Классный журнал

Да нет, вряд ли на улице двадцать восемь — все-таки декабрь. Даже для Ташкента это чересчур. Да и по ощущениям градусов двадцать всего. Второй день нет дождя, поле, наверное, просохло — вчера еще было месиво. Я даже представить не могу, как после игры, которая была накануне, они приведут газон хотя бы в мало-мальски приемлемое состояние. Но я точно знаю, что они справятся. Я даже знаю, как все пройдет и чем завершится — если я не вмешаюсь.

 

На второй золотой матч ЦСКА—«Динамо» билет было купить еще трудней, чем на первый. Вчера мне это встало в червонец, сегодня — в двадцатку. Конечно, Руслан просто видел, что у меня полно денег, и потерял нравственные ориентиры строителя коммунизма. Он еще пытался за трешку втюхать мне программку матча. Но у меня есть картинка в хорошем разрешении, а фотки билета я в Сети не нашел. А денег старых — завались. Я ведь, честно сказать, проспал павловскую реформу, в прямом смысле. Получил двадцатого января девяностого года зарплату, гонорары, снял еще деньги с книжки на недельку зимнего отпуска, ну и решил отметить. Очнулся двадцать восьмого января, с удивлением узнал много нового. Но нет худа без добра: теперь деньги пригодились.

 

Я поднял глаза, чтобы посмотреть на эту смешную башню стадиона «Пахтакор» с развевающимся флагом республики. По идее, у меня должно быть хорошее настроение: я собираюсь на самый драматичный матч московского «Динамо» (не считая, конечно, игры в финале Кубка обладателей кубков с «Глазго Рейнджерс» — он всего-то через два года, в семьдесят втором); у меня есть еще три часа, чтобы изменить ход истории, чтобы восстановить справедливость; наконец, я могу сделать счастливым мальчика, который уже пообедал и вместе с отцом сидит на кухне у телика и ждет счастливой, как он уверен, развязки.

 

По идее, я должен испытывать воодушевление и радость. Уже сделано, наворочено столько, что есть чем гордиться. И моя сегодняшняя ташкентская миссия — всего лишь необязательный штрих, бонус. Так отчего же так пусто внутри?

 

Да как отчего? Оттого что я не знаю, что делать.

 

Я подумал: что могло бы сделать миллионы людей счастливыми? Точнее, как поступить, чтобы миллионы несчастных людей превратились в миллионы ликующих, обнимающихся, улыбающихся и кричащих «ура!»? А ведь именно это наша цель — осчастливить несчастных, поменять минус на плюс, север на юг, запустить реки вспять. Я долго размышлял, прикидывал варианты, рассматривал кандидатуры. Вот, скажем, закралась мыслишка спасти наконец Джордано Бруно — избавить от костра борца за правду, за круглую Землю и гелиоцентрическую систему. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что в основном Джордано Бруно пострадал не из-за астрономии. С астрономией инквизиция не то чтобы смирилась, но уже смотрела сквозь пальцы, а вот борьбу с существующей церковью простить не могла. А Бруно ратовал, грубо говоря, за создание новой религии и новой церкви, ни много ни мало. Ну а как такое стерпеть? При этом предлагавшийся Джордано новый культ, на мой взгляд, был радикальней существовавшего. И самое опасное, что под новую религию подводилась как бы научная база. Ну, это вечная история: ученый-физик берется доказать, что Бог есть, — своими математическими и физическими инструментами. Или философ вычисляет это логически. Или врач доказывает существование иного мира, опираясь на свидетельства тех, кто испытал клиническую смерть. Короче говоря, спасти Джордано Бруно нельзя, не имеет смысла: он использует учение Коперника, чтобы создать просто новый культ. Зачем мне это? И людям — зачем? Им и старый до сих пор нравится.

 

В общем, думал я, думал и придумал, что надо добавить побед в копилку спортивной гордости нашей Родины. Сегодня мы знаем, как благотворно влияют победы спортсменов вообще на все. Я так скажу: большая победа в спорте — это никогда не лишний повод гордиться своей страной. Я не знаю, как это работает, но сразу после любой спортивной победы простые русские люди на улицах так и отвечают на вопрос «что вы испытываете?»: «Я горжусь своей страной». А что приносит спортивное поражение? Казалось бы, русский человек на улице должен ответить: «Я стыжусь своей страны». Но, конечно, он так не ответит, он затаит в душе эту обиду, он будет молча страдать. И рана эта с годами не заживет.

