Классный журнал

Колесников
Расставаясь, прощай
30 ноября 2014 13:35
Сын главного редактора «РП» Никита Колесников написал роман, да уже и не один. Про любовь, конечно. А про что еще писать-то, по большому счету? Но кто же это опубликует, если не отец родной? Хоть отрывок. Чего не сделаешь из любви… К искусству.

АЛИСА
Такси, плавно затормозив, остановилось у столовой университета. Уточнение, что такси остановилось у столовой, а не, например, у здания университета, в котором находилась столовая, было, несмотря на первый взгляд, актуальным. Кампус университета был в артистическом беспорядке разбросан по территории, размер которой никто из студентов себе точно не представлял. Обойти ее всю было невозможно, и были прецеденты, когда до самой столовой приходилось брать такси, если ты жил где-нибудь в блоке С или У, что, впрочем, было не так плохо по сравнению с Я и Ю, которые граничили c Францией.
Здание столовой было отстроено с таким же размахом, как и весь кампус с прилагающимися гектарами земли, речкой, лесом и полями, пожертвованный, как и большинство университетов Англии, каким-то графом, для которого это имение было мелкой сдачей. Отворяя массивную дверь в строение размером с небольшую часовню викторианских времен с маленькими окнами и высокими потолками, Алиса несколько растерянно оглянулась на Джека, что было понятно, потому что в смысле размера в этом здании найти прилавок с прислугой было так же легко, как в парковке неизвестно где припаркованную машину. Впрочем, прислуги и не было. Строго говоря, столовая была еще не открыта — где-то сновала девушка, заведующая рестораном, которая второпях сделала им жест, означающий «Проходите, конечно, не стойте, что вы как чужие, просто у меня столько работы, да вы ничего, садитесь», и, извинительно улыбаясь, исчезла.
Алиса осмотрелась, для чего пришлось поворачивать, поднимая, голову. Высокие потолки, ковры на полу, камин… И это была столовая? Хотелось бы посмотреть на комнату для наградительных церемоний. Хотя, даст бог, еще доведется… Если вообще она попадет в университет. Сегодня точно уже никуда не попасть. Начинается утро, только светлеет, а она уже отлеталась: усталость от гонок, синяки, царапины, легкие буквально саднят… Нервы в овердрайве, мозг бешено работает по инерции этой безумной ночи, хотя все уже вроде бы позади. Больше здесь никого нет. Мы первые. Да и кому здесь быть в пять утра?
Джек пригласил ее сесть. Странно, но теперь, когда они оказались в конце концов наедине, чего она втайне страшилась, он не выказывал никаких признаков недовольства ее решением не любить его. Кое-кто на его месте, да ладно уж, будем честными, большинство людей после такого прилюдного, при трех тысячах человек, ущемления, если не сказать отсечения, достоинства посчитали бы ее стервой и послали бы куда Макар телят не гонял. А он? Видимо, не разделял ее мнения, но отдал бы жизнь за ее право его иметь. Как он ее не ненавидит? В голове не укладывается. Надо его разговорить и узнать, в чем дело. И что это за девушка, которая кинулась в реку… И вообще все.
Они сели в тяжелые на вид кресла, которые по структуре были тронами, обитыми красным плюшем, рассчитанными на королей, и оказались лицом к лицу. Людовик Восьмой и кардинал Ришелье или аналогичные им английские монархи сидели в этих самых креслах когда-то. Они оба прониклись. Было тихо, только потрескивали дрова в камине и мерцал огонь. Девушка бесшумно появилась, поставила на столик между ними две чашки с кофе и так же бесшумно исчезла с обещанием вернуться с яичницей.
Наступила звенящая тишина. Скоро начнут петь птицы и появятся первые лучи солнца. Но эти несколько минут — это темнейшие минуты этой ночи. Как душа Джека. Но ничего. Я ваше солнце, как говорил Карлсон. Я появилась. Хэв но фиар. Алиса из хиар.
Алиса кинула на Джека взгляд, несущий в себе старое утверждение, что врага нужно знать в лицо, и начала разведку боем.
— Джек… — произнесла она после минутной паузы.
Джек по всегдашней своей хамоватой привычке ничего не ответил и уставился в кофе, гадая, видимо, аналогично о ее таинственной природе.
— Ты с одинаковой легкостью говоришь по-русски и по-английски, значит, ты живешь здесь достаточно долго. Как любой уважающий себя разведчик на допросе, он ни подтвердил, ни опровергнул это утверждение.
