту испортить готов, вдруг радость наград,-
    нередко, всего лишь всеядности выгод, замедленный яд.

    Лишь хлеба и зрелищ ради, жизнь интересна же разве,-
    предпочитает, подвигом творенья горд,
    Поэт всегда восторга творческого торг!
    За случайности чудо ручаясь, как свет, что от небес зависим,-
    углубляется мысль, проясняясь,
    в плену ведь у песенных высей.

    К звездам испытывая зависть, мы питаем творений завязь,-
    чувств когда молчат столпотворения,
    говорят не зря стихотворения.
    Не так ли, пусть просты,
    зато по всем путям разбросаны пунктиром,-
    и помнят здесь пока еще мосты, незримо связывают с миром.

    Разве не чудо, коль на бледнолицей странице,
    сердца чьего-то, как на лице, след,-
    биться здесь будет, заключенной в неволю птицей,
    даже и после скончания лет?
    Исконна мука мысли, души недуг,-
    искать в созвучьях смысла, в сосмысльях звук!
61 «Русский пионер» №61
(Февраль ‘2016 — Февраль 2016)
Тема: Одиночество
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям