Классный журнал

Истинный ариец

04 октября 2015 10:00

Рассказ Майка Гелприна

Если вас среди бела дня остановят двое штатских в надвинутых на физиономии шляпах, вы наверняка не обрадуетесь. Особенно если при этом один из них махнет корочкой и эдак приветливо спросит: «Гражданин Комаров?» А вы как раз Комаров и есть, а не какой-нибудь там Чикатило. Я не обрадовался ничуть.

— Вы задержаны, — сообщил второй штатский, едва я ошарашенно кивнул. — Пройдемте в машину.

— Э-э, позвольте, — промямлил я. — Вы что, мужики, обалдели?

Я ни разу не преступник. За тридцать шесть бесцельно прожитых я ничего никогда не воровал, никого не грабил, не убивал и не насиловал. Я и улицу-то переходил только на зеленый.

— Там разберутся, — бормотнул первый штатский и сноровисто взял меня под локоть. Второй уже придерживал дверцу черного седана с тонированными стеклами. Я и опомниться не успел, как оказался на заднем сиденье, стиснутый обоими штатскими по бокам.

— Попался, сучий сын, — констатировал, обернувшись, водитель, лысый и с неприятной рожей.

— Да вы что? — возмутился я. — Это ошибка, выпустите меня немедленно!

— Прям-таки немедленно, — усмехнулся штатский, что сидел справа. — Советую вести себя поскромнее. А то, знаете ли, с таким гонором можно и под пресс угодить.

Водитель хмыкнул и дал по газам.

С минуту, пока седан тащился по московским улицам, я переваривал случившееся. Перспектива угодить под пресс понравилась мне еще меньше, чем все остальное. Как бы то ни было, в одном я был твердо уверен: произошла ошибка, и я ни в чем не виновен.

— Послушайте, мужики, — сказал я, пытаясь звучать рассудительно. — Я наверняка не тот, кто вам нужен, мало ли в Москве Комаровых.

— Тот, тот, — заверил сидящий слева. — Комаров Денис Николаевич, семьдесят девятого года рождения, холостой, бездетный, проживающий… — Он назвал мой адрес. — Будете отпираться?

— Не буду, — промямлил я. — Но я ведь ни в чем не виноват, за что меня задержали?

— Вы мне поднадоели, Комаров, — брезгливо процедил тот, что слева. — Сказано было: «Там разберутся». Вот и сделайте милость: засохните, если хотите избежать лишних проблем.

Я сделал милость и во избежание засох.

— Дождь будет, — проворчал лысый водитель. — Сейчас бы в лес, по грибы, костерок бы разжечь, картошки испечь да потребить под водочку, а тут возись целый день со всякими…

Штатский, что справа, сочувственно покивал. Водитель крякнул и включил магнитолу.

«Наша служба и опасна, и трудна, — затянул строгий значительный голос из динамиков. — И на первый взгляд как будто не видна. Если кто-нибудь порой у нас с тобой честно жить не хочет…»

Не прошло и часа, как мы приехали. Водитель притер седан к тротуару, и оба штатских синхронно выскочили наружу.

— Комаров, на выход!

Я вылез из машины. Оглянулся по сторонам: район был мне незнакомый. Мрачное трехэтажное здание с решетками на окнах, у которого мы остановились, смахивало на тюрьму. По обе его стороны тянулся вдоль улицы обшарпанный забор, за ним начиналась линия гаражей, упирающаяся в насыпь железной дороги. По другую сторону улицы ни забора, ни гаражей не было, а был там заваленный всякой рухлядью унылый неопрятный пустырь, за которым сплошной стеной вырос караван кораблей-девятиэтажек лохматых времен.

— Сюда, пожалуйста.

Меня подтолкнули в спину, и я покорно зашагал по направлению к входной двери в похожее на тюрьму здание. «Хронопол», — значилось на табличке по правую руку от этой двери. Слово было знакомым, где-то я его явно слыхал. Я мобилизовал извилины, пытаясь вспомнить, где именно, но не преуспел — створки двери распахнулись, и меня втолкнули вовнутрь. Я подумал, что все это сильно смахивает на дурацкий розыгрыш.

В холле меня приняли под локти два мордоворота в форме цвета «яйца дрозда». Тот же «Хронопол» отсвечивал у обоих позолотой с нарукавных нашивок. Третий мордоворот в форме подпирал кулаком ряшку за столом у входа.