 

Хотя поражения тоже бывают разными. Например, то, что мы проиграли хоккейную серию канадцам в семьдесят втором, никого не расстраивает. Наоборот, мы проиграли, но мы и выиграли. Это парадокс — с одной стороны. С другой — можно объяснить, почему не обидно: потому что играли отлично, но проиграли заслуженно. Это очень важный момент, это вопрос справедливости. Иногда поражение — тоже причина гордиться своей командой: сражалась до последнего, использовала все варианты, не сдавалась — проиграла заслуженно. Не обидно и не стыдно.

 

А вот когда незаслуженно, когда в результате чьей-то дурацкой ошибки, чьего-то злого умысла или разгильдяйства — вот тогда нестерпимо больно. И не можешь смириться, и рвется сердце туда, на поле той брани, чтобы исправить ситуацию, чтобы восстановить справедливость, чтобы было чем гордиться.

 

В истории нашего спорта, как ни странно, таких моментов не очень-то и много. Я выбрал три: поражение сборной СССР в восьмой финала мексиканского чемпионата мира восемьдесят шестого года от бельгийцев; странный гол в ворота Филимонова, который забил Шевченко в девяносто девятом (в результате мы не поехали на чемпионат Европы в Бельгию и Нидерланды); второй золотой матч между московскими «Динамо» и ЦСКА в Ташкенте, в котором «Динамо» вело 3:1, но проиграло 3:4 из-за нелепого гола в ворота Владимира Пильгуя. Третий эпизод — это личное, попытка залечить детскую травму. Попытка накрутить чемпионство для любимого клуба. И да, использование положения в личных целях. Но я так решил: разберусь с главным, улажу дела с бельгийцами и украинцами, только после этого примусь за Ташкент. Если хватит сил, если посчитаю нужным.

 

 

 

Мексика, 1986

 

На этом чемпионате наша сборная должна была получить медаль. Бронзовой (даже если бы мы остались на четвертом месте, все равно «бронзу» дали бы) даже маловато — вот так хорошо играла команда Лобановского.

 

С одной стороны, одно из лучших выступлений советских футболистов кажется неожиданным, случайным. Ведь Валерий Лобановский получил команду за месяц, что ли, до начала финальной стадии. До этого главным тренером был Эдуард Малофеев. За месяц подготовиться к турниру такого уровня — нереально. Это с одной стороны.

 

С другой — киевское «Динамо», на базе которого Лобановский построил новую сборную, только что выиграло Кубок кубков, показав совершенно удивительную игру в финале с мад­ридским «Атлетико» (о, этот второй гол Блохина!). Киевское «Динамо» играло лучше сборной — Олег Блохин открыто, на собрании попросил сменить тренера. А после Мексики, в восемьдесят восьмом, сборная Лобановского взяла «серебро» на чемпионате Европы, проиграв в финале голландцам (о, этот второй гол ван Бастена) — а в группе мы их обыграли. То есть это был самый настоящий подъем советского футбола, настоящий, системный. Логично и полезно было бы успешное выступление в Мексике. Я посмотрел все эти четыре игры — с венграми, с Францией, с Канадой и Бельгией. Ну и, конечно, несколько игр киевского «Динамо» в Кубке кубков.

Сборная играла в какой-то мистический футбол. Учитывая малороссийский состав команды, я бы назвал его «вий-футбол». Такое ощущение, что игроки были погружены в некое таинственное состояние, как будто бегали они под медитацией. Полное ощущение, что на поле команда решала внутреннюю задачу. Ей не важно было, кто с другой стороны, она преодолевала собственные трудности, и существование соперника ощущалось слабо. Я понимаю, что это невозможно — но сегодня мне кажется именно так. Только одна команда (из тех, что я помню) играла в похожий футбол — «Барселона» Гвардиолы. Из этой оценки я делаю вывод, что в Мексике сборная СССР могла выиграть у любой команды, у Аргентины в том числе. Да, ну и, конечно, при этом медитативном вий-футболе мы играли в огромном тактическом диапазоне. Что отличает в лучшую сторону сборную Лобановского от недавней «Барселоны».

 

С венграми — тотальная атака, встречали противника на своей половине.

 

С французами — разнообразная атака с акцентом на фланговые проходы, прессинг на половине соперника.

 

С канадцами — традиционный «советский футбол»: борьба по всему полю, вязкая не только оборона, но и нападение, дожимание в конце игры.

