Классный журнал

С ГОШЕЙ МОРОЗОВЫМ отчудили. Дважды. И не в каком-нибудь там июне или сентябре, когда спрос на массовиков-затейников катастрофически падал и с Гошей чудили обстоятельно, с удовольствием и все кому не лень. И не кто-нибудь наподобие оборотистого пройдохи из агентства или прижимистого клубного жучка. С Гошей отчудили Снегурочки. Обе-две. В самую что ни на есть страдную пору — предновогоднюю.
 
Сначала отчудила Маша Балашова, Снегурочка опытная, покладистая и надежная, три Новых года в паре с Гошей отышачившая. По бабской глупости — залетела невесть от кого, решила рожать и угодила на сохранение аккурат накануне предпраздничного ажиотажа, когда Деды Морозы в самой цене. Гоша, проклиная вечную свою невезучесть, хватанул новую партнершу, считай, не глядя — чуть ли не первую попавшуюся выпускницу питерского «кулька». Без Снегурочки Гоша никак не мог. Его номер так и назывался: «Дед Морозов с внучкой» — клиентуре нравилось. Так что белобрысую, фигуристую, с наглыми зелеными глазищами Люську Гоша взял в партнерши без лишних раздумий: если кто из постоянной клиентуры и заметит, что Снегурочку подменили, — беда небольшая. В конце концов, почему у Деда Морозова не может быть еще одной внучки, запасной?
 
В отличие от Маши, Люська отчудила жестоко. Ее мобильник зазвонил, как раз когда пара, одарив детишек барахлом из мешка, выбралась из роскошной трехкомнатной на Садовой на лестничную площадку.
 
— Да? — коротко бросила в трубку Люська. — Что? Где? Сколько? Сколько-сколько? Поняла. Еду!
 
Она разъединилась, смахнула снегурочью шапочку, решительно отцепила накладную косу и сунула ее оторопевшему Гоше в руки.
 
— Что-то случилось? — ошарашенно промямлил он. — Несчастье какое?
 
— Дурак ты, Морозов, — хохотнула Люська, деловито освобождаясь от подбитого искусственным мехом и усыпанного блестками из фольги халата. — Скажешь тоже — несчастье. Наоборот, счастье привалило. Корпоратив на Мойке, а Надька, дура, перепилась в драбадан, сейчас как бревно лежит. Леха без партнерши остался. На, держи. — Халат опоясал Гошину шею на манер банного полотенца. — Нам чужого добра не надо. Ну, я пошла.
 
Люська стремительно припустила по ступеням парадной лестницы.
 
— Куда? — с отчаянием крикнул вслед Гоша. — А я? А договор? Я же тебе деньги плачу...
 
— Крутись сам, — донеслось с нижнего пролета. — Деньги, как же. На туалетную бумагу их не хватит, денег твоих. Леха пятьдесят тонн за одну ночь обещал, деревянными.
 
Тремя этажами ниже с треском захлопнулась за Люськой входная дверь. С минуту Гоша стоял недвижно, растерянно уставившись на накладную косу в руках и пытаясь собраться с мыслями. Собраться упорно не удавалось. На сегодня осталось пять адресов, что он скажет детям? Снегурочка простудилась и слегла? Ее украли? Или, может быть, сказать правду: сбежала к другому Деду Морозу, состоятельному и успешному…
 
Надо взять себя в руки, растерянно думал Гоша, на ослабевших ногах тащась вниз по ступеням. Сегодня еще тридцатое, а значит, не так критично. Вот завтра… Детский утренник, потом елка на предприятии, десяток адресов до полуночи и дюжина в новогоднюю ночь. Без Снегурочки никак.
 
Гоша остановился, выудил из кармана старый, немодный мобильник и забегал пальцами по телефонам в адресной книге. Библиотека, регистратура, агентство, еще агентство, еще… Автомастерская, аптека, книжный, гример Коля, приятели… Одноклассницы… Стайка замужних знакомых… Какие уж тут Снегурочки — пригодные к делу давно и наверняка разобраны. Разве что чудо случится… В чудеса Гоша не верил.
 
Он перевел дыхание и в который раз выругал себя за то, что, по сути, невезучий, неуверенный в себе, вечно влипающий в истории неудачник. У которого руки растут из самой что ни на есть задницы, а житейская неприспособленность зашкаливает за все и всяческие нормы. Который к тридцати шести все еще живет с мамой, чудом перебиваясь с хлеба на квас. Которого вечно все кидают, подставляют, подводят, и конца и края этому не видно.
 
Две предновогодние недели были для Гоши единственной отдушиной, позволявшей кое-как протянуть следующие несколько месяцев. Кроме того, роль Деда Мороза он любил, в отличие от паясничанья тамадой на свадьбах и юбилеях. И детей любил, благо своих не было. Детям Гоша не казался нескладным запущенным недотепой, для них он был добрым и могучим волшебником, мечущим щедрые дары из сказочного мешка.
 
Мне бы тоже не помешал новогодний подарок, невесело думал Гоша, шаркая по лестничным ступеням. Например, я не отказался бы, подари мне кто Снегурочку. Пускай ненадолго, пускай всего на день-полтора. Улыбчивую и находчивую Снегурочку со звонким голосом и ясными глазами. Я бы тогда…
 
Гоша вздохнул, отжал плечом массивную дверь и выбрался на Садовую. Уходящий год доживал свой триста шестьдесят четвертый день, предпоследний. Сенная площадь бурлила суетой возбужденных, целеустремленных, деловито спешащих прохожих с пакетами в руках. Растекающиеся в обе стороны плотные потоки автомобилей рядили предпраздничную суету в буйно мятущиеся сполохи света.
 
— Дед Мороз! Дед Мороз!
 
Гоша вытащил из мешка полдюжины мандаринов, приобретенных на свои, кровные. Раздал окружившей его стайке ребятишек. Стоически перенес пущенный в лицо снежок и посеменил к припаркованному в переулке древнему, порченному ржавчиной «жигулю» со страдающим чахоткой мотором. «Жигуль» остался еще от отца, и как до сих пор не развалился, было неведомо. С пятой попытки Гоша попал ключом в замочную скважину, водительская дверца со скрипом отворилась. Теперь капризный анахронизм предстояло прогреть и, если повезет, добраться на нем до Загородного — там два адреса друг от друга неподалеку. Потом Гоше нужно на Марата, оттуда на Лиговку, с нее на Суворовский. Если он умудрится уложиться в четыре часа, то останется время кое-как отоспаться перед завтрашней пахотой.
 
Пахотой, как же, с горечью подумал Гоша и завел мотор. Как, спрашивается, он будет объясняться с распорядителями на завтрашних мероприятиях? А потом с отцами двух десятков семейств.
 
— Вы никого не потеряли? — перекрыл надсадное кашлянье двигателя звонкий девичий голос.
 
Гоша сморгнул, затем ошеломленно уставился на застывшую рядом с распахнутой водительской дверцей и едва различимую в темноте девушку.
 
— Вы мне? — неуверенно спросил он.
 
— Вам, — подтвердила та. — Вы ведь Дед Мороз? Я спросила, не потеряли ли вы кого-нибудь. Например, меня.
 
Гоша окончательно растерялся. Он сам не знал отчего — то ли от неожиданного вопроса, то ли от акцента, с которым говорила девушка. Необычного какого-то акцента, странного, будто в словах звенели льдинки.
 
— П-простите, в-вы кто? — запинаясь, выговорил Гоша и вылез из машины наружу.
 
— Меня зовут Снежана.
 
Выглядела новая знакомая лет эдак на двадцать пять. Была она высокой, почти одного с Гошей роста. А еще — белокожей, скуластой и сероглазой. И откровенно красивой.
 
— Вы приезжая? — догадался Гоша.
 
— Так и есть, я приезжая, — рассыпала льдинки слов Снежана. — Но вы не ответили на вопрос.
 
— Какой вопрос? — удивился Гоша, и в этот момент до него дошло. — Постойте, вы что же, моя Снегурочка? То есть… — смутился он от двусмысленности сказанного, — вы предлагаете э-э…
 
— Вы страшно непонятливый, — улыбнулась девушка. — Я уже пять минут толкую, что вам не хватает Снегурочки, и предлагаю себя.
 