— Задержанный Комаров доставлен, — отрапортовал ему один из штатских.

Застольный мордоворот зевнул, клацнул челюстями и раскрыл внушительных размеров журнал.

— Комаров, Комаров, — забормотал он. — Ага, вот он. В двести шестую, к следователю!

Следователем оказался плюгавый субъект с прилизанными волосами и при галстуке.

— Ага, — елейным голосом сказал он при виде меня. — Взяли наконец-то голубчика. А то мы тут уже заждались. Что ж, присаживайтесь, Киплинг.

— Что? — опешил я. — Какой еще Киплинг?

Плюгавый не ответил. Мордовороты, фиксируя за плечи, усадили меня на стул, а сами отступили и застыли в дверях.

— Значит, так, Кислинг: вопросы здесь задаю я, — прежним елейным голосом поведал плюгавый и уставился на меня так, будто хотел взглядом расщепить на атомы. — Я старший следователь «Хронопола» и буду вести ваше дело. Вам это понятно, Киплинг?

— Простите, — ошарашенно пролепетал я. — О чем вы вообще говорите? Какое дело? Какой, к черту, Киплинг?

— Да самый обыкновенный, — поиграл карандашиком над столом следователь. — Оберштурмбанфюрер СС Отто Кислинг, избежавший справедливого, так сказать, наказания военный преступник. Будете отрицать?

С минуту я приходил в себя. На дурацкий розыгрыш действо походить перестало, но мне понадобилось время, прежде чем я осознал, что все это всерьез.

— Послушайте, — сказал я проникновенно. — Давайте разберемся. Я не знаю, за что я здесь. Никакого Кислинга не знаю тоже. Моя фамилия Комаров, зовут…

— Да-да, конечно, — прервал следователь и раскрыл лежащую перед ним пухлую папку. — Комаров Денис Николаевич, музыкант. Он же Кислинг Отто, нацист. Он же Бошан Франсуа, беглый каторжник. Он же Телегин Иван, бунтовщик, он же много кто еще. Однако за прежние дела наказание вы в свое время понесли, а на те, что не понесли, срок давности уже истек. К сожалению. Зато за Кислинга вам придется ответить: преступления против человечества срока давности не имеют.

— Боже, какая чушь, — досадливо выдал я. — Клянусь, что не знаю никакого Кислинга. Ни бунтовщика, ни этого беглого, как его. Откуда они вообще взялись?

— Откуда-откуда, — проворчал следователь. — Из ваших прошлых дел, разумеется. Желаете ознакомиться? Вот, например, копия указа о предании смертной казни. Подписан указ, между прочим, не абы кем, а государыней Софьей Алексеевной. Извольте, я зачитаю. «Вору и татю Телегину Ивашке, в умысле супротив государыни нашей повинному, голову беспощадно рубить». Тоже будете отрицать?

— Да не буду я ничего отрицать! Отрубили кому-то голову триста лет назад или когда там, значит, заслужил. Но я-то, я-то тут при чем?

Следователь укоризненно покачал головой.

— Вы русскому языку разумеете, Кислинг? — спросил он. — Плохо, видать, разумеете. Никто не говорит, что вы должны отвечать за Телегина. Вы за него уже ответили, башкой. И за Бошана я вам претензий не предъявляю, пускай этим занимаются французские коллеги. Вы, Кислинг, обвиняетесь в преступлениях, совершенных на оккупированной территории в период с сорок первого по сорок третий год прошлого столетия, понятно вам? На вас сотни жертв, господин оберштурмбанфюрер, невинно вами замученных! Знаете, что вам за это грозит?

— Что грозит? — механически ляпнул я.

— Вышка вам светит, Кислинг. Вышка! Поэтому рекомендую чистосердечно во всем признаться, тогда не исключено, что суд сочтет возможным смягчить приговор.

На меня накатила злость. Степень происходящего безумия уже перехлестнула за все и всяческие пределы.

— Подите-ка вы к черту, — выпалил я, — вместе со своим Кислингом и остальными. Не знаю и знать не хочу, кто это такие.

— Нда, — сказал следователь после минутной паузы и ослабил галстук. — Поразительное упрямство. Я ему уже битый час толкую про его же прошлые жизни, а он, видите ли, дурачка включил.

