Классный журнал

Самое сложное на свете — представить, что тебя нет.
 
Как смириться, что ты не вечен? Но Гамлет был прав: не умереть — уснуть, забыться. Именно, бог с ней, со смертью, но хочется узнать: что будет после? Каким-нибудь образом, не важно как. А когда выясняется, что и это запрещено, — вот тут, бывало, загрустишь и от бессилья переключишь телевизор на футбол «Ливерпуль»—«Арсенал», на матч, в котором еще меньше смысла, чем в твоей собственной смерти.
 
То есть понятно: не смерть страшна, а тишина после. Информационный голод — тотальный и беспощадный. И самое главное — осознав неутешительный факт, всю оставшуюся жизнь придется не подавать вида, что ты расстроен, что ты не согласен. И ведь никак не обмануть ни себя, ни тем более природу.
 
Я всегда так думал. Оказалось, что некоторые, особо отчаянные, не согласились и частично преодолели.
 
В общем, я оказался на очередной встрече одноклассников. Сразу надо было отказываться — мне эта встреча ни к селу ни к городу. Я в этой школе проучился-то всего две четверти, с января по июнь. Но, как ни странно, сообщество лефортовских соучеников оказалось цепким, верным, сильным.
 
Это был очень странный момент в моей жизни. Между фабричной и спортивной школами. Первый и единственный раз мою судьбу определила дальняя родственница. Она нашептала маме, что самый лучший вариант — отдать меня в математическую спецшколу. Мама прямо обрадовалась от одного только предположения, что я буду учиться в школе для особо одаренных. Здравый смысл и мы с папой подсказывали: этого не может быть, потому что я математику ненавижу, я боюсь и физики, не говоря уж о химии. Короче говоря, точные дисциплины мне не по зубам, включая труд и рисование. Меня ждет крах на любом из негуманитарных поприщ. Только литература и спорт — вот правильное направление. Это вообще не важно, убеждала маму дальняя родственница, подумаешь — таланты. Главное — попасть, а там уж выплывет, он у вас вон какой ершистый, волевой. Эйнштейн тоже плохо учился — а поглядите, что в результате. Я сражался как лев, я делал все, что мог: приносил тройки и двойки по всем предметам, кроме русского, литературы и физкультуры. Я дерзко разговаривал даже с Анфисой, самой страшной училкой на свете, которая очень жестко, надо сказать, вела у нас географию. Так жестко, что даже Игорек Сивых знал все столицы мира по алфавиту: хоть по алфавиту страна—столица, хоть столица—страна. А Игорек ведь сел в тюрьму еще в восьмом классе за нормальное, взрослое преступление — бандитское нападение на инкассатора с причинением тяжких увечий. На шесть лет загремел — а географию выучил.
 
Ну вот, я сражался, но не знал, что мама каким-то неведомым способом склонила на свою сторону отца (только спустя годы я узнал, что в этой комбинации мама использовала папину маму, а та в свою очередь надавила на отца; точнее, они обе надавили, включая дальнюю родственницу; только моя вторая бабушка, мамина мама, простой и мудрый человек, была на моей стороне — она просто хотела, чтобы я был здоров и вовремя питался). Таким образом, однажды, сразу после второй четверти пятого класса, вечером мама торжественно объявила, что все улажено и я с января буду ездить на «Бауманскую» в настоящую, математическую школу, в которой учатся только гении, теперь и я.
 
Ладно, меня раскусили практически сразу, но травить не стали — ребята и девчонки умные действительно попались. Тем более сам совершил каминг-аут, признался, что в школу меня устроили по блату. Мы дружили, они давали мне списывать с условием, что выше четверки ни одна из моих письменных работ не получит. А с учетом того, что все мои ответы у доски заканчивались на второй минуте однозначной двойкой, средний балл по математике и прочим прекрасным предметам железобетонно остановился на трояке.
 
Только физкультура, русский и литература «отлично». Короче говоря, мама признала поражение, и на волне успеха мы с папой перевели меня в спортивную школу. Но это другая история.
 
Так вот, уже больше тридцати лет я хожу на встречи выпускников своей бауманской школы — эти встречи проводятся точно по расписанию, во второе воскресенье января.
 
Надо сказать, ребята все интересные получились. Треть — ученые, остальные — бизнесмены, причем в самых разных отраслях. От производства минеральных удобрений до рекламы и политтехнологий. С некоторыми — не с учеными, с бизнесменами — у меня даже дела были, давали мне заработать кусок хлеба. Хорошие ребята.
 