 

С бельгийцами — комбинация стилей, фьюжн: импровизационный футбол первые пятнадцать минут, «советский футбол» до первого пропущенного гола, медитативный вий-футбол до второго гола Беланова и, к сожалению, опять «советский футбол» уже до конца дополнительного времени.

 

О том, почему проиграли Бельгии, написаны тонны. Все там сошлось: слишком большой перерыв между играми, недооценка противника на фоне эйфории после первых трех игр, ошибки судейства. Это все прекрасно, но мне это ничего не дает. Мне надо найти конкретные «слабые точки», действительно ключевые моменты, которые можно разобрать и собрать по новой, по правильной схеме. Несколько дней я ломал голову: что нужно сделать?

 

Выяснилось, что вмешаться в события невероятно тяжело. Футбол, любое спортивное состязание — замкнутая, закрытая модель. Повлиять на результат матча невероятно сложно, нужны специфические приемы, которые не могут дать гарантированный эффект. Важность и сила случая в спортивном состязании больше, значимее, чем в обычной жизни. Собственно, для этого спорт и отделяется от рутинного течения событий, поэтому он азартен, заразителен. Поэтому, например, в кубковых играх команда более низкого класса может на равных играть с лидером высшей лиги. Формальная разница в мастерстве нивелируется различием мотиваций, погодными условиями, состоянием площадки, общей обстановкой вокруг матча, поддержкой болельщиков.

 

А если играют команды формально равного уровня (а на турнире уровня чемпионата мира или Европы играют именно такие команды), для достижения определенной цели надо вмешиваться в события чуть ли не каждые пять минут. Или работать грубо, как Хоттабыч, — рубить сплеча. Да, теперь я понимаю старика Хоттабыча.

 

Короче говоря, вот что я нашел.

 

Первый ответный гол был забит правильно, хотя подавляющее большинство болельщиков утверждает, что у Шифо был офсайд: Веркотерен подает за шиворот Демьяненко, набегающий Шифо переправляет ногой мяч в левый от Дасаева угол. Во-первых, Шифо набегал, никакого явного вне игры нет и в помине. Во-вторых, на стоп-кадре видно, что Бессонов ближе к воротам, чем защитники, которые висели на Шифо, — значит, точно нет офсайда. Как минимум один грех с главного арбитра Эрика Фредрикссона и бокового Санчеса снят.

 

Но появляется другой виноватый — Баль. Он обязан был встретить, накрыть Веркотерена, не дать ему сделать навес. А Баль вообще остался на месте. Что это нам дает? Это нам дает то, что, если бы на месте Баля играл Николай Ларионов, который выходил в стартовом составе с венграми и французами, не было бы этого навеса. Значит, надо вернуть Ларионова в состав.

 

Второй гол. Де Моль со своей половины грузит мяч в штрафную, там его в офсайде принимает Кулеманс, разворачивается и пробивает Дасаева в дальний. В этом эпизоде я согласен с большинством: было вне игры. По телекартинке не видно позиции игроков в момент паса Де Моля, но мы легко реконструируем. Наши отбили атаку, Дасаев орет «вышли», Бессонов начинает выход. В центре поля бельгиец получает мяч и тормозит контрнаступление. Защита приостанавливает выход, Кузнецов даже, думаю, делает несколько шагов к Кулемансу, который метра на три позади. Но полузащитник Бельгии делает среднюю передачу назад, за центральную линию, — уверен, Кузнецов в этот момент опять рванул вперед, а Кулеманс продолжал выходить неторопливо. Значит, в момент длинного паса Де Моля нападающий на сто процентов был за спиной последнего защитника, Кузнецова. Ну да, и самое главное — боковой судья Викториано Санчес Арминио поднял флажок. А потом опустил. И Фредрикссон зафиксировал взятие ворот. Главный судья был в такой позиции, что не мог точно видеть реальное положение дел. Я думаю, увидев задержавшегося Кузнецова, он решил, что тот провалил синхронный выход. И так как момент был динамичный, такой, на раскачке, на противоходе, а боковой флаг не зажег — засчитал гол. И да, я уверен, что поднятый на пару секунд флажок Санчеса он не видел, потому что смотрел за Кулемансом. Что нам это дает? Нам это дает, что главный обидчик сборной СССР не Фред­рикссон, а Санчес. И да, правильно, надо каким-то образом Санчеса нейтрализовать.

 

Итак, сформулированы две главные цели: появление Ларионова в стартовом составе с бельгийцами и замена Санчеса.

 

История с Николаем Ларионовым сложная. По его словам, в матче с французами он зацепил носком бутсы кочку и не обратил даже внимания, боль незначительная была. А на послематчевой тренировке усугубил — разлетелась мышца бедра. Это была уже третья травма Ларионова подряд. Ну вот что тут сделать? Я не знал, но интуиция подсказывала: выход есть.

 

С Санчесом все обстояло намного хуже. Грубо говоря, нельзя было вот так просто убрать испанца (запереть его в ванной комнате, заблокировать в лифте, устроить дорожное происшествие, сдать полиции по обвинению в непристойном поведении) — первое, что придет в голову полиции или инспекторам УЕФА: арбитра нейтрализовала заинтересованная сторона, кто-то из участников матча. И могут просто аннулировать результат. Это скандал, который попортит крови нашей команде не только во время мирового первенства.

 

Появилась одна мыслишка. Я закупил все необходимое, собрал спортивную сумку с надписью «Динамо» — и оказался в Ирапуато.

 

Номер я нашел совсем рядом с отелем «Пласа Флорида». В скромной на вид гостинице «Джой» на улице Герреро свободными оказались только трехместные апартаменты.

 

Внутри — на удивление прилично, как там говорится — твердые три звезды.

 

Бросил вещи и включил телик — уже полчаса первого тайма СССР—Венгрия. Оставил. Надо привыкнуть к новому времени, вжиться и еще раз обдумать план действий.

 

Вечером в Ирапуато шумно — город довольно большой, много туристов, игры на местном стадионе. Пожалел было, что не поехал куда-нибудь в пригород. И поспокойнее, и, скорее всего, дешевле обошлась бы миссия. Но потом выяснилось, что так думали все туристы — в итоге цены взлетели как раз в пригородных мотелях.

 

Днем я уже болтался вокруг «Пласа Флорида». По случаю чемпионата секьюрити спросил пропуск. Я вытащил международную пресс-карту (даже не стал переделывать, даты менять), прошел во внутренний дворик небольшого, но уютного отеля. Такая комфортабельная крепость с бассейном. На одном из балконов увидел нашего Литовченко. Он радостно осматривал неспешную жизнь внизу. Практически каждый проходящий махал приветственно рукой полузащитнику, который хоть и не играл вчера, но охотно купался в лучах славы. Я тоже улыбнулся, кивнул и направился к небольшому бассейну. Там в теньке козырька отдыхал Савелий Евсеевич Мышалов, знаменитый врач команды. Он смотрел на воду бассейна, как в какую-нибудь Волгу, с избыточным, я бы сказал, вниманием и восхищением. На столике — кока-кола, с соломинкой в бутылке.

Поздоровался, представился журналистом АПН. Слово за слово, поздравления с победой, пара анекдотов про врачей (особенно доктору понравился про брачную ночь медсестры: «Проходим, снимаем штанишки»). Я предложил искупаться — Мышалов посмотрел на меня с тревогой. Я скинул светлые льняные брюки, розовую в черных листьях пальмы гавайку (в ней я уже спасал Джона Леннона) и с разбегу нырнул в прохладную воду.

 

А вышел из воды хромая.

 

Савелий Евсеевич, конечно, отреагировал. Я рассказал правдивую историю про свое правое колено и загадочную историю с мышцами, ответственными за баланс нагрузки на сустав. Между делом упомянул имя бельгийского доктора Мартинса (прочитал в «Спорт-Экспрессе», что Мышалов считает его одним из лучших спортивных хирургов). Соврал, что, когда работал собкором агентства в Бенилюксе, обращался к нему за консультацией, — и пересказал близко к тексту свой визит к доктору Малинкину. Для достоверности.

Короче говоря, расстались друзьями.

 

На следующий день мы болтали уже как старые знакомые, потихоньку подбираясь к футбольным темам.

 

Я ждал этого момента, как манны небесной, — к бассейну подошел Николай Ларионов. Он поздоровался с Мышаловым и со мной, постоял и пошел на улицу.

 

— Он еще не отошел от травмы, что ли?

 

— Да нет, вроде более-менее… А что такое?

 

— Да я со своим коленом… Пока ездил в клинику, к Мартинсу (я, к своему стыду, забыл погуглить имя хирурга), ну я говорил… Насмотрелся там на такую походку. Обычно или после разрыва мышцы такой походняк, или, наоборот, перед травмой. Старина Мартинс мне объяснял: спазм мышцы, переокисляется и от маленькой нагрузки разлетается. Мышца. Он обычно по походке вылавливал таких, из зоны риска, особенно футболистов. Назначал им массаж, тейпировал бедро и это… как же там… А, отменял заминки, ну, послематчевые тренировки. По индивидуальному графику. Наверное, я чушь несу — но как запомнил.

 

Мышалов смотрел на меня как в первый день, когда я предложил ему искупаться в бассейне.

 

— Да нет, как раз все правильно. Я с его крестами в основном работаю, жестко бинтую колено… Надо бедром заняться, вы меня как-то… встревожили.

 

— Да просто мне нравится, как он играет. Лишь бы травму не получил.

 

— Типун вам на язык.

 

— А эти джентльмены кто?

 

— Это судьи. Предупреждали: их УЕФА возит, показывает, как живут футболисты. Протокол…

 

— Савелий Евсеевич, извините, у меня задание с судьями интервью сделать. Пойду, поработаю.

 

— Да и я побегу. Как раз Колю посмотрю, после утренней тренировки до него не дошли руки.

 

Это была огромная удача — в разномастной толпе я заметил знакомую по телевизионной картинке физиономию.

 

Зарентованная машина была припаркована у моего отеля. Я подогнал ее к «Флориде» и встал за автобусом УЕФА.

 

Как и предполагал, автобус высадил Санчеса в Леоне — час езды, если через местечко Силао. Санчес вышел у отеля «Пласа Кампестре» — не самый фешенебельный, но он рядом со стадионом «Ноу Камп». Хотя тут все рядом.

 

Сюда я вернусь через две недели.

 

Игру с французами смотрел в Мехико, в пресс-центре. Результат меня не интересовал — я наблюдал за Ларионовым. Вот тот самый момент, когда, как мне показалось еще в Москве, он зацепил газон: начало второго тайма, странный пас на фланг, как будто подвернулся голеностоп. Мяч ушел в аут. Ларионов не хромает, продолжает много работать на своем фланге. Пока все идет в соответствии с исторической правдой. С Мышаловым мы встретились через день после игры. Я завел разговор про Чернобыль — чтобы не выдать, что мне сейчас интереснее совсем другое. Доктор пошутил, что хлопцы только подзарядились…

 

— Кстати, спасибо вам за Ларионова Колю. Я после нашего разговора уделил внимание его бедру. Тут ультразвук нельзя сделать, но пальпация показала: у него там два микронадрыва. Хорошо, что бедро, — если поймать, можно на ходу залечить. Два массажа в день, бандаж на обоих бедрах. Я за ним следил, с французами — он там ковырнул землю — попросил Валерия Васильевича освободить Колю от заминки; сразу лед на мышцу, сегодня возобновили массажи.

 

— Когда я работал в Таиланде, купил там вот эту настойку. Бам Рунг Ранг Кай. Она очень хорошо восстанавливает травмы, останавливает даже внутренние кровотечения. Гарантирую, что поможет. Правда, она на спирту… Но это гомеопатия, нужно по чайной натощак.

 

— Ну, по чайной ложке ничего. Главное, чтобы Валерий Ва­сильевич не обнаружил — а то Коле ничего не достанется.

 

Мы посмеялись. Первую часть плана я выполнил. Надежда, что все пройдет, как я задумал, окрепла.

 

Теперь самое главное.

 

Четырнадцатого мая припарковался у «Пласа Кампестре». Ровно за сутки до игры. Солнце жарит как из пушки.

 

Как я и предполагал, судья пережидал жару у бассейна. Вместо кока-колы на столике — крем от загара. Я выбрал шезлонг на другой стороне и затаился. Через полчаса Санчес встал с лежака — за соком в бар. Сам не знаю, откуда во мне эта прыть: подскочил к его месту и влил в крем вытяжку из амброзии — самый сильный аллерген, какой я смог достать в Москве. Могло не сработать — тогда пришлось бы задействовать план «Б». Если бы он существовал.

 

Но все прошло гладко. Санчес вернулся, намазался кремом и улегся загорать. Я подождал положенные двадцать минут, тоже пошел как бы в бар. Проходя мимо дремавшего судьи, с удовлетворением отметил, что амброзия сработала — Санчес с ног до головы покрылся прыщами и аллергенными пятнами. Я быстро переместился к рецепции. Попросил главного администратора.

 

— Сэр, я журналист, работаю тут на чемпионате мира. — Я помахал у него перед носом пресс-картой и продолжил на английском: — Там у бассейна сеньор, он, кажется, серьезно болен. Я почти уверен, у него ветрянка — в Европе, в Испании, сейчас страшная эпидемия. Если господин из Европы — большая вероятность… Тут так много людей, все друг с другом общаются — представляете, какая беда случится?

