Классный журнал

Андрей Макаревич (признан в РФ иностранным агентом) Андрей
Макаревич (признан в РФ иностранным агентом)

Будничный Будда

03 декабря 2015 12:00
Музыкант Андрей Макаревич честно написал про то, как научился не расстраиваться проигрышу на бильярде. Точнее, как разучился расстраиваться проигрышу. Точнее, как с ним приключилось чудо и он научился не расстраиваться. В общем, дело было в Тибете. Там еще Гребенщиков участвует — что само по себе чудо.
Чудо — это, строго говоря, всего лишь явление, выходящее за рамки нашего понимания. Так сказать, за пределы системы координат. Поскольку человечество, несмотря на спонтанные вспышки гордости и самолюбования, только еще движется по пути познания мира, мы буквально окружены чудесами. Например, электричество: как оно работает, мы знаем, а что это вообще такое — нет. Какие электроны? Какое направленное движение? Кто их видел? Или, скажем, гены. Мой сын очень похож на меня (а я — на своего отца), мы говорим — гены. Но почему он, в точности как и я, не вешает одежду перед сном на вешалку или на стул, а аккуратно раскладывает на полу перед кроватью (причем подсмотреть у меня он никак не мог!) — это вот что? Тоже гены? Не понимаю, как гигантские железные машины, весящие десятки и сотни тонн, летают по воздуху и плавают по воде. И не надо мне про Архимеда и Ньютона — железо плавать не может. Чудо. Чудо, когда негромкие звуки, которые человек извлекает из странного деревянного предмета с натянутыми на нем жилками и проволочками, заставляют других людей плакать. Чудо, когда элементарное влечение к существу противоположного пола толкает человека на немыслимые по безрассудству и красоте поступки. Еще чудо, когда человек вдруг поступает вопреки собственной выгоде. Это называется «благородство». И вообще большое чудо, что человечество, невзирая на свою воинственность, безответственность и недальновидность, до сих пор живо. И даже численно растет — еще как.
 
Лет пятнадцать назад мы с Борей Гребенщиковым поехали в Непал. Я отправился туда впервые, а Боря бывал там часто и уже хорошо ориентировался, поэтому маршруты наши большей частью не пересекались с общетуристическими. Мы поселились в маленькой почти бесплатной монастырской гостинице, окна мои выходили на небольшую и совершенно круглую площадь. Посреди площади возвышалась ступа. Утром стоял густой туман, где-то пел невидимый колокольчик и монахи в оранжевых одеждах неторопливо двигались вокруг ступы по часовой стрелке в сплошном хороводе, бормоча мантры. Худые бездомные собаки шествовали вместе с ними, сохраняя темп и направление движения. Выглядело это очень странно — и в то же время совершенно органично.
 
Мы забирались в горы, посещали тихие невероятной красоты монастыри, слушали пение монахов, поднимались на ступы. Боря беседовал с настоятелями — римпоче ламами, я ограничивался созерцанием: мне нечего было у них спросить. В буддизм я погружен не был и приехал не за знанием, а за впечатлением — увидеть, услышать, вдохнуть. Я чувствовал, что Боря (а еще больше его жена Ирина) хочет, чтобы душа моя, соприкоснувшись с аурой здешних святых мест, вздрогнула и просветлилась, но религиозный экстаз меня, увы, не посещал. Впрочем, художественного впечатления, как мне казалось, вполне хватало.
 
В один из последних дней путешествия по дороге в очередной монастырь Боря настоял, чтобы мы зашли в пещеру, где, по преданию, останавливался отдохнуть Будда. Святынь таких в округе располагалось множество, особого желания я не испытывал, но нам все равно было по дороге. К пещере вела довольно узкая горная тропка, да и сама пещера оказалась узкой — метра два-три, — высокой и глубокой щелью в скале. Внутри горело несколько свечей — плошечек с фитилями, сидели, прислонившись спинами к стене, три бабушки с какими-то корзинами. Они негромко беседовали и не обратили на нас никакого внимания. В общем, все выглядело более чем буднично и никакими чудесами не пахло. Я по совету Бори присел на землю недалеко от бабушек, прислонился спиной к стене пещеры и закрыл глаза.
 
А дальше произошло вот что. Горячий электрический ток (или свет?) возник у меня в самом низу позвоночника, медленно поднялся, разгораясь, к голове, и в ней взорвался солнечный шар. Тело потеряло вес. Я открыл глаза. Слева совсем рядом от меня располагался выход из пещеры, далеко внизу до горизонта ступеньками лежали чайные поля, за ними синели горы, но я видел, что за этими горами высятся другие, а за ними еще, а потом долины, реки и леса, и все это покрывает голубой купол небес, и во всей этой картине мира было разлито такое море спокойствия, и гармонии, и невиданного доселе света, что время остановилось и я понял, что плачу.
 
Я не знаю, сколько это продолжалось. Думаю, недолго — несколько минут. Потом свет стал угасать и постепенно вернулся к обычному, дневному. Нет, что-то осталось — в воздухе, в спине, в голове? Я поднялся и вышел из пещеры. Наверно, по виду моему нетрудно было понять, что со мной произошло, — Ирина просто молча обняла меня.
 
А потом я вернулся в Москву, и след того волшебного ощущения мгновенного полета над миром постепенно таял, таял и за пару месяцев растаял совсем. Поведение мое за это время оставалось совершенно обычным, кроме, пожалуй, одной мелочи: я вдруг обнаружил, что совершенно не расстраиваюсь, если проигрываю на бильярде, — а раньше переживал страшно. Теперь расстраиваюсь, как и прежде.
 
Хотя — если я до сих пор помню это посетившее меня чувство и даже пытаюсь об этом рассказать, — может, не совсем все прошло? Может, что-то осталось?

Колонка Андрея Макаревича опубликована в журнале "Русский пионер" №60. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
 
Все статьи автора Читать все
       
Андрей Макаревич, Борис Гребенщиков, буддийские монастыри, чудо, Тибет
Рекомендую
1 19475
Спионерить!
Оставить комментарий
 
Вам нужно войти, чтобы оставлять комментарии



Комментарии (1)

  • Владимир Цивин
    3.12.2015 22:21 Владимир Цивин
    Прощания, беспомощность и мщение

    И странной близостью закованный,
    Смотрю за темную вуаль,
    И вижу берег очарованный
    И очарованную даль.
    А.А. Блок

    Звучать когда влекутся звуки,
    уже давно с душой живой в разлуке,-
    внимая той немой науке, что знаем мы о вызвавшей их муке?
    стиха хрустальный мир сотворен,
    и в нем вечный жар замерцал, а мир поэта вновь водворен,-
    в бренный мир разбитых зерцал.

    Так вплетаются вдруг песни впрок,
    в пыль обочин, в твердый грунт дорог,-
    так ступает осторожно рок,
    грустно-праздничной поступью строк,-
    чтоб сбросив злобу дневную, с усталых мыслей, что с плеч,
    могла строкою, тихо тоскуя, душа под слово мелодией лечь.

    Да за парадностью спелой листвы,
    сквозь одиночество вечности,-
    непраздности рада взаправду ли, осень одичалой честности?
    когда идет лунатик по карнизу,
    он ритмом внутренним храним,-
    и дела нет, тому до бездны снизу, кто духом высоким томим.

    Ведь часто, всего на свете всесильней,
    видеть, что бы ни творилось всерьез,-
    в долине полдня лиловые ливни,
    через ласковые кристаллы грез,-
    но в сне жизни мчащейся, мимо далями синими,
    кто же мгновенье счастья, с вечностью сравнит имени?

    Мира ведь умиротворение, вечно бродящее в его крови,-
    внешнего сильнее, обновление,
    ростом обусловленное изнутри,-
    заменяя печальной мечтою, жизни чуждой вокруг напор,
    застывая высокой строкою, бурям грубым наперекор,-
    ведь стремится душа не к покою, просто обретает простор!

    Есть спокойствие в иных чертах, что даруется лишь Богом,
    точно мир реальности в мечтах, говорит оно о многом,-
    сладкой вьюгой звукопада, влагой звуков златых,
    грустным душам, как награда, вкрадчиво-ласковый стих,-
    не вымолив себе лучшей доли, но заставив тут себя слушать,
    дано поэту в земной неволе, вымолвить думой свою душу.

    И в метельной теплится мгле, и не плавится в зное пустынь,
    бег звуков, звездных, словно снег, и словно песок золотых,-
    не так ли тонкою тугой тетивой, вдруг терпкое утро поет,
    отправив с ладони своей золотой, вновь осени слово в полет,-
    как за абсолютностью далей лиц, и не исчерпанностью почек,
    и мороз стремится ниц, многоточиями отороченных строчек.

    Да пускай зима, незаметно завладеет землей,
    продолжая вдруг осени повесть,-
    лишь бы только душа, нам не стала однажды чужой,
    наблюдая, как попрана совесть,-
    ведь не ведает о муках звук, передавая вдруг другому,
    и их ускользающий испуг, и непонятную истому.

    Нам изменяет всё, но не слова, что свыше, утешение и пища,-
    и ими воскрешенная душа,
    как Феникс, вспархивает с пепелища,-
    мира вещного в бренных умах, дробящееся воплощение,
    тихий праха страх в стихах,
    прощания, беспомощность и мщение?
60 «Русский пионер» №60
(Декабрь ‘2015 — Январь 2015)
Тема: чудо
Другие номера и подписка
Честное пионерское
Самое интересное
  • По популярности
  • По комментариям
 
Новое