На улице начал шелестеть дождь.
Она ждала какое-то время, пока он ответит, но не дождалась и продолжила:
— Ты ведь русский по происхождению? У тебя московский акцент. Что ты делаешь в Лондоне?
— Можно забрать человека из России, но нельзя забрать Россию из человека.
Он строит предложения на английском, а потом переводит их на русский. Долго же, друг, ты здесь сидишь.
— И давно ты был в России?
Он задумался. Как же долго ты думаешь! Либо твои мыслительные процессы обычно несутся, как писал Теннесси, со скоростью, могущей составить честь быстрейшему из паровых катков, и я связалась с редчайшим на свете тормозом, либо ты вспоминаешь что-то болезненное. Но сколько же приходится ждать!
— Давно.
Тикали часы. Я намазала бутерброд.
— Ну… как давно?
Трещали дрова в камине. Следующий ответ пришел не ранее чем через минуту.
— Десять лет.
— Десять лет! Господи! Здесь! Безвыездно! Да как ты с ума не сошел?
Джек принялся размышлять. Через каких-то пять минут, когда стук ходиков пошел на четырехзначные, он дошел до ответа.
— Долгая история. Свой среди чужих, чужой среди своихи все прочее.
— Ты тут один? Почему не вернулся?
Девушка куда-то исчезла. Стучали ходики. Наступила полная тишина.
— Я ждал.
— Чего?
Он взглядом ухитрился передать: «Не чего, а кого».
— Кого?
Еще не закончив вопрос, я остановилась, как будто влетела со всего размаху в столб, подумав о том, что он сейчас скажет. Наконец он взглянул мне в глаза, и у меня захватило дух.
— Тебя.
ДЖЕК
Наступила тишина. Снаружи были видны их силуэты за занавесками на фоне горящего камина — ее, держащей за ножку бокал, его, отклонившегося вглубь тронного кресла с высокой спинкой. Рассветало, но все никак не могло рассвести, и все никак не кончалась эта ночь, и Кингстаун все никак не мог вырваться из этой сказки. Яркий свет дня специально для них задержали: медленно, нехотя, постепенно прорисовывался и мерцал из темно-синего тумана город на берегу реки — башенка за башенкой, шпиль за шпилем, купола церквей и черепицы крыш, верхушки деревьев, альковы зданий, карнизы и водосточные трубы и, наконец, фонари и между ними огонек их камина. Фонари подсвечивали туман, отчего он становился малиновым с золотым оттенком, а там, где его не было, тянулись куда хватало взгляда бессчетные мили облаков, иногда бурливших, клубившихся и кое-где переходивших в водопады.
Он раздевал ее медленно, как будто разворачивал обертку любимой шоколадной конфеты, шепча ей на ухо ласковые глупости и очерчивая губами на ее шее волнистые линии, и Алиса вздрагивала от желания. Первой на пол упала куртка, приоткрылись ее тонкие плечики, и он обнял ее и привлек к себе. Ее губы, еще несущие в себе влагу тумана, нерешительно ответили на его поцелуй. У него закружилась голова — он целовал русалку… От холодных щек на его груди бежали мурашки.
АЛИСА
Я потянулась к любимому мужчине, чтобы улечься на егогруди и вернуться ко сну. Как неудобно спать одной! И как хорошо примоститься на этой удобной, словно для меня созданной (только чертовски твердой) груди и забыть обо всем… О том, что есть мир снаружи. Что закончится ночь. Что мы не одни. Я вдыхаю его запах… Ммм… Кельвин Кляйн… Этот его… Э-э-э. Стоп, раз-два! Кельвин Кляйн? О май дог! Я никогда раньше не была с такой дешевкой, которая душится Кельвином Кляйном! Если, конечно, это не сам Кельвин — тогда ничего. Но никак не меньше.
Я в ужасе открываю глаза и вскакиваю, издавая самые разные звуки, в общем напоминая собой утку, сорвавшуюся с места на озере и пытающуюся, истошно гукая, набрать скорость, чтобы взлететь. Джек тоже вздрагивает, но успокаивается, увидев, что причиной переполоха является он. Возмутитель спокойствия, аха… Вся Бухара на ногах, ищет похитителя жены эмира! Откуда вообще он взялся? Какой-то отвод глаз. Сидишь, разговариваешь ни о чем, вдруг — раз — и он внутри тебя. А что было до этого, помню только смутно, только что кивала и соглашалась… Вот тебе и факен дипломатичность! Факен Карнеги! Вот до чего доводит эта хваленая сговорчивость… До того, что тебя бесстыдно оттрахивают. И тебе это нравится! Ой…
Я прижала ладошку ко рту, боясь, что Джек, как у него это водится, прочитает мои мысли, но он только со смятением смотрел на меня. Похоже, чтобы срабатывала его инкубская магия, нужно прикосновение. Я сделала шаг назад.