Мне всегда нравилась Лиза, Елизавета Кошкина. Высокая, спортивная, остроумная. Собственно, это ее идея — давать мне для списывания работы с вшитыми туда ошибками, чтобы держать средний балл не ниже трояка. Гуманная. Она не стала ученым, а прославилась как пиарщица. Училась где-то в Лос-Анджелесе, на политологии. Слышал о каких-то перепадах в карьере, взлетах и падениях.
 
Поэтому в этот раз, как только увидел, подошел — очень хотелось поддержать, придать какой-нибудь стабильности. Всегда, если честно, хотелось. Но в этот раз как-то особенно.
 
Елизавета смешивала водку с апельсиновым соком и не закусывала. Поэтому довольно скоро она рассказала мне всю свою жизнь, включая подробности интимного характера, много подробностей. Не скажу, что именно эти детали меня вдохновили или успокоили, — но точно я стал уважать Лизу еще больше.
 
И помочь хотелось все нестерпимей.
 
— Ну а что, сейчас, получается, черная полоса?
 
— Была черной — стала белой. Напали на золотую жилу — совершенно случайно. Хотя как случайно… Все в этом мире не случайно, все живет по законам матрицы и больших чисел. Согласен?
 
— Да-да. — Я машинально закивал, смешивая очередную порцию. Сам потягивал двойной эспрессо.
 
— Слушай, Николай, я смотрю, ты все-таки не превратился в окончательного придурка. Честно скажу, даже я в тебя не верила — особенно после известия, что из нашей школы ты подался в спортивную. Ты ведь футболист?
 
— Нет, не футболист.
 
— Не важно. Молодец. И одеваешься неплохо, лучше наших мальчиков. Вот как так случается: мозг есть, а вкуса нет? И наоборот.
 
— Наоборот — это ты про кого, про меня?
 
— Ты не цепляйся, а внимательно следи за разговором. Я же сказала, что ты не придурок, потому ты и во вторую категорию не попадаешь. Ты между, ты над схваткой добра и зла, ума и бездарности. Ты теперь смотрящий за балансом.
 
Я почувствовал, что еще одна порция и помогать тут будет некому. Поэтому из следующего коктейля ловко исключил алкоголь.
 
— Николай, а ты не хотел бы умереть?
 
— Нет.
 
— Понятно, что нет. Но ты подумай, я ведь не просто тебе умереть предлагаю, а умереть на определенный срок. Чтобы воскреснуть.
 
— Это в твоей власти?
 
— Представь себе. Мысль не стоит на месте. Вот скажи, что самое страшное в смерти? Правильно, неизвестность. А если, предположим, ты будешь знать, что случится, когда ты брякнешься, — тебе легче будет, верно?
 
— Не уверен.
 
— Намного легче. — Лиза слушала уже кого-то другого, с кем-то иным она общалась в моем присутствии. — На этом все и построено, весь мой новый бизнес, — неожиданно заключила она.
 
— Это как?
 
— Мы делаем людей мертвыми и счастливыми… Это, кстати, неплохой слоган. Зацени: «мертвые, но счастливые»… Не важно.
 
— А можешь подробнее?
 
— Это тайна.
 
— Я умею хранить тайны. Я даже в случае чего защищаю тайны. Колись.
 
— Ну хорошо. Если ты наконец станешь наливать водку в сок, я тебе расскажу. На ушко.
 
А это уже было похоже на флирт — я действительно подлил немного водки в ее стакан.
 
— Идея гениальная: мы в соцсетях объявляем о смерти клиента. С его согласия, разумеется. Через сутки дезавуируем инфу. Вот такой чистый, идеальный бизнес.
 
— А в чем фишка?
 
— Фишка в том, что клиент, во-первых, узнает, как хорошо о нем думали его родные, близкие и чужие люди. Все эти каменты, все эти рипы, эти воспоминания, архивные фоточки. То есть сплошной позитив. Первая, эмоциональная часть. Вторая — деловая: клиенты в основном бизнесмены. По статистике, партнеры и контрагенты наиболее очевидно проявляют себя в течение тридцати часов после кончины своего соратника или, наоборот, конкурента. После тридцати часов в их поступки уже примешиваются здравый смысл, рассудок и расчет. А первые слова и, главное, действия — импульсивны. Ситуация смерти партнера или конкурента равна любой критической бизнес-ситуации. Проще говоря, именно смоделировав смерть, можно узнать, как, скорее всего, поступит твой партнер в сложной бизнес-коллизии.
 
— Как-то жестко, мне кажется.
 
— Не жестче, чем сама жизнь, — философски заметила Елизавета. — Ладно, ты добрый малый, к тому же в каком-то смысле мой подшефный. Давай сделаю тебе подарок на двадцать третье февраля.
 
— Ну, я уже не надеялся, что ты предложишь. Ты его сразу сделаешь или так и будем до февраля ждать?
 