— Да, конечно, — засуетился Гоша, мысленно наплевав на еще большую двусмысленность. — Разумеется. Спасибо вам огромное, вы не представляете, как меня выручили. Понимаете, я… Не важно. Триста рублей в час вас устроят? Нет-нет, я могу и больше. Хотите четыреста?
 
— Вы уверены, что об этом надо говорить именно сейчас?
 
— Действительно, — забормотал Гоша. — Что ж это я. Садитесь, пожалуйста, скорее, мы уже опаздываем, я все расскажу по дороге. Вот, извольте. В машине немного холодно, но я сейчас включу печку.
 
— Не надо печку. — Девушка скользнула на пассажирское сиденье. — У вас грим размазался.
 
— Грим? — Гоша тронул «жигуль» с места. — Ничего, не страшно, я потом поправлю. Нам с вами на Загородный. Вы когда-нибудь работали с детьми?
 
— Не то чтобы, — пожала плечами девушка. — Но я справлюсь.
 
— Да-да, я уверен, что справитесь, это совсем несложно. У вас второстепенная роль, говорить ничего не надо, ну, или по желанию. А так я сам все скажу. Водить с детьми хоровод вы наверняка сумеете. Подарки раздать. Ах да, — спохватился Гоша, — реквизит на заднем сиденье. Халат там, рукавички, коса.
 
— Даже коса? — весело усмехнулась Снежана. — Вот уж коса нам точно не понадобится.
 
Она стянула шапочку, мотнула головой и придержала роскошную, белую с золотым отливом косу.
 
— Это что ж, настоящая? — ахнул Гоша.
 
— У меня все настоящее.
 
— Дед Мороз Морозов! — обрадовались при Гошином появлении пятеро сорванцов-погодков на Загородном. — Здравствуй, дедушка Морозов, борода мочалом.
 
— Раз, два, три, четыре, пять, начинай сначала, — экспромтом пересчитал детей Гоша.
 
Сорванцы восторженно завизжали. Дед Морозов хаживал сюда вот уже шестой год, и его неизменно встречали новой прибауткой. В прошлом году борода была лопатой, и Гоша невольно покраснел под гримом, потому что немедленно подобрал к «лопате» рифму «простата». В последний момент, впрочем, «простату» удалось заменить на гораздо более уместные в контексте «опята».
 
— Сне-гурочка! — хором принялись скандировать погодки. — Сне-гу-ро-чка! Снегурочка!
 
Год назад Маша Балашова выдала в ответ «вся такая дурочка», за что получила от Гоши нешуточный нагоняй.
 
— Сне-гу-ро-чка — два призовых очка, — звонкими льдинками рассыпался за Гошиной спиной голос Снежаны. — Два очка тому, кто правильно напишет это слово.
 
Следующие четверть часа Гоша с немалым изумлением наблюдал, как новоиспеченная Снегурочка тянет роль. Он даже немного стушевался, потому что внимание детей с шумного басовитого Деда Мороза полностью переключилось на нее. Хоровод, жмурки, стихи, песенки — Снегурочка легко и естественно верховодила во всем.
 
— Вы сегодня в ударе, — похлопал Гошу по плечу хозяин квартиры, когда представление закончилось. — А вы в особенности, — обернулся он к Снежане. — Замечательно, просто замечательно. Надеюсь, вы не откажетесь? — протянул он конверт. — Здесь как бы это…
 
Гоша упрятал конверт за пазуху, благодарно поклонился и вымелся из прихожей на лестничную площадку. Чаевых здесь раньше ему не давали.
 
В следующей нарядной, украшенной праздничной елкой квартире история повторилась. Снегурочка в считанные секунды покорила шестилетних близняшек, позволив оттаскать себя за косу. Затем, подхватив обеих на руки, станцевала польку. Сплясала с выходом из-за елки цыганочку, а под конец устроила настоящий перформанс, лихо жонглируя четырьмя растрепанными куклами.
 
— Вас мне бог послал, — причитал Гоша, когда, отработав последний, пятый заказ, выбрались на Суворовский. — Давайте сядем в машину, и я рассчитаюсь. Чаевые пополам, вы согласны? Хотя… — он замялся, — хотя по справедливости следует их все отдать вам.
 
— Вы так спешите от меня избавиться? — удивленно заломила бровь Снежана-Снегурочка.
 
— Что вы! — ужаснулся Гоша. — Как это избавиться? У нас же завтра весь день под завязку. Постойте. — Он споткнулся на ровном месте, удержал равновесие, замер и принялся озадаченно теребить накладную бороду. — Я же вас не спросил даже… Ну, насчет завтра. Я подумал… Понимаете, я решил…
 
Снежана прыснула.
 
— Вы в самом деле такой застенчивый? — осведомилась она. — Не лучшее качество для затейника.
 
— Не лучшее, — угрюмо подтвердил Гоша. — Не только для затейника, а вообще. Так я это, про завтра. Вы… Вы согласны?
 
Девушка вздохнула.
 
— Согласна, согласна. Где и во сколько встречаемся?
 
— Ох, как здорово! — обрадовался Гоша. — А я уже было испугался. Первое представление в восемь утра на Петроградской. Не волнуйтесь, я загодя за вами заеду. А сейчас отвезу вас домой, и…
 
— У меня нет дома.
 
— Что? — не понял Гоша. — Ну да, вы же приезжая. Я имел в виду: где вы остановились?
 
— Нигде.
 
Гоша опешил.
 
— Как это «нигде»? Вам что же, негде переночевать?
 
Снежана улыбнулась — весело и задорно.
 
— Не беспокойтесь, — сказала она беззаботно. — Я найду, где провести ночь. Скажите, куда подойти завтра, я буду вас ждать.
 
— Нет, это никуда не годится, — решительно рубанул ладонью воздух Гоша. — Тоже мне придумали: «найду где». Значит, так: переночуете у меня. Нет-нет, — он привычно покраснел под гримом, — вы не подумайте чего, я живу с мамой. Она уже старенькая, но очень славная, она будет рада.
 
Девушка пожала плечами.
 
— Настойчивость вам не к лицу. Давайте вы заберете меня в семь утра у какого-нибудь вокзала. У Московского вас устроит? Не возражайте, пожалуйста.
 
Вот же я идиот, бранил себя Гоша наутро, гоня пыхтящий из последних сил «жигуль» по Лиговке. Будет она меня ждать, как же. Молодая, красивая туристка. Талантливая. Из Прибалтики откуда-нибудь или, может быть, из Болгарии. Богатая, денег даже не взяла. Взбрела в голову блажь, тут как раз я подвернулся. Надо было настоять, узнать хотя бы, в какой гостинице она остановилась. А я… Олух, что говорить. Несусь сейчас невесть куда.
 
Ночью Гоша не сомкнул глаз, и как будет сегодня выкручиваться, не представлял. Снежана не шла у него из головы. Она не походила на богатую взбалмошную бездельницу, хотя иначе чем досужим сытым любопытством вчерашнее ее поведение было не объяснить. Так или иначе, с Гошей опять отчудили. И, небось, хихикают сейчас, представляя, как он угорелым зайцем носится по вокзалу. А он возьмет и не станет носиться. Убедится, что никого нет, и поедет дальше. В конце концов, не полный же он идиот.
 
Полный, понял Гоша минутой позже, увидев застывшую у входа в здание вокзала Снежану. Ему стало вдруг тепло и радостно, словно встретил не едва знакомую девицу, а женщину, которую любил всю жизнь и отчаялся уже дождаться, но все же дождался — чудом, в которое не верил.
 
— Вы простите меня, — сказала Снежана, забираясь в неуютное, простуженное «жигулевское» нутро. — Надо было и в самом деле поехать вчера с вами, но я не решилась.
 
Гоша растаял, будто ему признались в любви. Он хотел было в ответ сказать, что она лучшая Снегурочка из всех и вообще лучшая из всех. И что он больше ни за что не позволит ей уйти и познакомит с мамой, которой она непременно понравится, и… Он раскрыл уже рот, чтобы сказать все это, но проклятая застенчивость оказалась тут как тут: перехватила слова, смешала их, спутала и утащила с собой.
 
— А я как раз тут подумал, — забормотал Гоша куцыми, уцелевшими после визита застенчивости словами. — Что как бы это… «Дед Морозов и Снегурочка Снежана», как вы думаете? Звучит? У меня есть своя страничка на Фейсбуке. Потом Вконтакте, в Твиттере, в Инста… В общем, везде.
 