— Ну что ж, — как можно более непринужденно произнесла я. — Нам нужно поговорить.
— О?..
Я обвела патетическим жестом опрокинутый столик, нашу одежду на полу и мою сияющую наготу. И камин.
— О чем, мать твою перемать, ты думаешь, нам нужно поговорить? О том, где ты прячешь Рохипнол — в рукаве или за щекой?
— Алиса, послушай… — запротестовал было он, но меня, когда меня понесло, уже не остановить.
— Кто ты вообще такой? Ты, с которым меня будут щелкать папарацци! На Фейсбуке о тебе ни слова. Даже Гугл о тебе не знает. И в интернетах никто не знает! Ты вообще никто! У тебя даже Твиттера нет! Нигде не значился, не привлекался, не был замечен! Вообще никто тебя не заметил никогда, если судить по записям! Студент Кингстаунского университета. Работающий консультантом. Точка. Обрыв. У всех остальных — дата рождения! Предыдущий род занятий! Семья! Родной город! Кого ты консультируешь? Откуда ты взялся? У тебя хотя бы есть настоящее имя? И не говори, что Джек — настоящее имя. С некоторой натяжкой тебя зовут Жекой, но Евгений Авери? Ты серьезно вообще?
— Алиса…
— Да, Алиса! У меня так всю жизнь: Алиса, выиграй чемпионат Европы по плаванию. Ладно. Дальше? Алиса, стань супермоделью. Ладно. Дальше. Алиса, закончи университет, Алиса (обрати внимание: достань звезду с неба — это по умолчанию), стань звездой, Алиса, Алиса, Алиса! Всю жизнь! Которая вообще-то может остаться очень короткой, потому что ВИЧ передается. Ты когда в последний раз проверялся? С тех пор как расстался с теми факинг-близнецами?
Он открыл рот в замешательстве.
— Да, я знаю о близнецах! А теперь еще и меня пристегнули! Чтобы ты насечки на кровати делал!
Мне пришлось сесть.
Его руки были мягкими везде, кроме мозолей на ладонях и костяшках кулаков. О Боже, мне это не приснилось.
— Алиса, да что с тобой?
А как он произносит мое имя! Да что же действительно такое со мной? Губы, видимо, трясутся, теперь уже нет смысла сдерживаться.
Он обнимает меня и тихонько… баюкает, что ли? Если это возможно сидя.
— Алиса, что случилось? Что-то серьезное?
Я киваю, стараясь не открывать рот, потому что если открою, то зареву белугой. Играем в веселую отгадайку.
— Попробуй вспомнить, что ты делала раньше в такой ситуации.
Я отрицательно трясу головой. Он, так же держа меня в объятиях, на этот раз по-настоящему изумляется:
— Раньше с тобой такого не было?
Нет.
— По дому скучаешь? Я напомнил тебе о парне? — Он ухмыляется. — Когда мама узнает, с кем ты тусуешься, лишит наследства? — Его лицо внезапно становится серьезным. — Опа… Скажи, что это не так. Скажи!
Я трясу головой.
— Да что же такое? Это надолго?
Ага. Я киваю, глотая слезы. Надолго. Можешь, сука, быть уверен. Надолго.
— Ты по уши в дерьме, серьезно, надолго, и раньше такого никогда не было, — подводит итог он.
Я киваю.
— Ну, что случилось такое трудное и страшное, что ты сказать об этом даже не можешь?
Он и не подозревал, что процитировал слово в слово строчку из «Обыкновенного чуда». Я всхлипнула и вытерла нос.
— Я влюбилась.
Дальше были только мои пылающие жаром щеки и шумное дыхание.

ДЖЕК (СОН)
Джек щурился на солнце. Глаза после четырех дней в катакомбах отказывались привыкать к свету. Он не мог ничего разглядеть из-за слипшихся, дрожащих, промокших слезами ресниц, а когда наконец каким-то чудом раскрыл глаза, солнце полоснуло его по ним с остротой мастито наточенного ножа профессионального повара, и он быстро зажмурился с ошеломлением.
