Классный журнал

СНЕГУРОЧКА И САТИР
 
Утром по расписанию у меня миссия. Я подъезжаю к очередной гостинице и жду. Они всегда опаздывают, и счетчик наматывает лишнюю сотню рублей за простой и ожидание. Вначале я недоумевал, когда из «пяти звезд» выходила простенькая девушка, садилась на заднее сиденье и я вез ее через пол-Москвы куда-нибудь в нехитрое Зюзино или сонное Дегунино. Там она исчезала в пятиэтажечке с железным подъездом и клумбой с цветными опилками.
 
Выходило несоответствие.
 
Они всегда молчат, лица непроницаемы, и глаза у них похожи на желе из замороженных ягод. Будь возможность, они бы шторки опускали на свои глаза, но такого еще не придумали. А темные очки в шесть утра — совсем глупость. От них пахнет вкусным шампунем. То есть свежестью, которая остается с человеком короткое время после душа. А еще рядом с ними пахнет… бедой, которую никаким шампунем не замоешь.
 
По причине врожденного тугоумия до меня не сразу дошло, что утренние пассажирки рейсов «“Шератон” — Бирюлево, Перово, Калитники» — это девушки по вызову. Артель интимного промысла. Близкие нашему брату люди.
 
Я везу их бережно, как раненых кошек, но исподтишка разглядываю в зеркало.
 
Человек на всякую неправду падок. Белое называет черным, черное — белым. А неправда его с удовольствием кушает. Незаметно точит, как моль.
 
Если бы в любви за деньги была хоть капля правды, эти девчонки не выглядели бы как улитки с заживо сорванными раковинами…
 
Дело было в пятницу, под ночь. На улице Василия Петушкова такси вызвала девушка с двумя промышленными пылесосами. Тушки на колесах с черными, расплющенными книзу хоботами заняли весь багажник. Девушка немедленно вытащила пачку сигарет.
 
— Здесь не курят, — сказал я.
 
— Не очень-то и хотелось, — ответила она и бросила пачку.
 
Я включил радио и сразу попал на волну с классической музыкой.
 
— Оставьте, — сказала девушка. — Скрипка и виолончель успокаивают… Бабушка мечтала, чтобы я стала музыкантом… А я 12 лет отзанималась тхэквондо.
 
— И как бабушка?
 
— Она мною гордится.
 
— Еще бы. С вами по улицам ходить не страшно.
 
— Это с какой стороны смотреть.
 
Под виолончельное трио Брамса мы приехали в Троице-Лыково. Выяснилось, что ни девушка, ни навигатор Гугла не знают точного адреса. В свете того, что случилось потом, предполагаю, что его и не существует в помине. В темноте мы немного заблудились. Фонарей в районе не существовало. Мегаполис неожиданно закончился, превратившись в огромный темный пустырь с миражами на горизонте в виде жилых башен Строгина. За одним из бетонных заборов свернули на гравийную дорожку. А еще метров через пятьдесят уткнулись в странное, если не сказать зловещее, здание. Это был жилой дом, примерно в три этажа высотой, обращенный к нам глухой стеной, только под самой крышей имелось единственное окошко с занавеской и горящим светильником. А внизу дверь — без крылечка и козырька — и голые бетонные ступеньки от земли.
 
— Какое-то ведьминское гнездышко, — заметил я. — Вы летаете тут верхом на пылесосах?
 
Вместо ответа девушка сдержанно, если не сказать нервно, хохотнула.
 
Она позвонила по мобильному. Оказалось, надо подождать…
 
Мы подождали. Девушка вскрыла банку с энергетиком. Как-то незаметно ее волнение передалось и мне. Счетчик таксометра перевалил за 700 рублей. На всякий пожарный я развернул машину носом к выезду и то и дело вглядывался в зеркала — не крадется ли кто…
 
Наконец пришло сообщение, что ей можно подняться. Я помог ей вытащить пылесосы из багажника, и тут обнаружилось, что одна она не в состоянии их тащить. Шланги и провода волочились по земле.
 
— Давайте помогу… — предложил я раньше, чем сообразил, что не хочу этого делать, и если честно, то стремно.
 
— Ладно, только это… ничему не удивляйтесь, — согласилась девушка.
 
Душа у меня слегка ушла в сторону пяток.
 
И мне показалось, что на симпатичном личике моей пассажирки мелькнула плотоядная улыбка.
 
И вот тут-то все и случилось… Когда мы поднялись с пылесосами по ступенькам и позвонили, за дверью раздался женский визг. Он повторился трижды на одной и той же истошно высокой ноте… Я никогда не занимался тхэквондо… Озноб в затылке не прибавлял оптимизма. Дверь, как назло, немедленно открылась…
 
Я уверен, что трусость не порок. Глупость — порок. Не надо заходить к незнакомым людям без крайней нужды…
 
Внутри было совершенно темно. Я так и не понял, кто нам открыл. Пассажирка потянула меня за рукав и уступила дорогу. Мы поднялись по ступенькам на второй этаж. Он был освещен, но не ярко. Темно-вишневые светильники работали в мерцающем режиме. Справа показалась двустворчатая полупрозрачная дверь. И когда мы подошли к ней (я шел впереди и волочил в двух руках пылесосы, а моя пассажирка — провода и трубы), из-за угла раздались подозрительные звуки, словно по паркету кто-то шлепал ладонями. Раздался тот же истошный женский визг — я даже присел от испуга, словно ожидая свиста пуль над головой, — и в ту же секунду навстречу нам вывалился этакий кентавр… В нижней части это был толстый, волосатый мужчина с бородой Деда Мороза на резинке вокруг черепа. Насколько я мог понять, он был абсолютно голый, передвигался на четвереньках. А в верхней части, то есть на спине этого сатира, восседала тощая, костлявая девица, на которой из одежды был только парик Снегурочки с белой косой и меховой воротник. Было заметно, что «конь» уже изрядно притомился, пот катился по его дряблым щекам, и визги Снегурочки — а истошные звуки принадлежали именно ей — вряд ли могли подстегнуть иноходца. Мы встали друг против друга как вкопанные. От изумления я уронил пылесосы на пол.
 
Сатир вздрогнул и прохрипел:

— Ты кто?
 
— Таксист… — пролепетал я. — 2 800 800…
 
— О! Вовремя! Слышь, Снегурочка! Слазь, дальше поедешь на такси…
 
Тощая девица, тут же повинуясь, с гиканьем бросилась ко мне, но… споткнулась о пылесос. Эта заминка спасла меня. Сминая на ходу свою бывшую пассажирку, я бросился вниз, скатился по ступенькам, нащупал в темноте дверь и вылетел на улицу, как ядро из пушки. Меня никто не преследовал, но по газам я ударил так, что гравий шрапнелью летел из-под колес. А я летел быстрее шрапнели до самого Строгина, пока не смешался с общим потоком…
 
 
ЛУННЫЙ ПЬЕРО
 
Краем глаза я видел, как привидение направляется именно ко мне, и никак не иначе…
 
Опыт подсказывает: твой клиент всегда тебя найдет. Не надо суетиться, тем более драться с братьями по цеху за хлебные места. Надо отъехать в безопасную сторонку и ждать. Клиент не замедлит явиться и там, где обыкновенные граждане пассажиры не ищут транспортных средств.
 
Так вот, привидение двигалось ко мне по четной стороне Цветного бульвара, прихрамывая и волоча за собой непонятный тяжелый предмет, условно напоминавший цирковой снаряд. Привидение было одето во все белое — пуховую куртку, лыжные штаны, мохнатый шарф и кроссовки. Привидение нагнулось к окошку и постучало.
 
— Отвезете меня в Алтуфьево?
 
Странное совпадение: слово «Алтуфьево» у меня ассоциируется с белым цветом. «Бирюлево» — с желтым, «Речной вокзал» — с коричневым, а «Охотный Ряд» — с красным. У привидения был очень тихий голос.
 