Снежана, глядя в окно, молчала. Гоша, вцепившись в баранку, ждал и сбивчиво думал, что сейчас решается что-то необыкновенно важное для него, что-то, от чего будет зависеть… Что именно будет зависеть, додумать не удавалось.
 
— Вы бежите впереди паровоза, — звеня льдинками слов, сказала наконец Снежана. — И бежите напрасно. Знаете что, давайте на «ты»?
 
— Да-да, конечно, — радостно согласился не вполне осознавший паровозные нюансы Гоша. — Разумеется, на «ты», я и сам хотел предложить.
 
На детском утреннике он превзошел самого себя. Дед Морозов сыпал присказками и прибаутками, затевал игры и конкурсы, от души скоморошничал и лицедействовал, так что, когда выбрались наконец на занесенный снегом Чкаловский, Гошу можно было выжимать.
 
Потом была елка, за ней адреса на Невском, на Владимирском, на Казанской, Караванной и Большой Морской. К вечеру из центра перебрались на Охту, рванули оттуда на Гражданку, затем в Озерки. Новый год застал «Деда Морозова и Снегурочку Снежану» в Девяткино, и только здесь Гоша вспомнил, что с утра ничего не ел. И не он один.
 
— У нас еще двенадцать адресов, — оторопело сверился со списком заказов Гоша. — Ты голодная? Ах да, прости — с Новым годом!
 
Он плохо помнил, как отрабатывали последние заказы. Лица детей и их родителей, елочные игрушки и хлопушечные конфетти, праздничные столы и бокалы с шампанским слились вместе в разудалом нескончаемом хороводе. Посох весил, казалось, под центнер, а мешок с подарками — целых два.
 
— Я совсем обессилела, — призналась Снежана, когда в утренних сумерках дотащились до «жигуля». — Ты что же, двужильный?
 
— Какой там двужильный, — простонал Гоша, падая на водительское сиденье. — Я себя чувствую под стать издыхающему верблюду. Так, без четверти семь. Надо поспать, иначе вечером мы не сдюжим. Я сейчас позвоню маме, чтобы приготовила завтрак, и сразу поедем домой.
 
Снежана не ответила, и Гоша почувствовал вдруг, как что-то неладное, злое, несправедливое материализовалось из ниоткуда и навалилось на него.
 
— Я что-то не так сказал? — пролепетал он. — Постой, я не предупредил, вот же идиот. У нас еще заказов на неделю вперед.
 
— У тебя.
 
— Что «у меня»?
 
— Заказы на неделю вперед у тебя, — зазвенели льдинки. — Ко мне они отношения уже не имеют. Твой новогодний подарок закончился.
 
— Как это закончился? — с ужасом переспросил Гоша. — Какой подарок?
 
— Ты пожелал Снегурочку на полтора дня. Срок истек. Мне жаль… — льдинки в голосе внезапно растаяли, — жаль, что у тебя не хватило духу попросить меня навечно. Я, наверное, успела привязаться к тебе. Прощай.
 
— В каком смысле? — несвязно шептал Гоша, ошарашенно глядя удаляющейся девушке вслед. — Почему не хватило? Это я привязался. Привык, думал, что… Боже мой, что значит «истек»?
 
«Я не отказался бы, подари мне кто Снегурочку, — вспомнил он. — Пускай ненадолго, пускай всего на день-полтора. Улыбчивую и находчивую Снегурочку со звонким голосом и ясными глазами».
 
— Постой же! — взмолился Гоша. — Прошу тебя, подожди! Я не знал. Откуда мне было знать? Я не верю в чудеса. Не верил. Я не хочу на полтора дня, я хочу навсегда!
 
Снежана обернулась на ходу.
 
— Может быть, на следующий год, — сказала она устало. — Вдруг ты научишься верить, и к тебе снова придет Снегурочка. Правда, это, возможно, буду уже не я.
 
Она истаяла в начавших слабеть утренних сумерках. Дерзкой январской поземкой мчал по земле Новый год. Не верящий в чудеса Дед Морозов беззвучно плакал за рулем древнего «жигуля».