Классный журнал

«НЕОЖИДАННОЕ привлекает или отвлекает?»
 
Тридцать лет назад, начиная дипломатическую работу в Апостольской Нунциатуре в Сеуле, я, конечно, был готов к неожиданностям. Готовясь к поездке, я прочел много о Корее и начал знакомство с ее поразительной культурой. Корейского я не знал и поэтому искал переводы на разных языках. Так, в библиотеке я наткнулся на переводы Анны Ахматовой:
«Эту самую луну
Год назад я видел в небе.
Год прошел, и в эту ночь
Я опять любуюсь ею.
Понял я: года идут,
А луна стоит на месте».
Ан Мун Ён
 
Эти строки меня поразили не только как блистательный факт русской поэзии — в культурно близком переложении Ахматовой я увидел, как мне показалось, другую цивилизационную точку отсчета. Вернее, я увидел, что точки отсчета нет: вместо времени — дао, время по кругу, противопоставляемое хронологическому времени.
 
С другой стороны, не то же ли самое в Евангелии? Русским словом «время» переводятся два евангельских слова — «хронос», соответствующее хронологическому времени, и «кайрос», описывающее божественное время, состояние общения, соединения человека с Богом. Это именно то состояние, которое позволяет человеку выходить за рамки собственного «я», восходить, вживаться в сверхъестественное. Каждый христианин ощущает это радостное слияние со сверхъестественным в день Рождества. Мы чувствуем радость и свободу каждый год нарождающейся надежды, цикличной и бесконечной. Бог-с-нами смотрит в душу каждого светлыми глазами младенца. Еще не проступила кровью Крестная горечь Распятия, еще не названа страшная цена искупления. Есть только «мир людям Его благоволения».
 
Событие Рождества имеет космический характер. Оно распространяется на человека, потому что человек задуман как венец космоса, как привилегированная часть природы, обретающая целостность в трансцендентном. У Апостола Павла есть удивительные строки, в которых он приравнивает всякое творение — по сути, всю природу — к человеку в общем стремлении к освобождению (ср. Рим 8:19–23). Но об этом же пишет и корейский поэт Ли Хён Бо (всегда — в переводе А. Ахматовой):
«Несется туча над вершиной горной,
И чайка над морской резвится гладью.
О! Эти двое!
Как они свободны!
Подобно им, забыв о всех тревогах,
Я буду в мире беззаботно жить!»
 
Подобное ощущение космической свободы я испытывал в день Рождества в Сеуле. Скрипящая ясность холодного воздуха разрывается на множество огней: по уже сложившейся традиции в этот день проходит фестиваль света, символизирующий свет Рождества. Люди радуются: христиане — обновленные надеждой, нехристиане — от выходного дня. Дети стараются в этот день не плакать, так как в популярной корейской коляде поется: «Ты лучше не плачь — Санта-Клаус не дарит подарков плаксам». Воистину — «мир и благоволение».
 
Мой путь к пониманию корейской культуры начался из русской культуры, с легкой руки Ахматовой. Ее изящное, христианское европейство оказалось способным описать «хлопок одной ладонью» — культуру, построенную на концептуальном иероглифическом символизме, исключающем договоренность как смертный грех.
 
Почему это возможно? Для меня ответ — в единстве человеческой природы, в ее исходной направленности к сверхъестественному. В том, что только в этом движении (называйся оно «путь христианского самосовершенствования» или «дао») человек прикасается к себе подлинному, утверждается в своем достоинстве. Или, как сказал великий католический философ Фома Аквинский, «познавая единичное, человек познаёт весь мир». Но это происходит лишь при целостном мировоззрении, которое, на мой взгляд, наиболее адекватно формируется в христианстве.
 
Мы привыкли мыслить цивилизационными категориями, и это, конечно, справедливо, потому что помогает понять, что нас различает. Но, распределяя человека по цивилизационным, национальным «полкам», мы можем впасть в некоторый концептуальный номинализм и фактически забыть о том, что делает нас всех единой человеческой семьей. Конечно, не с Р. Киплинга, например, началось противопоставление Запада и Востока. Но мне, как живущему во Вселенской (Католической) Церкви, которую по этой логике относят к Западу, трудно назвать «западными» католиков Кореи, Индии или Африки. Когда я смотрел на статую Богородицы с Младенцем в Сеуле, она выглядела иначе, чем в Европе или же в Африке. Для меня это было признаком того, что в событии Рождества различия перестали быть разделениями.
 
Мы продолжаем принадлежать к своим культурам. У нас разные — хронологические! — календари. Но в день Рождества божье время открывается всем. Сверхъестественное входит в естество каждой культуры. Народившийся младенец — и кореец, и русский, и эфиоп. Он — тот, кто помогает человеку выйти из своих пределов, напоминает о том, что мы созданы по божьему образу и подобию. Он дает мировоззрение всечеловечности, преодолевающее различия, составляющее из различий единое богатство человека-каким-он-должен-быть.
 
Христианство, на мой взгляд, «переводит» один цивилизационный язык на другой, потому что обладает объединяющими человечество смыслами. Это смыслы любви и надежды, справедливости и человеческого достоинства. Может быть, Анна Ахматова помогла мне это понять.
Поэтому хотел бы завершить свои размышления ее словами:
«Сила наша в том,
Что для нас, слепых и темных,
Светел Божий дом,
И для нас, склоненных долу,
Алтари горят,
Наши к Божьему престолу
Голоса летят».
 
А удивляет или отвлекает неожиданное — это как угодно. Главное, чтобы оно не разделяло.