Классный журнал

У ЛЮБВИ столько разных оттенков…
 
Самая вечная и самая сложная тема — от пылкой первой влюбленности до безумных страстей зрелых лет, от материнской нежности до предательства лучших друзей и, наконец, любовь к Богу, ради которой люди отдавали жизнь. У любви столько разных оттенков, что понять и пережить их все за одну человеческую жизнь просто невозможно.
 
Я расскажу о моменте, который до сих пор, спустя пару десятков лет, наполняет меня радостью переживания этого чувства.
 
Девятнадцатого августа 1991 года я проснулась от раннего звонка. Артем остался ночевать у друзей на даче, и трубку пришлось взять мне. Звонила мама:

— Срочно включи телевизор!
 
— Мам, сейчас семь утра, что случилось-то?
 
— Просто включи телевизор, это не телефонный разговор.

Я сонно нажала на пульт и увидела «Лебединое озеро». За последние годы мы уже как-то привыкли, что классический балет с утра пораньше по телевизору означает смерть очередного Генерального секретаря КПСС, но Горбачев-то вполне молодой и здоровый и вообще отдыхает в Форосе. Уже проснувшись окончательно, я начала обзвон друзей и знакомых. Кто-то сообщил, что видел на Рублевке танки, которые двигались на Москву. Я срочно набрала мужа:

— Тема, проснись! У вас там танков под окнами не видно?
 
Бедный Артем спросонья понял только одно: надо срочно ехать в Москву.
 
Первым делом — на какой-то, видимо, генетической памяти — я сняла все деньги со сберкнижки (аж две тысячи рублей) и срочно бросилась скупать соль, спички и макароны. Все равно ничего другого в магазинах уже давно не было.
 
А дальше мы двинулись на Красную площадь — в конце концов, журналисты мы или кто? На Манежной собралось уже довольно много народу и стояли танки. Народ тихо охреневал, но вел себя довольно спокойно. Тут подскочила тетка с мегафоном и как начала призывно голосить:

— Товарищи! Все к Белому дому! Там Ельцин и правительство России! (Тогда еще было разделение на союзное и российское.) «Так, это провокация, хотят нас по-быстрому отсюда убрать», — подумала я и строго спросила у тетки какой-нибудь мандат. Она предъявила книжечку помощника депутата, и мы с Темой решили присоединиться к формирующейся колонне. Шли мы по Калининскому проспекту (нынче Новый Арбат). Прямо посередине дороги. Поначалу было как-то одиноко и страшновато, пока я не обернулась и не увидела, как все больше и больше народу прибавляется к нашей колонне. К середине проспекта мы даже начали что-то скандировать. Когда мы подошли к Белому дому, выяснилось, что внутрь никого не пускают, и толпа просто живым кольцом окружила здание.
 
Надо сказать, что все эти дни стояла отвратительная, какая-то не августовская промозглость. Пронизывающий ветер периодически сменялся холодным дождем.
 
Нам повезло: после выступлений во «Взгляде» Артема узнали и пригласили внутрь. Тема сразу убежал брать интервью у Шеварднадзе, которого заметил на лестнице, а я отправилась искать пресс-центр. После долгих расспросов вконец растерянных местных сотрудников я нашла кабинет Валентина Сергеева, тогдашнего начальника отдела информации Президента РСФСР.
 
Я не помнила его отчества и решила обращаться к нему просто, по-революционному:

— Здравствуйте, товарищ Сергеев. Меня зовут Вероника Хильчевская. Я профессиональный журналист, готова делать все, что скажете.
 
Он слегка опешил от такого напора и в том же духе мне ответил:

— Прекрасно, товарищ Хильчевская, вот кабинет, собирайте и распространяйте информацию.
 
К счастью, у меня была с собой записная книжка с телефонами практически всех бюро американских телекомпаний в Москве и Нью-Йорке. Начала я с обзвона друзей в АВС, СВS, NBC с рассказом, что вот мы тут, в Белом доме (не путать с Вашингтоном), боремся с путчистами, Ельцин взял командование на себя, и вообще, враг не пройдет, но хорошо бы подключить к этому мировую общественность, а то прибьют нас, а никто и не узнает.
 
Очень скоро я уже бодро докладывала:

— Товарищ Сергеев, журналисты западных компаний готовы прислать своих корреспондентов.
 
— Хорошо, товарищ Хильчевская, готовьте списки: мы не всех пускаем — боимся провокаций.
 
Тут я совсем воодушевилась и вспомнила, что есть у меня телефоны некоторых знакомых в Белом доме в Вашингтоне, и предложила их Сергееву. Он глянул на меня с легким подозрением, но телефончики и имена записал.
 
Работа закипела. Надо признаться, что за всей этой суетой я как-то забыла о всей серьезности ситуации, о возможном штурме и других печальных последствиях. Больше всего меня удивляло, что не отключили свет и воду, исправно работали телефон и факс, и я часами висела на трубке с Нью-Йорком и Вашингтоном. В 1993-м эти ошибки никто уже не повторил…
 
Вернулся Артем, и мы решили, что останемся здесь до конца. Надо было позвонить родителям.
 
— Мамочка, не волнуйся, я в Белом доме.
 
— И что ты там делаешь?
 
— Общаюсь с иностранной прессой, объясняю ситуацию, даю интервью.
 
— Так, срочно найди адвоката и согласовывай с ним каждое слово, поняла?
 
— Обязательно, не волнуйся!
 
Где я должна была найти в осажденном Белом доме адвоката и что с ним согласовывать, я так и не поняла, но заботу оценила.
 
Но к вечеру ситуация начала ухудшаться. Пошли разговоры о группе «Альфа», которая готова и ждет только приказа на штурм, о заминированных подвале и крыше и, конечно, о снайперах в доме напротив. Западные телекомпании быстренько отозвали всех своих сотрудников из здания, и тут наступил мой звездный час! Ну, на самом деле это Артему компания CBS предложила стать их корреспондентом в Белом доме на все это время, а меня, видимо, взяли за компанию. И вдруг я получаю такое же предложение от NBC — быть их корреспондентом и выступать по телефону в прямом эфире в вечерних новостях с Томом Брокау: сбылась мечта детства, гордости моей не было предела!
 
Возникла только одна проблема: вечерние новости CBS и NBC (главных тогда конкурентов) идут в одно и то же время, а телефон у нас с Артемом один.
 
— Вероничка, я в прямом эфире в новостях, мне нужен телефон!
 
— Темочка, и я в прямом эфире в новостях!
 
— Но ведь это работа, и за нее платят!
 
— И у меня работа, и за нее тоже, наверное, заплатят. Но послушай, тебя все знают, ты легко найдешь другой телефон.
 
Короче, выступила я в новостях и, довольная, жду мужа. Приходит Артем со странным выражением на лице.
 
— Что, не нашел телефон?
 
— Да нет, нашел, конечно.
 
— А почему такая грусть в глазах?
 
— Да у них до меня даже не дошла очередь. Им было интереснее слушать какого-то эксперта, который сидит в Нью-Йорке и рассказывает, что происходит в Москве…
 
Ночь предстояла тревожная, и мы (нас было человек восемь журналистов) собрались в одной комнате и готовились к штурму. По внутреннему радио просили покинуть здание женщин и многодетных сотрудников. Потом потушили свет, чтобы снайперы нас не постреляли (это мне объяснил кто-то бывалый). Тут еще прошел слух, что глушить нас будут дымовыми шашками, а противогазов не дали. Все это как-то нервировало. От дыма можно было спасаться мокрыми тряпками.
 
Я решила пожертвовать майкой и в темноте пробралась в ближайший туалет, где горел аварийный фонарь. Только разделась — входит мужик и таким неодобрительным голосом мне выговаривает:

— Вы это что тут делаете, барышня? Это мужской туалет!
 
Мне стало смешно:

— Извините, в темноте ошибочка вышла.
 
Мою мокрую майку мы по-братски разделили на всех, но, к счастью, она так и не понадобилась.
 
На следующее утро танки все еще окружали Белый дом, а живое кольцо становилось все шире. Но на душе полегчало — они так и не решились…
 
Я с телегруппой вышла на баррикады работать: снимать и брать интервью. Я не знаю, как и почему, но лица людей, которые провели всю эту и следующие ночи в живой цепи вокруг Белого дома, были моим самым сильным впечатлением от всех этих событий холодного августа 91-го года. Старушки с термосами и домашними пирожками кормили голодных, замерзших, но таких отчаянно веселых людей. И меня вдруг захлестнула волна невероятной нежности ко всем этим людям: взрослым мужикам и совсем зеленым ребятам, первым горбачевским кооператорам и женщинам библиотечного возраста, интеллигентным технарям и простым работягам, у которых в глазах светилась такая гордость, что не сдрейфили, не испугались, что без оружия смогли победить. У любви столько разных оттенков…