Классный журнал

ЕСЛИ БРАТЬ нашу, акушерскую, область, то в отношениях между врачом и пациентом не должно быть тайны. Наши пациенты сегодня хотят быть информированными, они должны представлять, что произойдет в том или ином случае, им нужно давать развернутые, подробные ответы. Если предлагается лечение, то врач должен объяснить, какие могут быть варианты, на что оно может повлиять. Я считаю, что такая прозрачность в разговоре с пациентом, объяснение ему клинической ситуации — это обязанность современного врача. Его мысли и действия должны быть понятны, время, когда он должен был что-то скрывать от пациента, ушло. Когда я учился и выходил из стен мединститута, то считалось, что пациенту нельзя сообщать о тяжелой болезни, говорить ему, что у него рак, чтобы он не впал в депрессию. Раньше пациенты вообще не могли выбирать врача. Кого им назначали, с тем они и шли дальше. Сегодня все поменялось. Вся наша работа состоит как бы из двух частей — лечебных действий и проведения операции, если таковая необходима, что в целом занимает примерно треть рабочего времени врачей. Остальное же время уходит на общение с пациентом. И новые поколения врачей приходят к нам с установкой работать именно таким образом. В разных вузах разработаны системы подготовки к ведению диалога с пациентом, но я и сам внедряю это в моих коллективах. Когда я провожу консилиумы, то я часто приглашаю молодежь, чтобы они учились тому, как надо разговаривать с больными. Эта открытость должна войти в привычку, стать системой. Я лично это всячески поощряю и приветствую.
 
Остается ли место тайне в моей профессии с чисто медицинской точки зрения нашего понимания природы, причин тех или иных процессов? Надо сказать, что за последние десятилетия мы продвинулись необычайно далеко вперед в области материнского здоровья и деторождения. Можно сказать, что на наших глазах, а иногда и с нашим участием произошли революционные вещи на этом направлении медицины. Сегодня в наших клиниках мы, например, делаем уникальные органосохраняющие операции, хотя раньше существовала практика удаления матки, что приводило к невозможности женщине рожать в будущем. Мы занимаемся фетальной хирургией, проводим генетическую диагностику, когда уже на уровне эмбриона можем определить генетическое здоровье или выявляем мутации генов, которые являются маркерами возможных будущих злокачественных заболеваний. Мы идем по очень перспективному пути развития персонифицированной медицины, учимся создавать генетический паспорт человека, то есть рассчитывать его риски в будущем. И вместе с тем, хотя я работаю в акушерстве-гинекологии и принимаю роды уже более тридцати лет, я все равно убеждаюсь в том, что мы по-прежнему не можем многое предсказывать. Прогресс в области той же внутриутробной хирургии дает ощущение, что тайн не будет, но они остаются: скажем, мы не знаем, кто может привнести в плод лишнюю хромосому — женский организм или мужской.
 
Бывает, к нам попадают пациенты со сложными случаями бесплодия, мы лечим их, а результат никак не наступает. И вдруг в процессе лечения наступает беременность. Иногда сами пациенты прекращают лечение, решают отказаться от попыток завести детей, раз ничего не получается. И что происходит? Они, видимо, внутренне как-то эмоционально успокаиваются, и у них возникает беременность. Или же мы достигаем беременности с помощью ЭКО, а через год после его проведения к нам возвращаются наши же пациенты уже с самопроизвольной беременностью.
 
Исходя из своего личного опыта, я пришел к выводу, что существуют не только объективные, осязаемые, медицинские причины, препятствующие беременности. Возможно, какие-то другие факторы здесь тоже играют роль. Некоторые называют это психологическим спокойствием, сильной внутренней аурой, которая позволяет наступить беременности. Я вижу, что человек должен быть внутренне готов к этому, а его неготовность может являться барьером. И мне нравится эта известная история про одну из самых откровенных картин мира — «Происхождение жизни» Гюстава Кюрбе, — выставленную сейчас в парижском музее д’Орсэ, но долгие годы висевшую специально замаскированной работой другого художника, причем тоже знаменитого, в кабинете одного из самых известных психоаналитиков ХХ века Жака Лакана…
 
Конечно же, остаются вещи необъяснимые. У меня бывали ситуации, когда после родов я обнаруживал, что плацента у роженицы недостаточно была развита, чтобы обеспечить плод кислородом и питательными веществами. Казалось бы, в таких условиях невозможно, чтобы ребенок выжил. А в реальной жизни он благополучно рождался и продолжал жить. Мы не можем определить, где та грань, за которой невозможное с нашей, медицинской, точки зрения становится возможным. Эта грань сугубо индивидуальна. Вообще, я часто повторяю: «Хочешь жить — сумей родиться». Мы иногда видим, как плод неистово цепляется за жизнь в самых неблагоприятных для этого условиях. Мы обнаруживаем это под микроскопом. И это настоящее чудо. Это чудо — видеть, как происходит насыщение крови плода кислородом, как вовремя включаются и срабатывают уникальные дополнительные механизмы, свойственные только плоду, как происходит приспособление ко всем изменениям в процессе роста. Кем я себя ощущаю в этой ситуации? Я всего лишь наблюдатель за этими процессами. А вот когда наступают осложнения, я становлюсь помощником.
 
У нас непростая профессия: для нас пациентом является плод, который для нас недоступен, но это именно наш пациент, он обладает всеми правами. Я, в принципе, считаю, что во многие естественные процессы не нужно вмешиваться, но если мы видим, что плод болеет, страдает, погибает, мы должны ему помочь, он уже живой, у него есть сердцебиение, и наш медицинский, человеческий долг состоит в том, чтобы не оставить нашего пациента в беде.
 
Меня часто спрашивают, о чем я думаю, когда принимаю роды. Не занимался никогда подсчетами, но, наверное, можно предположить, что речь идет уже о десятке тысяч. Так вот я не устаю повторять, что каждый раз, когда я принимаю роды, я думаю о том, что в этот момент должен родиться человек, который спасет мир. Что он может стать ярчайшей личностью, человеком, который сможет повернуть жизнь мира или страны в другую сторону. Хотя я и допускаю мысль, что может произойти и наоборот: он вырастет злодеем. Уже сам процесс рождения, конечно же, влияет на формирование человека. Возможно, не совсем обычно слышать такие слова из уст профессионального медика, но я не перестаю видеть во всем, что связано с появлением ребенка на свет, величайшее таинство. С годами во мне только укрепляются удивление и восхищение теми тайнами природы, с которыми встречаемся я и мои коллеги.