Короче говоря, все забегали, загалдели. Окружили беднягу Санчеса, все в масках, притащили носилки, упаковали ар­битра, запихнули в «скорую помощь» и увезли, как мне пояснил администратор, в Мехико. Пока доедет, пока возьмут все анализы — мы уже сыграем. Красота!

 

Все получилось как нельзя лучше. Ларионов, который, конечно же, пропустил ничего не значившую игру с канадцами, вышел в стартовом составе. Он плотно закрыл фланг, при счете 1:0 в нашу пользу накрыл Веркотерена и не дал случиться голу Шифо. Беланов забил второй, и стало ясно, что мы победим. Но эпизод с голом Кулеманса все-таки случился: он принял, забил — но Сицуо Такада, которого назначили вместо Санчеса, по-самурайски взмахнул флажком и не опустил его до того мгновения, пока Фредрикссон не отменил взятие ворот.

Мы вышли на Испанию.

 

Что было дальше, я узнаю потом. У меня еще пара дел осталось.

 

Лужники, Россия—Украина

 

Сказать по правде, я так вымотался в Мексике, что на раздолбайство Филимонова у меня просто не осталось сил. Ну что я мог сделать? Встретить Александра и попытаться внушить ему, что на восемьдесят восьмой минуте ему не надо дергаться, а просто кулаками перевести мяч на угловой? Не надо ничего ловить, Саша! Предположим, он бы прислушался, ну, предположим невозможное. Разумеется, сразу после стартового свистка Дэвида Эллерея все знание улетучилось бы из головы Александра.

 

И я пошел на футбольное преступление, повел себя как последний спартаковский фан.

 

Просто вытащил из дальнего угла кожаную куртку, которую приобрел на рынке ЦСКА в девяносто шестом, купил билет на вираж между западом и севером, тупо стал ждать рокового фола Смертина. И когда Шевченко поставил мяч на точку; и когда он посмотрел на скамейку, откуда Йожеф Сабо крикнул: «Просто навесь»; и когда Шевченко ответил: «Нет, я забью»; и когда он сделал несколько шагов назад, чтобы начать разбег, — вот тогда я достал из кармана лазерную указку, самую сильную, какую только можно было купить на Савеловском рынке, и навел на форварда «Милана». Я почувствовал, что попал: Андрей поднял ладонь, чтобы защитить глаза. Он растерянно оглянулся.

 

А вокруг никто не понимал, что происходит.

 

Шевченко тряхнул головой.

 

Я стиснув зубы продолжал делать эту ужасную вещь.

 

Украинский футболист сделал несколько неуверенных шагов и ударил по мячу.

 

Мяч улетел не только выше ворот, но еще и метров на пятнадцать в сторону.

 

Я не стал дожидаться финального свистка и сбежал с места преступления.

 

Ташкент, ЦСКА—«Динамо»

 

И вот я в Ташкенте, на стадионе «Пахтакор». Последняя миссия, может быть, самая важная для меня.

 

Я прошел на трибуну, сел среди возбужденных курящих мужчин. Развернул программку. Пильгуй, Зыков, Эштреков, Маслов, Козлов, Еврюжихин; и даже цээсковские имена звучали как музыка, как тайные мантры, как слова забытой молитвы: Пшеничников, Копейкин, Капличный, Федотов, Поликарпов; и даже имя запасного вратаря Шмуца звучало как музыка.

 

И я понял, что ничего я тут делать не буду. Напряжение этих дней отступило. Я досмотрел игру, я молча принял этот дурацкий гол, этот клоунский какой-то бросок Пильгуя за едва катящимся мячом.

 

А может, прав был Бесков, когда обвинил игроков в том, что они сдали игру?

 

Бог с ними. Пусть все так и останется — 3:4.

 

P.S. Когда трибуны уже опустели, я спрятался в туалете, выждал час и вышел на поле. У ворот, в которые влетел тот самый, четвертый, гол, прогуливался какой-то мужик.
 

— Привет, как тут дела?
 

— Хочу Федотову подарок сделать — кочку эту. Ну, из-за которой мы стали чемпионами.
 

— А что, она там действительно была?
 

— Да черт ее знает, я не нашел. Да ладно, какая разница. Любая подойдет.
 

С этими словами он поддел носком ботинка здоровый кусок дерна, вырвал его и завернул в «Советский спорт» от шестого декабря тысяча девятьсот семидесятого года.