— Сколько будет стоить?
 
Я предложил воспользоваться услугами таксометра.
 
— А где он стоит? — переспросило привидение и оглянулось.
 
Здесь я окончательно понял, что это мой клиент. Он принял уличный парковочный банкомат за таксометр.
 
Такого надо хватать и везти сразу куда-нибудь под Калугу и там искать ему Алтуфьево. Если совесть позволяет, конечно. В руках у него оказался новенький складной велосипед с электромотором. Этим объяснялась хромота моего лунного Пьеро — он вез велик одним колесом по тротуару. Мы затащили велосипед в багажник. То есть это я затаскивал, а Пьеро с поразительной легкостью отстранился от происходящего, словно это была не его вещь: он уже сидел на пассажирском месте.
 
Как только мы тронулись, Пьеро произнес:

— Какой печальный, безрадостный город…
 
— Это вы про Москву?!
 
— Да. Очень темно. И люди на каждом шагу смущают.
 
— Темно?
 
Я с удивлением посмотрел на пассажира. От иллюминации зданий на Цветном в салоне было светло почти как днем.
 
— Мне не хватает, не хватает… — произнес человек в белом и отвернулся к окну.
 
— Вы не местный. А откуда прибыли?
 
— Из Тюмени.
 
— Неужели в Тюмени светлее, чем в Москве? Я у вас проездом был, в рабочей бане парился… — развспоминался я. Важно установить контакт с клиентом. От этого зависит сумма гонорара. В смысле, чаевых…
 
— Полиция проверяла документы, — произнес Пьеро с уже знакомой тоской. — Вышел из магазина, а они потребовали паспорт. Решили, что я украл…
 
Он рассмеялся, и это был поразительно тихий, словно рассыпающийся на мелкие части, смех.
 
— Вы специально приехали в Москву за велосипедом?
 
— Да. У нас закрылся магазин подарков.
 
— А на сколько хода хватает?
 
— На 55 километров счастья.
 
На этом мы помолчали. Толкались в пробке на бульваре, потом на кольце и Новослободской улице. Про счастье он сказал так, словно это было последнее возможное счастье в жизни.
 
Я представил себе белую фигуру на элегантном электровелосипеде на тракте Тюмень—Тобольск и… поежился.
 
— Я второй раз за ним приезжаю, — сказал Пьеро. — В первый раз он от меня… убежал. Да-да… Убежал. Я сдал его в багаж, прилетел в Тюмень, а он не вышел навстречу.
 
— Кто не вышел? — не понял я.
 
— Велосипед… Он остался где-то в багаже самолета…
 
— То есть украли?
 
Пьеро вздохнул. Мысль о том, что он мог украсть, вызывала у него усмешку. Мысль о том, что могли украсть у него, — горький вздох. Видимо, привык…
 
Где-то за час мы добрались до нужного адреса на Алтуфьевском шоссе. Вывеска «Гостиница» венчала скромную стеклянную дверь между «Мойкой» и магазином запчастей для садовых тракторов. По счетчику вышло 800 рэ.
 
— Возьмите полторы, — сказал Пьеро таким голосом, словно стыдился и этой малости.
 
Я с радостью принял предложение. Вытащил велосипед и пожал владельцу руку. Мне показалось, что он грустит от нашего расставания.
 
— Подарок? — кивнул я в сторону велика.
 
— Да…
 
— Кому, если не секрет?
 
— Не секрет. Себе…
 
Пьеро опустил голову. Жалость бывает острой и тонкой, как булавка. И не важно, что перед тобой не ребенок, а взрослый мужчина.
 
Он заковылял к гостинице и скрылся за дверью. Я остался на обочине и смотрел, как сыплются заказы по Москве от робота-диспетчера.
 
Кто-то постучал в окошко. Я поднял голову — мой Пьеро с велосипедом в руках.
 
— Вы поможете мне его разложить?
 
— Сейчас?
 
— Да.
 
— А зачем?
 
— Пожалуйста…
 
Он стоял на тротуаре и ждал. Затем сел на велосипед и поехал вдоль шоссе на север. Кусочек белого шарфа летел за ним, как на картинах про первых авиаторов.
 
До кольцевой дороги аккумулятора должно было хватить. А дальше наступала темень… Или Тюмень. Какая разница…
 
 
ПЯТАЯ КОЛОННА
 
Под Новый год спрос на наши услуги увеличивается многократно. Москвичи устремляются на распродажи. Ярко подсвеченные билборды с информацией о скидках бросаются в глаза на каждом углу.
 
«Деда Мороза нет! А скидки есть… Покупайте квартиры в Новой Москве», — с возмущением читает рекламный плакат дама средних лет в норковой шляпе. Мы медленно тащимся по Звенигородке, она курит электронную сигарету и всю дорогу извиняется за эту свою слабость.
 
— Креативщики… — с омерзением продолжает она. — «Ради красного словца продаст матерь и отца». Новый год — это же народное достояние. А Дед Мороз — сакральная фигура. Без него Новый год не наступает.
 
— Так уж и не наступает? — спрашиваю я. — Он не может не прийти.
 
— Может. У нас в семье в прошлом году Новый год не наступил. А все потому, что мой муж… ну, он из этих… националпредателей, пятая колонна… вы знаете… не любит нашего Президента…
 
Я искоса поглядываю на пассажирку. Приличная женщина, типичная московская речь.
 
— У нас в семье все непросто, — продолжает она. — Политические дискуссии на первое, второе и десерт. Ужин как Майдан. Мы в оппозиции друг к другу даже в постели, простите за подробность… Конечно, эта либеральная интеллигенция, как водится, в меньшинстве. Мама моя государственник старой закалки — даром, что ли, 30 лет возглавляла женский профсоюз на Волоколамской текстильной фабрике? И поэтому у нас в квартире Болотная площадь не прокатывает. Мы не даем раскачать лодку. А дети изображают роль миротворческого контингента. Правда, безуспешно… В своей слепоте мой муж не понимает, что все мы ждем выступления Президента на фоне кремлевских елей, как речи Деда Мороза, в которой он возвестит о приходе Нового года. И без нее не произойдет чуда…
 
— Стрелки на Спасской башне не переведут?
 
— И вы туда же… — Дама в норке выпускает дым из электронной сигареты и морщится. — Не ерничайте, молодой человек. Речь Президента — национальная традиция. Дед Мороз приходил в наш дом через голубой экран, начиная с Леонида Ильича с его волшебными бровями. И здесь не важна субъективная оценка личностей руководителей… Мы же все понимаем… Важен факт состоявшейся мистерии: бьют часы на Спасской башне, виды Кремля, звон фамильного хрусталя, гимн… А в прошлом году наше семейное противостояние вылилось в откровенное насилие… над здравым смыслом. Муж ультимативно заявил, что встречать Новый год с «этим человеком» он не будет, и попытался выключить телевизор за 10 минут до. Мама, весь день как подорванная готовившая салаты и праздничную закуску, встала на защиту телевещания — заслонила собой экран и не пустила супостата к розетке. Тогда он взвился, бросил в нее тапком и ушел на кухню, грызть от злости подоконник. Дети сказали, что мы все сумасшедшие… И что вы думаете?
 
— Вы победили…
 
— Как бы не так. Мама снимала кофту через голову и задела люстру… Она тридцать лет висела в зале, пережила крах Советского Союза, два моих замужества и рухнула в тот момент, когда Президент произнес: с праздником, дорогие соотечественники! Осколки чешского стекла рассыпались по салатам и горячему. Мы слушали гимн со слезами на глазах… Выпили, не закусывая, и отправились спать…
 
— И что, не помирились?
 
— Вы же видите, что в стране происходит…
 
Дама в меховой шляпке вышла на «Текстильщиках».
 
Каким будет новый год, одному Богу известно.
 
Хочется верить, что Дед Мороз хотя бы отчасти, но тоже в курсе…