Он подумал: «Обратно в нору!» — в его деле стоять на открытом месте с закрытыми глазами чаще всего значило быстро умереть, — но при мысли о гниющей, мокрой темноте и слабом, но всегда присутствующем запахе разлагающейся плоти и скрежете жуков в стенах передумал.
Теперь Джек понимал, что его тревожило — не было слышно выстрелов. Он прикинул, что все еще жив только потому, что пилот, смотря на него с открытым ртом, дивился, какой же он, Джек, дебил, а пальцы его были заняты щипанием щеки, а не джойстиком. Все его существо, каждая клеточка его тела вопила: «В укрытие, беги за угол, прячься!» — и он бы так и сделал, если бы не понимал, что бег с закрытыми глазами привел бы его в пропасть.
Он не знал, сколько стоял не двигаясь, пока не услышал крик чайки. Это было настолько неожиданно и настолько целиком и полностью абсурдно, что он открыл глаза. То, что он увидел, впоследствии появлялось всякий раз, когда он их закрывал.
Он стоял на горной дороге, вдоль которой бежала линия побережья, и горячий воздух вдали струился над асфальтом, заставляя маяк чуть более чем в восьмистах метрах вдали казаться миражом. Перед ним был пляж с песком цвета меда, и к нему пришла уверенность, и уверенность эта была непоколебимой, что, если бы он взял горсть этого песка, тот на ощупь был бы теплым, и дружелюбным, и приятным, и это напомнило ему, как когда-то, в другой жизни, одна девушка взяла его руку в свою.
Чайка все так же звала его откуда-то сверху, и он вдруг увидел себя с птичьей высоты: ноги, впившиеся в асфальт, готовые к броску, всю свою броню, пот, защитный десантный костюм, закрывающий доступ теплого ветра к коже, душащий его, давящий его пульсирующую шею, руки с оружием, раскинутые в стороны для равновесия, как будто он шел по канату или пытался выстоять на палубе корабля в шквал, как будто палуба собралась взбрыкнуть и ударить его в лицо, — а вокруг него ничего не сдвинулось с места.
Он дошел. Дошел. Все было позади. Он сделал это. Он один из всей команды сделал это. Он выполнил миссию. Господи, если бы Рэмси видел это… Старик Рэмси… Semper Fi.
Позже — он не знал, сколько времени прошло, — солнце наполовину спустилось, и приближался конец дня. И было тихо. Божья коровка приземлилась на перчатку его костюма и принялась чистить крылышки. Он глядел на нее, ошеломленный, и почувствовал что-то, что раньше не регистрировал: порыв теплого ветра обнял и обволок его, и вдруг он осознал, что он был не один. Эта дорога, ветер, выжженные машины, море, странные существа в нем, вид с высоты птичьего полета, космос, который он не видел, но о котором знал, с бриллиантами звезд и чернейшей чернотой, — все это было частью чего-то, и теперь он тоже был частью чего-то.
Джек судорожно втянул воздух и рывком сел в кровати. Доктор, долю секунды назад введший ему в вену иглу, попробовал отшатнуться и не успел. Джек зацепил его за шею жестом кошки, лапкой играющей с подвешенным на ниточке бумажным фантиком, развернул, прижал к себе и воткнул ему в шею его же шприц. Медсестра не успела вскрикнуть и прижала ладошку ко рту, другой врач остолбенело уставился на них. Джек воспаленным взглядом обвел помещение и зафиксировался на телевизоре, потом на фигурах в белых халатах, одна из которых, трепыхаясь, потихоньку оседала у него в руках.
— Доктор, — наконец констатировал он. — Англия.
— Yes, — с заминкой сказал врач. — Please let him go.
Джек выпустил врача и изнеможенно прислонился к подушке. Память стремительно возвращалась.
— I’m being hunted, — сказал он. — My client and me. I’m a cop.
Он знал, что объяснению вряд ли поверят, но больше сказать ему было нечего. Он надеялся, что в госпитале навидались всякого. Может, и помогут. Кто-то должен был дать знать Гарри, что, охотясь на пескаря, они выудили барракуду. Сам он уже не успеет. Сколько же он спал? Похоже, ребята серьезные, по мелочам не размениваются. Где Алиса? Где его одежда? Врачи обменялись быстрыми взглядами и поторопились из палаты.
Сморщившись от боли, он поставил ногу на пол. Сердце молотом долбило в голове, во рту был привкус крови и еще чего-то горького. Холодный пластик пола оказался неожиданно приятным. Он расслабился, потянулся поставить на пол другую ногу, и руку пронзила резкая боль. Капельница. Кряхтя, он вытянул шприц из вены и встал.
Комната была маленькой и серой, с одной дверью и светло-зеленым шкафчиком. Он похромал к нему. Внутри была упаковка болеутоляющего и стопка его одежды. Он закинул в рот пригоршню таблеток. Снаружи захлопнулась дверь. Джек вышел в коридор. Было людно, сновали медсестры, провозя тележки с лекарствами и инвалидные коляски с пациентами. На полках стояли фальшивые цветы. Отделение для не способных самостоятельно передвигаться… Ничего себе. Он начал двигаться к выходу в парковку и заметил краем глаза, как давешняя медсестра лихорадочно наговаривает что-то в трубку, периодически косясь на него и постепенно заливаясь румянцем. Он попробовал опереться на столик с листовками об NHS и с грохотом своротил его, рассыпая по полу веером бумажные листочки и игрушечных зверей. На верхнем ручкой было написано: «Если вы думаете, что через шесть недель можете заболеть, запишитесь к нашим докторам. Лечение бесплатное! Платны только лекарства». Пациенты уставились на него.
— Sorry. Sorry, — выдавил он, ковыляя дальше. Дверь была все ближе.
В потолке замигала и выключилась лампа.
Кто-то протестующе вскрикнул, с грохотом прокатилась тележка. Включился вентилятор. Джек надавил на дверь плечом и вывалился в темный грот парковки с большой цифрой «0».
Где-то завизжали шины. Снаружи запикал индикатор перехода дороги для слепых. Улица была недалеко.
У входа в парковку поднялся шлагбаум, впуская внутрь синий седан и грузовичок неопределенного цвета. Водитель грузовичка обнаружил, что не может одной рукой держать билет, а другой гамбургер и одновременно парковать машину, и с проклятьем завертел маслянистым подбородком, ища место для бигмака. И положить некуда. Вот же пакость. Был же у него на водительском стекле чехольчик для билетов… Он нашел наконец чехольчик, потянулся к нему и подавился. На расстоянии десяти футов от него к выходу, превышая все допущенные пределы скорости, промчался, визжа покрышками, черный джип, на ходу открылась дверь и вывалился серый куль, проскользнувший по асфальту и врезавшийся в стену. Джип замер у выхода, где, по всегдашнему британскому обычаю, раскорячилась вездесущая старушка в древней машине, дрожащей лапкой тыкая билет не в то отверстие на щитке.
Полупережеванные остатки гамбургера пополам со слюнями упали на штаны и, переворачиваясь, покатились по сиденью. Водитель этого не заметил. Куль вздрогнул, пощупал пол вокруг и с усилием поднял лицо, перепаханное сеткой тонких шрамов. С отвращением сплюнул сгусток крови. Все замерло. Наступила тишина и полная неподвижность. Водитель сглотнул. Джип резко сорвался с места и развернулся нелегально, но зато быстро, дав полный назад и резко закрутив руль влево, так что машина крутанулась вокруг своей оси. Выдавая мастерство гонщика, водитель джипа не стал ждать, пока джип полностью развернется, и утопил педаль газа. Машина рванулась вперед, к полулежащему, который с беспечностью человека, которого только что обидно, но не слишком, обложил дружеской издевкой товарищ по офису, поднял руку с известным во всем мире оскорбительным жестом. На пальце блеснуло кольцо от гранаты.
Джип, ревя несущийся на него, вздрогнул, подпрыгнули эффектно взорвался, расшвыривая раскаленное стекло и ошметки плавящегося металла. Человеку крупно повезло — внутри граната достала бензобак, и взрыв подбросил горящую машину через него. Та, полыхая, пролетела у него над головой.
Водитель разинув рот смотрел, как объятая пламенем масса металла медленно курсировала на высоте метров трех над головой человека на полу. Это был самый медленный момент в его жизни. Он начал моргать, и его веко проделало половину пути до нижнего края глаза, когда все вернулось к обычной скорости. Джип рухнул на пол, вмазался бывшей некогда серебряной, а теперь темно-рыжей мордой в пол и остался лежать.