От изумления я временно расстался с даром речи, зато вспомнил, что означает «Хронопол». Я мельком видел по телевизору каких-то придурков, как раз в промежутке между трепотней о вампирах и умствованиями про зомби. Придурки пытались впарить публике нечто несусветное и невнятное, а «Хронопол» то ли им препятствовал, то ли, наоборот, способствовал.

— Ничего, мы тут и не таких видали, — распинался между тем следователь. — Значит, так, Кислинг: вот здесь, — он побарабанил ногтем по папке, — список ваших прошлых, так сказать, ипостасей за последние четыреста лет. Документально, между прочим, подтвержденный. Дел вы натворили за эти годы — на восьмерых хватит. Скажите спасибо, что мы вам простили казнокрадство в особо крупных размерах при государе Николае Павловиче. Отделались ссылкой, в которой и померли, а людей за такие дела, бывало, на кол сажали. Короче: будете признаваться?

— Не буду! — отрезал я. — С чего это я должен признаваться во всяких исторических непотребствах? Откуда вы вообще выкопали весь этот бред?

Следователь усмехнулся.

— Вы, вероятно, думаете, что я возьму и открою вам тайны следствия? — издевательски спросил он. — Ошибаетесь, Кислинг. Значит, признаваться вы не желаете, а желаете испытать на себе, так сказать, всю строгость закона?

— Стоп! — осенило меня. — Какого еще закона?

— Закона об ответственности за совершенные в прошлых жизнях преступления. Что, не слыхали о таком? Вы, ко всему, еще и невежественны? Между тем незнание законов не освобождает от ответственности. Что ж, не признаетесь, и ладно. У меня с такими, как вы, есть некоторый опыт. Признаетесь, никуда не денетесь. В камеру, к примеру, к бывшим душегубцам не хотите? Или к бывшим растлителям, гомо, так сказать, сексуальным?

На этот раз я по-настоящему испугался. Бред бредом, но с этого типа и в самом деле станется засунуть меня в камеру к убийцам или к развратникам.

— Хорошо, я подумаю, — сказал я поспешно.

— Другое дело, — заулыбался следователь. — Поразмыслите, мы вас не торопим. Осознайте всю, так сказать, глубину содеянного. Скоро начнутся очные ставки, советую вам к этому времени уже раскаяться. В камеру его! В одиночку!

В одиночке на узком, прилепленном к стене топчане сидела и ревела навзрыд светловолосая девушка.

— Мест на всех не хватает, — объяснил втолкнувший меня в камеру мордоворот. — Много вас развелось, уголовников.

Я вгляделся. Девушка была тоненькой, большеглазой и насмерть перепуганной. С полчаса я, позабыв о собственных невзгодах, хлопотал вокруг нее, стараясь хоть как-нибудь успокоить. Удалось это, лишь когда в дверь камеры застучали и казенный голос предложил похлебать баланду.

— Сам хлебай! — заорал я в ответ. — Чтоб вам всем подавиться!

— Так вы что же, тоже арестованный? — удивленно спросила девушка, стоило разносчику баланды убраться. — Ох, извините, я тут, знаете, чуть с ума не сошла. Это же кошмар какой-то!

Я подтвердил, что кошмар, и осторожно спросил, в чем ее обвиняют.

— Говорят, что я Оксана Ничипоренко, колхозница, — призналась девушка и снова заплакала. — А я никакая не Оксана, я Вика Иванова, учительница литературы в школе. А этот говорит, что я пособница фашистских карателей. Что выдала партизан, — она всхлипнула, — какому-то Кислинку.

— Понятно, — кивнул я. — Мне, значит, выдали.

— Как это вам? — Девушка от изумления перестала плакать.

— Да так. Мне пытаются доказать, что я и есть Кислинг. Якобы я фашистский палач. Так мало того, еще какой-то вор, казнокрад, бунтовщик, хорошо не растлитель.

— И мне, — ахнула девушка. — И мне пытаются доказать. Что я, мол, — слезы появились вновь, — проститутка во времена царя Гороха. И отравительница, якобы отравила мужа, чтобы завладеть его благосостоянием. А у меня никакого мужа никогда не было. Но это, дескать, все ерунда, потому что за те преступления меня уже наказали. А за предательство — нет, за него, мол, срока давности не существует, и теперь, если не признаюсь, меня расстреляют.

— Точно, — подтвердил я. — И меня, следователь сказал, расстреляют, если не возьму на себя этого Кислинга. Остальных он простил, за их проделки, сказал, меня уже не раз казнили.

— Так что же нам делать? Извините, вас как зовут?

— Денисом, — ответил я. — А вас Викой, это я уже слышал. Здорово они нас взяли к ногтю, Вика. «Хронопол», надо же, а я, недоумок, считал, что это утка.

— Я тоже. Я как всю эту галиматью слышала, сразу переключала на другой канал. Знаете, я до сих пор не верю. Это ведь все равно что ожившие привидения, шайтаны в бутылках, марсиане… Поразительный, вообще-то, идиотизм. Закон этот дурацкий, да и все остальное.

— Идиотизм, — признал я. — Хотя на фоне тех законов, что у нас то и дело принимают, не слишком и выделяющийся. Послушайте, может быть, нам попросить адвоката?

— Я уже подумала об этом, — опустила голову девушка. — Полагаете, поможет? Общественный адвокат наверняка ничего не сделает. А частного брать у меня денег нет. Да вы садитесь, Денис, садитесь, что ж вы стоите все время.

Удержавшись от сомнительной шутки, что сесть всегда успею, я опустился на краешек топчана по соседству с девушкой. Денег на адвоката у меня тоже не было. Да и откуда им взяться у средней руки виолончелиста, перебивающегося с хлеба на квас, лабая на свадьбах в кабаках.

— Что-нибудь придумаем, — стараясь звучать уверенно, сказал я. — В конце концов, откуда им известно, что я раньше был Кислингом, а вы этой, как ее?

— Оксаной Ничипоренко, — подсказала Вика. — Следователь уверял, что у него есть доказательства. Денис, я до сих пор не могу поверить, что все это не глупый розыгрыш. Меня, правда, и разыгрывать некому, друзей у меня немного. Раньше было больше, но после смерти мамы я как-то замкнулась в себе. И все же, может быть, это шутка?

— Боюсь, что не шутка, — вздохнул я. — Мои друзья не того толка, чтобы так шутить. Да и друзья у нас с вами разные, нелепо было бы предположить, что им одновременно пришла в головы такая дикость.

Вика притихла, и часа два мы просидели рядом, почти не разговаривая. А потом в камере вдруг погас свет.

— Ох, а как мы спать будем? — испуганно спросила Вика.

— Не волнуйтесь, я как-нибудь на полу.

— Нет уж. Давайте по очереди.

По очереди я решительно отказался и минут десять, пока мы пререкались, отстраненно думал о том, что девушка славная и насколько же я невезучий, что угораздило встретить ее при таких обстоятельствах.

— Знаете, Денис, — сказала наконец Вика, — я думаю, что мне повезло, раз оказалась тут с приличным человеком, а не с каким-нибудь… — Она осеклась.

— Да уж, — поддержал я. — Прекрасная компания у вас — оберштурм… как там дальше.

— И у вас не лучше, — парировала Вика, и мне показалось, что она улыбается в темноте. — Давайте уже ложиться. Авось как-нибудь мы разместимся на этом топчане. Я худенькая.

Я долго не мог заснуть и бранил свою проклятую застенчивость за то, что боюсь пошевелиться, чтобы не разбудить Вику. И еще удивлялся, что забочусь сейчас именно об этом, а не о жутковатой истории, в которую влип. Потом я наконец провалился в сон, а пробудившись поутру, обнаружил мирно посапывающую у меня на груди Вику, которую я обнимал за талию. Покраснев, я ломанулся с топчана прочь.

— Я уже давно не сплю, — сказала Вика насмешливо. — Так что можете спокойно возвращаться на свое место, и вообще, мы взрослые люди, хотя насчет себя я иногда не уверена. Интересно, нам тут дадут умыться?

Умыться нам дали, после чего оделили баландой. Против ожиданий, баланда оказалась вполне съедобными макаронами по-флотски, а последовавший за ней чай — горячим и сладким.

— Комаров, на допрос, — не дал мне допить чай давешний казенный голос.

Вместо плюгавого и прилизанного следователя за столом на этот раз сидел толстый, красномордый усач.

— Явился?! — заорал усач, едва я возник в дверях. — Кислинг гребаный, твою мать. А ну подписывай документ, сука!

Я оторопел, но секунду спустя взял себя в руки. Добрый следователь и злой, вспомнил я почерпнутый из литературы прием.

— Не буду подписывать, — гордо заявил я.

— Как не будешь?! — подскочил на месте усач. — Ты вчера что обещал, гадина?

— Я обещал подумать.

— Подумать он обещал! — грохнул кулаком по столу усач. — Я тебя, Кислинг, в карцере сгною! Ишь, сволочь фашистская, ему как человеку послабление дали, бабу в камеру, а он, гнида…

— Не бабу, а девушку, — поправил я. — Ничего подписывать не стану, пока не увижу доказательств.

— Доказательств? — побагровел усач. — Будут тебе доказательства. На, читай.

Он протянул мне лист бумаги:

«Мы, нижеподписавшиеся, настоящим удостоверяем, что на основании экспертизы за номером 414 (акты экспертизы прилагаются), проведенной в лаборатории “Хронопола”, установлена идентичность личностей гражданина России Комарова Дениса Николаевича, 1979 года рождения, ныне живущего, и гражданина Германии Кислинга Отто, 1906 года рождения, скончавшегося в Буэнос-Айресе в 1979-м».

Даты, подписи и штампы украшали документ понизу. Подписей я насчитал целых шесть.

— Что, достаточно? — вызверился на меня усач. — Или хочешь ознакомиться с документами о своих славных делах, козел?

— Кашу маслом не испортишь, — сказал я. — Давайте о делах.

— На, — бросил мне толстую стопку сшитых вместе листов следователь. — Из-за такой гниды, как ты, порядочные люди должны ночи напролет в фашистских архивах корпеть.

На третьем листе чтение я прекратил. От подвигов оберштурмбанфюрера меня замутило.

— Ну что? — привстал из-за стола усач. — Подписываешь?

— Нет.

Следующие пять минут занавески на зарешеченных окнах стыдливо морщились от следовательского лексикона.

— Почему? — рявкнул он, когда вычерпал наконец лексикон до дна.

— Требую очных ставок со свидетелями.

— Требую здесь только я! — заорал усач. — Ладно, завтра будут тебе ставки. В камеру его!

Вики в камере не оказалось. Появилась она лишь через час, зареванная, как накануне.

— Я таких слов в жизни не слыхала, — жаловалась, всхлипывая, Вика. — Мои акселераты так не ругаются, даже самые отпетые.

— Да уж. — Я обнял ее за плечи и погладил по светлым шелковистым волосам. — Не расстраивайся, пожалуйста. Я от подвыпивших качков в ресторанах тоже всякое слыхал. Но этого слугу закона им не переплюнуть. Не важно, слова — это не главное.

— Ты часто бываешь в ресторанах? — подняла на меня взгляд Вика.

Я с трудом удержался от желания поцеловать ее в мокрые серые глаза.

— Часто. Не то, что ты думаешь. Это моя работа, я играю на виолончели в ансамбле.

— А я вот вообще в ресторанах не бываю. — Вика вздохнула, мне показалось, что облегченно. — Последний раз меня приглашали года три назад. Или даже четыре.

— Знаешь что, — сказал я, — когда это все закончится, давай пойдем в ресторан. Я тебя приглашаю, в какой захочешь.

— Спасибо. — Вика улыбнулась. — Только я боюсь, ничем хорошим эта история не закончится. Знаешь, Денис, я уже начинаю верить, что я та самая и есть. Предательница. Но я все равно ничего не подписала.

— И правильно, — сказал я. — Еще не хватало. Мы выпутаемся, вот увидишь.

Никакой уверенности, что мы выпутаемся, у меня не было.

Больше на допросы нас не вызывали. Когда выключили свет, мы без слов улеглись на топчан, и я привлек девушку к себе. Запустил ладони в шелковистые пряди и поцеловал в губы.

— Не надо, Денис, — прошептала Вика. — Эти наверняка подсматривают. Не хочу, чтобы они нас видели.

Я с трудом оторвался от нее.

— Прости, — сказал я. — Не подумал об этом, наверное, потерял голову.

Минут пять мы молчали.

— Мне приятно, — тихо сказала, прерывая паузу, Вика. — Ради меня давно уже никто не терял голову. Да и не знаю, терял ли кто-то вообще. Знаешь, я уже привыкла одна, привыкла, что у меня никого нет. Раньше я хотела, как все. Хотела замуж и детей, даже в брачное агентство обратилась однажды. Ничего, слава богу, из этой затеи не вышло, но я тогда думала, что сгорю со стыда. Мне и сейчас стыдно, я ни с кем не была настолько откровенна.

Я молчал. Я тоже привык к одиночеству, изредка разбавляемому разовой партнершей на ночь. Но признаться Вике, что робею с женщинами, я не сумел. Обстоятельства сближают, подумал я. Если бы не эта идиотская история с Кислингом… Меня передернуло. Неужели я действительно был этим гадом в предыдущей жизни? И Вика, неужели она была предательницей? Если так, то… В следующий момент меня осенило. Я вдруг понял, что завтра делать.

Прилизанный по очереди оглядел нас. По всей видимости, осмотром он остался не удовлетворен, потому что насупился и ворчливо сказал:

— Ваше дело пора передавать в суд, а мы тут с вами возимся. Ладно, начинаем очную ставку. Итак, гражданка Ничипоренко, признаете ли вы, так сказать, знакомство с присутствующим здесь офицером СС Отто Киплингом?

— Нет, — отрубила Вика. — Не признаю. А также не вижу здесь никакого Киплинга.

— Напрасно упрямитесь, — подосадовал следователь. — А вы, Кислинг? Признаете ли вы знакомство?

Я набрал воздуха в грудь и выпалил:

— Желаю чистосердечно признаться.

— Конечно, разумеется, — обрадовался следователь. — Вот вам бумага, пишите.

Кожей чувствуя непонимающий Викин взгляд, я пододвинул к себе лист бумаги и размашисто написал:

«Я, Комаров Денис Николаевич, признаю, что в предыдущей жизни был оберштурмбанфюрером СС Отто Кислингом. Признаю, что виновен во всех вменяемых мне в вину преступлениях. И заявляю, что все документы о предательской деятельности Оксаны Ничипоренко были мною сфабрикованы и, таким образом, являются подложными. В действительности я получал донесения от другой женщины, имя которой назвать отказываюсь, так как она долгое время являлась моей любовницей и секретным агентом. В архивах СС это имя не фигурирует, и выдавать его следствию я не намерен. Готов понести заслуженное наказание.

Оберштурмбанфюрер СС Отто Киплинг».

А затем я неотрывно смотрел, как меняется Викино лицо, пока следователь зачитывал мое признание вслух.

Эту ночь я провел в камере один. Наутро, едва расправился с баландой, меня вновь повели на допрос.

— Ты это, — сказал, пряча глаза, красномордый усач. — Мы типа извиняемся, произошла гребаная ошибка.

— Какая еще ошибка? — не понял я.

— Выяснилось, что ты не Кислинг, — объяснил усач. — В лаборатории попутали материалы, Кислингом оказался совсем другой человек, а ты, наоборот, Кислициным Алексеем, героем-партизаном, кавалером трех орденов. Так что прощения просим. Сам понимаешь, «Хронопол» организация новая, а работы невпроворот, накладка, короче, мать ее, вышла.

Я в ошеломлении застыл. За прошедшие сутки я уже свыкся с мыслью о том, что был оберштурмбанфюрером.

— Постойте, — сообразил я в следующую секунду. — Если Кислинг не я, то получается, что Оксана Ничипоренко виновна?

— Ну дык, — радостно подтвердил следователь. — Зря мы ее отпустили, лярву. Ну ничего, завтра опять возьмем, она у нас живо расколется.

— Не расколется! — отрезал я. — Ничего в вашей лаборатории не напутали. Я — Отто Кислинг, оберштурмбанфюрер СС. Понятно вам?! — Теперь я уже орал. — Признаюсь в содеянном, мать вашу! Тоже мне следователи, не можете отличить истинного арийца от какого-то там партизана. Попались бы вы мне в сорок втором, работнички хреновы! Я бы вас, сучьих кобелей, на раз расклепал!

— Вы все сказали? — устало осведомился усач, когда поток красноречия у меня иссяк. — Свободны. Уведите его!

У нас с Викой двое детей, мальчик и девочка. О том, что незадолго до всей этой истории тоже посещал брачное агентство, я жене так и не признался. Стыдно же, черт побери, не подобает истинному арийцу. Впрочем, я до сих пор не уверен, агентство ли организовало аферу или в следственных органах, как часто у нас бывает, все напутали. Тем более что «Хронопол» организация новая, опыта сотрудникам не хватает.

— Эй, Кислинг, суп остынет, — окликает меня с кухни Вика.

— Яволь! — отзываюсь я.

Все статьи автора Читать все