Классный журнал

СТРАННАЯ НЕДЕЛЯ выдалась: холодно, дождь, и все вокруг ошибки свои признают. Даже Горбачев. Ошибочка, говорит, вышла с антиалкогольной кампанией. Ах, Михал Сергеич, Михал Сергеич! Нам ли не знать! Сравнивать, честно говоря, по причине малолетства особо не с чем было, разве что с литературными источниками и воспоминаниями не употреблявших уже к тому времени бабулечек. «И тогда он предложил мне рюмку кларета», — мечтательно так… Да уж, это совсем не «то-о-олько, рю-умка во-о-одки на столе». А что, кроме водки на столе, должно было остаться после этой пресловутой кампании? Виноградники ведь того…
 
Хорошо, что Боженька миловал начинающих выпивох и походы на «пьяный угол» не закончились трагически, а остались в памяти романтическими прогулками с возлюбленными по ночному Петербургу. Опять же, удалось и кулинарные способности продемонстрировать, прокладывая этот пресловутый путь к сердцу мужчины: наивно полагали мы, что домашний кофейный ликер «Черный капитан», приготовленный из паленки, ее, эту самую паленку, точно обезвредит. Рецепт помните? Возьмите бутылку водки, три столовых ложки с верхом растворимого кофе, ванилин, стакан воды. Хотя кому теперь эти рецепты нужны. Или нужны? Мы еще быстрое вино делали из сока. Ну, условно быстрое. Трехлитровая банка сока, дрожжи и сахар. Пропорций не помню. Летом за пять дней дозревало, зимой медленнее. Как-то один малолетний алкоголик, не дослушав до конца рецепт, за одну минуту изменил интерьер кухни в огромной коммуналке на Петроградской. Купил — с большим, заметьте, трудом — дрожжи. Отстоял очередь за сахаром — разумеется, по талонам. Заходит в соседний отдел за соком, а там только сливовый с мякотью. Это его не смутило. Мало кто пробовал сливовицу, но слово-то всем известное. Решил он, что подойдет такой сок. Пришел домой, проделал дырку в жестяной крышке, засыпал туда сахар, дрожжи запихнул и сел ждать. День проходит, второй. Надоело ему. Понял, что ошибся, видимо. Взял да и отнес банку на кухню. Хотел соседке подарить, но той дома не оказалось. Так он про банку свою и забыл. А через несколько дней рвануло. Крышка разбила чью-то лампочку — у них там целая гроздь висела, и каждый свою включал, — а потолок поверх копоти покрылся слоем сливовой мякоти. Потрясающая фактура получилась. Я даже ездила ее фотографировать. Был еще убойный пивной ликер — спирт «Рояль», пиво и шоколадка: сначала нужно было растворить шоколадку в горячем пиве, потом полстакана спирта добавить. Сейчас это вспоминается исключительно с содроганием, а ведь пили же и даже радовались. Да, много есть способов апгрейдить плохую водку. С вином сложнее. С вином всегда было сложно в нашей не винной отдельно взятой стране, а после кампании совсем грустно стало. Пить оставшееся вино стало невозможно. Пришлось опять подключать кулинарию. Набросаешь всяких специй на глазок — и на плиту. Носик чайника обязательно плотно затыкали ватным тампоном, чтобы не нервировать соседей в коммуналке. Даже бабушка не могла понять, что происходит. Сидят внучки с друзьями, вроде чай пьют и телевизор смотрят, но что-то не так. Однажды бабушка попросила плеснуть ей кипятка из чайника. Все замерли. Я сообразила быстрее всех. Нельзя вам, Зинаида Петровна, этот кипяток. Там травы заварены для улучшения мозговой деятельности, мы ведь к экзаменам готовимся. А вам их опасно принимать, у вас давление может подскочить. Точно, говорит Зинаида Петровна, то-то, я смотрю, у вас явно с головой после этих трав не в порядке.
 
Только Грузия и Крым спасали от необходимости стоять у плиты и превращать несъедобные напитки в приемлемые. Кое-что там уцелело, конечно. В Коктебеле продавался удивительный рислинг из старых запасов, закатанный в литровые банки, прямо в киоске на набережной Дома творчества писателей. Писателям столько было не осилить, нам тоже хватало. Хотя было одно лето, когда в Коктебеле вина почти не было. И за это лето я готова простить Михал Сергеичу все. Если бы не его кампания — никогда бы не было у меня такого дивного курортного романа.

Очередь в магазин занимали с самого раннего утра, иногда привозили напитки, иногда нет. На рынке торговать домашним вином было категорически запрещено. Пришлось найти себе другое развлечение и переместиться на нудистский пляж. Народу там было совсем мало. Все так озаботились покупкой спиртного, что далеко от центральной улицы не отходили. Хотя очередь была дружелюбная и веселая. Отпускали друг друга искупаться, поесть, иногда даже вздремнуть. Но так далеко мало кто решался уходить. Вот лежу я на этом пляже, как в сказке, — не голая, не одетая. А такая, условно гипсовая. Там глина есть под названием «кил». Все этой глиной обмазывались. Она якобы чудодейственными свойствами обладает. А над бухтой тропа проходит. И по тропе идет группа с рюкзаками. Рюкзаки объемные, но явно легкие. И позвякивают. Все парни загорелые, а один белый. И белокурый, да еще с локонами. Ну просто фавн солнцеподобный. Ему старшие говорят: «Осторожно, тут у нас нудистский пляж». Фавн смотрит вниз и видит меня в стиле парковой скульптуры времен сталинского ампира. Замирает, отмирает и шепчет: «А пойдемте с нами в Орджоникидзе за вином». Ну, я бы с ним даже за соляркой пошла, а тут еще и за вином. Я даже не думала. Влезла в шорты и пошла. Вино в Орджоникидзе действительно было. Это ведь поселок закрытый, отдыхающих там нет почти, только один санаторий. Логично, что имеются излишки. Но давали только по две бутылки в руки и обязательно в обмен на пустую посуду.
 
Ребята очень хорошие попались. Аспиранты-физики из Долгопрудного. Они аккуратно укладывали бутылки в рюкзаки, на ходу принципиально не пили, а возвращались в кемпинг. Там устраивали настоящий ужин. Фавн был чьим-то младшим братом. После трех глотков портвейна он моментально засыпал, еще и храпел как пьяный матрос. Брат ему советовал пить сухое, но сухое фавну не нравилось, слишком кислым казалось. Так мы с ним неделю и провели в тотальном несовпадении: я пила сухое вино, а он портвейн, он отключался, а я уходила к себе на улицу Серова, утром мы снова встречались, снова смотрели друг на друга влюбленными глазами и снова шли в Орджоникидзе, а вечером все опять повторялось. Физики шутили свои специфические квантовые шутки, пара аспирантов постарше пытались переключить мое внимание на себя, но ничего не менялось. Безусловно, это был самый прекрасный роман в моей жизни, самый лучший загар и самое лучшее коктебельское лето.
 
Вот вспомнила эту историю по пути в Долгопрудный, проезжая по Лихачевскому шоссе мимо свалки, которая удивительно напоминает Планерную гору. А портвейн я до сих пор так ни разу и не попробовала.
 
Надо бы исправить, наверное.
 
Хотя, может быть, это и не ошибка совсем.