— Я гарантирую тебе незабываемые эмоции. Это перевернет твою жизнь. Сразу не получится, лучше через неделю — у нас трафик очень высокий, услуга пользуется популярностью. Говорю же — золотое дно. Только нужно контракт подписать, что все добровольно. И да, все бесплатно — ты только предоставляешь нам право распоряжаться полученными сведениями, статистикой. Мы продолжаем исследовать феномен.
 
— А может, какой-нибудь другой подарок?
 
— Другой — это само собой, от другого тебе не отвертеться. А смерть — это бонус, малыш.
 
Короче говоря, про другой подарок Лиза не обманула — молодец, все, как я и предполагал. Крепкая женщина. А вот бонус меня немного обескуражил. Я, можно сказать, зациклился. Я ждал подписания контракта, как настоящую костлявую с косой. Что-то мне в этой идее не нравилось. Точнее, мне не нравилось все. Но, с другой стороны, как еще подобраться к Елизавете второй раз? Да и вообще, мне казалось это нечестно — умирать понарошку.
 
Но все-таки идея-то хорошая. В каком-то смысле это не имитация смерти, это репетиция бессмертия. И, кстати, да, что они будут говорить на похоронах?
 
Я набрал номер своего бывшего партнера Вадика Осовцева.
 
— Вадик, вот, предположим, я умер…
 
— Ок.
 
— Чего ок?
 
— Ты умер.
 
— Ну вот ты бы как отреагировал? Ты бы огорчился?
 
— Старик, конечно, огорчился. А как же? Так расстроился бы, что сразу спустился за «Абсолютом» — помнишь, как мы «кюрантом» баловались? Хорошие были времена.
 
— А пришел бы на похороны?
 
— Обижаешь. С удовольствием!
 
— Ты чего, охренел, с каким еще удовольствием?
 
— Ну ты даешь, ты не знаешь, что ли, что поминки — самая сексоемкая пьянка, на поминках происходит на тридцать процентов сексуальных контактов больше, чем на свадьбах. И это американская статистика — представляешь, как на самом деле обстоит дело у нас в России?
 
— Ну хорошо, а что бы ты сказал на похоронах? Или в Фейсбуке что бы написал?
 
Может, историю какую-нибудь веселую, добрую вспомнил?
 
— Чувак, чувствую, дело действительно плохо, с таким настроением ты долго не протянешь.
 
— А ты заплакал бы, Вадик?
 
— Да нет, старик. Чего плакать-то…
 
— То есть вот так буднично…
 
— Ага. Если растрачивать себя по пустякам, на себя сил не останется. Может, если бы мы были помоложе, то есть если бы ты двинул кони пораньше, — возможно, еще прослезился.
 
— То есть ты думаешь, мне лучше обратиться к кому-то помладше?
 
— Ну, если у тебя есть такие — да, это более верный вариант. Ты уж извини.
 
Я позвонил Александре. Ей двадцать четыре, мы познакомились в «Сапсане» — хорошая девушка, из Питера.
 
— Скажи, вот если я завтра… нет, через неделю умру, ты будешь плакать? — На том конце наконец-то воцарилась гробовая тишина.
 
— Ты не поверишь, я только вчера об этом думала — что бы я сделала, если бы ты внезапно скончался. Это так печально.
 
— Ты плачешь?
 
— Да нет, что ты, я обедаю, с мужем.
 
— Он что, слушает наш разговор?
 
— Зачем ему? Он по своему телефону разговаривает.
 
— Ты приедешь на похороны?
 
— Я завтра в горы, мы покататься решили, пораньше в этом году. Снег, говорят, уже отличный. Да и подешевле в несезон — сам понимаешь, такие времена.
 
— Ну да. Ну а что бы ты про меня подумала? Что бы написала на стене, какие бы слова нашла?
 
— Да, я прикидывала… Так бы и написала: очень жаль. Я мало его знала, но мне показалось, это был очень хороший человек. Пойду, напьюсь просекко. R.I.P.
 
Умирать расхотелось — скука смертная. И еще я понял: Лизу надо спасать. Она на ложном пути.
 
Я позвонил своей умной однокласснице и под предлогом подписания контракта на фиктивную смерть пригласил к себе. Мы поговорили, через час она ушла.
 
От общих знакомых я потом услышал, что она вернулась в большую политику и не занимается ерундой вроде фейсбучных поминок.
 
Считаю, мы квиты — ну, по поводу контрольных в бауманской школе. И еще считаю, первую схватку со смертью я выиграл — преодолел искушение. Это самое главное. И все-таки — что, действительно никто даже не заплакал бы?

Повторим урок: