Классный журнал

Екатерина Истомина Екатерина
Истомина

Ни мира, ни войны

08 февраля 2016 10:00
Обозреватель «Ъ» Екатерина Истомина, будучи квалифицированным колумнистом «РП», оказавшись вдали от родины, в Мехико-Сити, отправляется, а кто бы сомневался, на мемориальное место того, кто стоял у истоков советской пионерии и перманентной революции. Есть у революции начало — но, как выясняется, есть у революции и конец.
В искусственной фамилии Троцкий (взятой, по легенде, от старшего надзирателя в одной из его ранних ссылок), как мне кажется, есть какой-то римский акцент, «touch», как сказали бы англичане. Тацит. Тит Лукреций. Марк Туллий Цицерон. Филон Александрийский. Леон Троцкий. Луций Анней Сенека. Но Троцкий, если он и может (а если бы он и заслужил) быть Сенекой, смог принять самостоятельно торжествующую смертную казнь — по приказу императора Нерона (мы, старые буквари, еще помним такого, совсем не книжного Нерона), то сделал бы он это водевильно. Упал бы сраженный кривой пулей подвыпившего белогвардейца («За царя! За Таврический дворец! За Россию!»), принесшего заодно еще и модернистского яду с базара на Хитровке и перепутавшего его с купоросом. Ни мира, ни войны.
 
Лев Троцкий — он отчасти Григорий Распутин. Его так просто не убьешь.
 
Бежав (или был он выслан советским постановлением-протоколом) из СССР через Турцию, Казахстан, Францию, Норвегию и в Мехико, с архивом под мышкой (28 коробок), Троцкий всюду заводил разношерстных сторонников. Удар любимого ученика, агента НКВД, принесшего почитать свой новый жалкий манифестик, ледорубом. Семь сантиметров — внутрь мозга, и Лев Троцкий смог прожить с такой смертельной раной еще целые сутки.
 
За неделю до убийства в него несколько ночей стреляли: Троцкий и его гражданская жена Наталья Седова, потерявшая в Париже и в СССР двух сыновей, прятались под кроватями. Каждое утро он, прохаживаясь вдоль беседки, дергая за себя длинную, лысоватую бородку старика Хоттабыча, протирая круглые чеховские очки, говорил: «Наташа, но ночью не убили… Ха-ха-ха! Нет, не убили…»
 
Его могила — это антиманифест его великой перманентной революции, ведь здесь находится ее физический, по крайней мере, смертный, праховый предел. Есть у революции конец, оказывается. Но есть у революции начало.
 
Его сровненная с землей могила находится в садике малоухоженного мемориального дома-музея, расположенного практически на железнодорожных путях на окраине Мехико-Сити. Это застывший, как волчий серый зуб, как недоработанный, недобитый в бетоне футуристический Гагарин, обелиск с отпечатанным гигантским серпом и молотом и красным полотнищем на самом верху.
 
Кудрявых плакальщиц, оставшихся здесь с парижского 1968 года, по убитому вождю здесь немного, адептов с цитатниками Троцкого — еще меньше. Все больше титанические, какие-то первородные циклопические кактусы; мясистые, словно всенародные женские груди, эти растения буквально покрывают все пространство всего в тенях дворика-каре. Кактусы медленно нарастают на могильный памятник своими ядовитыми зелеными щупальцами, словно пытаясь поглотить отчего-то давно непокорную бетонную раковину. А Леон Троцкий просто живет в этом цветущем тропическом саду, и это и есть его перманентная революция. Он цветет, это я видела своими глазами.
 
Здесь, в этом маленьком дворике, где прошмыгнет, как тайный эротоман или даже сермяжный порнограф, одинокий любитель Карла Каутского (его могучие многотомные труды в красивых желтых обложках — в музейном ларьке), можно стоять часами.
 
Тишина, дорогие товарищи. Никаких бурных и продолжительных аплодисментов, ни гневных речей, ни тайных явок, ни ключевых паролей, никакой Красной армии и Коминтерна.
 
Этот серый обелиск с яростным серпом и твердым молотом — самый настоящий памятник коммунизму. Если не сказать — вообще единственный во всем целом мире памятник коммунизму. Никакие библиотечные ленинские бюсты и ростовые, с указующими перстами, постаменты; красные кружки и пыльные тематические уголки с трубачами; далекие, в тайгу, походы пионерии и погибшие пионеры-герои; комсомольские пьяные клятвы на походных знаменах и забойная возня стахановцев в «правдистских» забоях — никогда не смогут заменить эту самую простую серую могилу. Здесь, в тиши, кажется, почти буржуазного красненького домика в духе придурковатого, детективного, спятившего рантье, и стоит, высится, застыл в глобальной тишине весь мировой коммунизм.
 
Ни мира, ни войны. Преданная революция. Так он любил говорить сам. Это была преданная товарищами и самой историей революция.
 
Меня не пустили в музей, хотя я пол-утра потратила на его поиски по всему 20-миллионному Мехико-Сити. Там не берут международных кредитных карт и принимают только наличные песо (где бы их взять еще?). Я просила, говорила, что из Москвы, что из России. Как это важно, это нужно, это нужно кардинально, свирепо, безотчетно. Потом я села на улице и стала плакать. Я умею хорошо плакать, не думайте. Вышел директор музея — странный, лысый, с похотью и перхотью человек в смятом колумбийском костюме. Бывший троцкист. Ныне хранитель.
 
«Что вы плачете?» — Он решил, что меня здесь ограбили уличные бандиты, что в Мехико-Сити совсем не редкость.
 
«У меня нет денег». — Он решил, что я, в пышной меховой горжетке от Gucci, отчего-то специально голодаю на этих железнодорожных путях. Не наелась буррито, глупышка.
 
«У меня нет ни единого песо, чтобы пойти в музей Леона Троцкого». — В моем голосе было истинное, то есть перманентное, страдание. Я почти была в шаге от того, чтобы революция оказалась преданной.
 
Директор пустил меня бесплатно, потрясенный — как обычно бывают удивлены «душевными» русскими, странными особями, в голос рыдающими над могилами абсолютно чужих им людей.
 
Лев Троцкий (урожденный Лев (Лейба) Давидович Бронштейн) был посмертно реабилитирован 21 мая 1992 года. Справка о его реабилитации имеет персональный номер — это 13 (218290; архивы «Мемориала»). Преданная революция. Но только не на этом обелиске, на котором она — живее всех живых.

Колонка Екатерины Истоминой опубликована в журнале "Русский пионер" №61. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
 
Все статьи автора Читать все
       
Екатерина Истомина, Лев Троцкий, революция, могила Троцкого, музей Троцкого в Мехико-Сити
Рекомендую
1 15047
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Владимир Цивин
    8.02.2016 14:28 Владимир Цивин
    В тайне таянья и тленья

    На свете кто-то есть кому бы
    Послать все эти строки. Что ж!
    Пусть горько улыбнутся губы,
    А сердце снова тронет дрожь.
    А.А. Ахматова

    Пускай пока лелеет осень, хрупкий свой покой,
    под лазурью светлоокой,-
    как будто тешась жадно, чьей-то нежностью чужой,
    жалкой, желтой и жестокой,-
    да уж безудержно слетая вниз, узором ужаса ложится лист,
    холод, нежной печаля порчью, подбирается вначале ночью.

    Так устроено всё тут искусно, что даже на вираже уже,-
    не жестокой же осень, а грустной, покажется сначала душе.
    Вот за окном, лист облетает за листом,
    вот утро тронет травы серебром,-
    и вдруг предзимье, к нам проникнет в дом,
    своим последним, тайным светом и теплом.

    Словно грусть, после веселья, что чем-то вначале приятна,-
    осень ведь, лета похмелье, необходимое, вероятно.
    Точно речку, что течет, чувствуя высоту,-
    чем-то все-таки влечет, чистота черноту.
    Словно суровый ветр в рай мая, так агонией далекого огня,-
    вдруг в жизнь вторгается другая, нагло магию гармонии гоня.

    Что может в этом мире примирить,
    лишь суть существования простая,-
    коль одному мешают честно жить,
    другому же нечестно жить мешают,-
    и оба, как бы их ни рассудить, одинаково от этого страдают,
    ничего трагичней, может быть, эта жизнь трагичная не знает!

    Пусть, словно безмолвием безымянным, исконно смутный,
    как бурым обуреваем бурьяном, вдруг смысл минутный,-
    да ведь годы, что берега, позади оставаясь, ждут спереди,
    где не увидать маяка, лишь вода всё, деревья да звери же.
    Коли, однажды, то необходимым находит,-
    жизнь ведь у каждого, слабое место находит.

    Чуточку лишь, чуткости недостало,
    ветка качнулась, и капля упала,-
    та, что только что, так блистала!
    Черны почему-то тучи, вынянченные чистотой,-
    лишь сорвавшемуся с кручи, выпестованной пустотой,
    глубину откроет случай, выстраданную высотой.

    Так примиренье хрупкое приносит,
    вдруг теплый свет октябрьский, в холодно-хмурый мир,-
    так сердце огрубелое вдруг просит,
    глотка хотя бы ласки, от тихо-струнных лир.
    Да станет ли когда, желанным раем,-
    мир, миражом мгновений пожираем?

    Раз лишь через тернии, потерянных обретений,
    мир всегда мистерии, вдруг постигает империй,-
    то никогда, увы, не облегчить людскую боль,
    и не предотвратить, суровость лихолетья,-
    какую бы роковую, здесь ни играли роль,
    литература и театр, с искусством вместе.

    Но разве же, сущности истин, тут голос настолько не стоящ,-
    что можно чудо лишь, противопоставить кощунству чудовищ?
    Ведь неодолимо, как и тленье,-
    к вечности, секунд и слов стремленье!
    Всё тоскуя о том, чего нет, как в тереме стихотворенья,-
    не в цветенье высокого свет, а в тайне таянья и тленья!
61 «Русский пионер» №61
(Февраль ‘2016 — Февраль 2016)
Тема: Одиночество
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое