Классный журнал

Смерть в Африке

22 октября 2015 11:10

Писатель Виктор Ерофеев сочинил в этот номер, конечно, не колонку, а рассказ. Но ведь и тема номера — «Время» — предполагает, что писатель сочинит именно рассказ, а не колонку. А читатель от этого только в выигрыше.

Вот уж не думал, что меня расстреляют! Поставят к стенке и расстреляют. Причем не в своей любимой стране, где расстрел — привычное дело, увлекательный вид спорта, а бог знает где, под палящим солнцем черной Африки.

Рано утром мы с моей немецкой соавторшей, отвратительно пунктуальной Габи, которая невольно внушала мне мысль о том, что время — это немецкая пытка, выехали из небезызвестного города Тумбакту, полного собак и верблюдов одного и того же светло-песочного цвета. Особенностью малийского городского фантома под названием Тумбакту является полное отсутствие всех видов времени, за исключением восходов и закатов солнца.

Я спал с Габи в одной кровати, но она не любила хинин и так жестоко бинтовала себя от затылка до пят широким бинтом, спасаясь таким образом от укуса малярийного комара, что больше была похожа на кокон или покойницу, чем на свежую молодую женщину. На рассвете она разбинтовалась и, тряся своими западноберлинскими полузадавленными сиськами с отпечатками бинтов, трясла меня, чтобы я проснулся.

В последние секунды утренней свежести мы сели в «лендровер» и, ненавидя от недосыпа друг друга, поехали на юго-восток, в сторону границы пустынного государства Нигер. Постепенно ненависть перешла в туман дружбы, затем в радость жизни, и, взбодрившись, Габи стала рассказывать последние европейские новости,

— У нас, например, в Берлине, — говорила она, — если девушка идет в городскую смешанную сауну мыться с бритым лобком, значит, она идет туда для мытья, если лобок не брит, то это сигнал: приставайте ко мне!

— Какая у вас картезианская ясность! — сочувственно вздыхал я.

Русский посол в Бомако отговаривал нас колесить по здешней пустыне, где шла война туарегов с черными африканцами, но его риторика показалась нам дипломатической трусостью.

С формальной точки зрения в нашей машине находились две воюющие стороны. Водителем был туарег Али, гордый орел оливкового цвета. Проводником же был чернокожий парень Мехди, или по-французски Меди, который всю дорогу изображал из себя освобожденную от оков предрассудков Африку, поскольку решил жениться по любви, вопреки воле родителей. Впрочем, когда Габи спросила его по-светски, есть ли у его невесты клитор или же его отрубили в детстве, как это водится в тех местах, Мехди сделал вид, что не понял, но затаил на какое-то время обиду. Однако наиболее обидчивым оказался туарег Али. Я сидел на переднем сиденье с картой в руках и пытался командовать, а он ехал себе прямо по пустыне довольно твердого песка то красного, то вызывающе черного цвета. Ехал и наполнялся устойчивой обидой.

Наконец мы выехали на асфальтовую дорогу и покатили на восток, испытав облегчение от встречи с дорожной цивилизацией. Габи время от времени даже посматривала на часы — эту бессмысленную в Сахаре буржуазную игрушку, любовь к которой она странным образом сочетала с жадным обожанием африканской дичи.

Радость езды по шоссе недолго длилась. Машина остановилась на блокпосту. Мы приехали в какую-то большую деревню. Поначалу все было мирно. У нас, правда, отобрали паспорта, но обещали, переписав их, вернуть.

Мехди пошел в магазин за едой и куда-то исчез. А наш Али ушел пообщаться к своим, туарегам в камуфляже. Но чем больше он с ними общался, тем больше накалялась вокруг нас атмосфера. Туареги стали бросать на нас свирепые взгляды.

Наконец их командир с непонятными погонами, с «калашом» наперевес подошел к нам и велел вылезать из машины. Мы вылезли и нырнули вместе с ним в помещение блокпоста. Там ничего не было, кроме цементного пола, стола, стула и телефона. Командир сел на стул и стал звонить, накручивая заедающий диск старого телефона и неприятно теребя пальцами наши паспорта. Телефон не отзывался. Он настаивал — тот не отзывался. Он перестал настаивать и сказал лающим голосом:

— Вы — торговцы оружием.

Надо было только внимательно посмотреть на Габи, чтобы понять, что она отнюдь не торговка оружием, а убежденная пацифистка, вегетарианка и сексуальная революционерка, которая студенткой подрабатывала голыми танцами на столах в ночных клубах. И поскольку мы никак не были похожи на торговцев оружием, мы стали по-дурацки вертеть головами, недоуменно улыбаться, и тут Габи даже прыснула со смеху. Туарег безмолвно смотрел на нас, соображая, что с нами делать.

— Пошли!

Он повел нас на улицу и повернул за дом. С той стороны у дома была белая стена. Он поставил нас спиной к белой стене и сказал:

— Вы — торговцы оружием.

— Нет, — серьезно ответил я.

— Да, — сказал он. — Ваш водитель вас сдал. Вы — торговцы оружием.

Вдали стоял наш водитель Али. Он вместе с двумя солдатами смотрел на нас с наслаждением ненависти. А там дальше за ним ходили куры. И прокричал, замахав крыльями, петух. А еще дальше, но в поле моего зрения, мальчишки и девчонки туарегской наружности прыгали на одной ноге — видно, играли в классики. Было очень жарко, и бесконечная деревенская истома облепила наше существование.

Я почувствовал, как в этот момент время полностью встало. Хотя еще никто нас не расстрелял у этой белой стены, но время уже остановилось — и я вместо ужаса ощутил какое-то странное освобождение. Это было очень странное освобождение от невидимой мантии, которая до тех пор висела на мне. Как будто я ее сбросил — и почувствовал свободу. Времени не существовало, и расстрел превратился в односекундное и бесконечное действие.

Мне казалось, что у меня еще куча времени и я могу подумать о чем угодно. И я подумал о том, что такое вот освобождение, вот такое снятие мантии было уже однажды — на балтийской Куршской косе, возле литовской границы, в дюнах, но это случилось не в прошлом, а в будущем, гораздо позже, но уже тогда было заложено в меня в африканском безвременье. Это было и будет, когда я с женой, нашим бритым на всю голову другом и его подругой стали заниматься групповым сексом, тасуясь как колода, и когда все кончили, сплевывая песок, подруга нашего приятеля, черноволосая девчонка, вдруг сказала так просто:

— Я счастлива.

И почему-то именно эти слова пришли мне в голову. Как расставание со временем, как преодоление времени.

«Я счастлив», — подумал я.

Правда, было странно, что нас расстреляют нашим же родным автоматом Калашникова. В Африке. Туарег щелкнул затвором. И тут вдруг зазвонил в кармане мой мобильный. Командир был не против, чтобы я ответил.

— Здравствуйте, — раздался на том конце мира звонкий женский голос. — У вас есть минутка? У нас в ресторане «Минин и Пожарский» на проспекте Маршала Сокологорского появились свежие средиземноморские устрицы. Белон! Номер один и номер два! Приезжайте!

— Я в Африке, — сказал я, глядя на дуло автомата, которое глядело на меня.

— В Африке? Значит, вы не в Москве? Хорошего дня! — прокричал голос и рассоединился.

Габи тем временем демонстративно глянула на часы: ее всегда раздражало, что я с кем-то посторонним говорю по телефону в ее присутствии. Ей захотелось, чтобы нас расстреляли, когда мы возьмемся за руки.

Но тут случилось второе «вдруг»: с длинным французским багетом, отрыжкой колониализма, прижатой к груди, бежал к нам черный, прогрессивный африканец Мехди. Все было обыденно. Кудахтали куры. Мехди бросился к командиру и сказал ему неожиданные слова.

— Я знаю твою бабушку, — сказал он по-французски. Было все очень странно. Они же должны быть врагами: черные и оливковые! Но туарег остро отреагировал на слова о своей бабушке. Он опустил «калаш» и стал слушать. Мехди что-то говорил-говорил, и я никак не мог его понять. Потому что вновь, как радио, включилось время, пошел его шум, все зашумело, и этот шум мешал слушать. Через какое-то время Мехди подошел ко мне.

— У тебя есть деньги?

Я полез в задний карман брюк и вынул мятую купюру в пять американских долларов. Эта бумажка как-то завалялась в кармане со времен моей давней поездки в Штаты, она имела весьма отдаленное отношение к туарегской действительности, к петуху и курам этой деревни. Остальные деньги, реальные западноафриканские деньги-франки, были в рюкзаке, в машине. Мехди взял пять долларов и дал их туарегу. Тот сунул их в карман и пошел спокойно, не торопясь, к дому.

Габи положила мне голову на плечо и тихо сказала:

— Я даже не успела обоср…ться.

Мы сели в машину. Я купил жизнь за пять долларов. Дешевая жизнь. Мехди куда-то опять убежал и вдруг привел Али, нашего водителя, который объявил нас торговцами оружием. Я сказал:

— Как же так? Я с ним не поеду.

— А другого нет, — сказал Мехди.

Мы расселись по своим местам и поехали дальше по черной Африке, на границу пустынного государства Нигер.

Колонка Виктора Ерофеева опубликована в журнале "Русский пионер" №58. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".

Все статьи автора Читать все