Человек отнял руку, закрывающую от жара, от глаз и стал с видимым трудом подниматься на ноги. Он заметил движение водителя, порывавшегося вылезти из кабины к нему, и сделал оградительный жест ладонью: мол, спасибо, но не надо, сиди, сиди, не лезь сюда.
Завыли сирены.
Прерывистое дыхание. Гудки трафика. Колющая боль в боку. Первый этаж. Он набрал номер Гарри, взбираясь по водосточной трубе на третий этаж здания, где жила Анжели. Прижимая трубку к плечу ухом, перехватил металлический стержень поудобнее. Удар, судя по ребристости, пяткой ботинка. Полет. Удар. Темнота.
Джек очнулся и, не открывая глаз, попытался показать пустые руки.
— Доктор, я буду паинькой. Тише воды…
— Ты и так будешь паинькой, — прервал незнакомый голос, — а вот доктор тебе уже незачем. Тебе, дружище, нужен священник.
Джек открыл глаза. На него сверху вниз, сидя на корточках, смотрел старый знакомый с зализанным пробором. Это означало, что Джек лежал на полу. Верно. Попробовав пошевелить руками, он обнаружил, что они связаны за спиной.
— А… — Он попробовал что-то сказать, но вышел только хрип.
Мышеглазый сочувственно посмотрел на него.
— Красиво ты сорвался, аж со второго этажа. Хорошую штуку придумал с трубой. Чуть было не прокрался мимо наших в подъезде. К крале своей лез. Не посмотрел, что муж. Молодец. Это я люблю в людях. Предприимчивость! Краля где? — вдруг перешел он на резкий тон, растеряв всю разговорчивость.
Джек надсадно кашлянул.
— Не хочешь говорить, — огорчился Мышеглазый. — Ну, это ничего. Это ладно. Мы это выясним. Мы все выясним. Закурить не хочешь? — Он чиркнул спичкой перед его лицом. — Ну, это ничего. Ничего.
Он зажег сигарету, сделал глубокую затяжку.
— Что же ты, ясен сокол, по квартирам медвежатничаешь?Как тать в ночи, а? — Он засмеялся. — Хулиганствуешь. Вот к крале своей в гнездышко полез. Полез? Вот и мы влезли. Все известно. Она сейчас на работу поедет, на лек-цию. — Ученое слово Мышеглазый произнес по слогам. — А мы ее — хоп! И повяжем. Инструкции все тут. Хозяйка сама заворачивала. Все предусмотрено, все учтено, маршрут известен, время сообщили… Все по плану. Как в аптеке. Вот только ты… — Он помрачнел. — Не по плану. — И без предупреждения затушил сигарету о нежную кожу на шее Джека. Джек дернулся, но смолчал.
Мышеглазый огляделся по сторонам и перешел на доверительный тон.
— Знаешь, э-э-э… — Он неопределенно покрутил рукой. — Как тебя, кстати…
Джек сделал то, что ему хотелось сделать уже в ресторане, — вскинул ногу и от души врезал Мышеглазому по затылку, представляя себя Бекхэмом. Вторая нога застегнулась вокруг шеи. Он напрягся и провел опцию, крутанувшись вокруг собственной оси. Раздался хруст. Он отпихнул от себя обмякшее тело.
— Джек, — сказал он, вставая. — Меня зовут Джек.

Колонка Никиты Колесникова опубликована в журнале "Русский пионер" №50. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
- Все статьи автора Читать все
-
-
23.10.2013Цирковный трепет 1
-
22.08.2013Я им горжусь, хоть и с безопасного расстояния 0
-
15.07.20133D Шекспир 0
-
28.03.2012Обида 0
-
27.03.2012Ученье — light 0
-
27.03.2012Мой любимый английский 0
-
20.03.2012Туманные девушки 0
-
08.03.2012Верси, я 0
-
10.07.2011Тао в тумане 0
-
19.07.2009Жасмин и бродяга 0
-
05.04.2009Он распустился 0
-
0
40382
Оставить комментарий
Комментарии (0)
-
Пока никто не написал
- Честное пионерское
-
-
Андрей
Колесников259Февраль. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 5356Доброта. Анонс номера от главного редактора -
Андрей
Колесников1 7350Коллекционер. Анонс номера от главного редактора -
Полина
Кизилова8305Литературный загород -
Андрей
Колесников11800Атом. Будущее. Анонс номера от главного редактора
-
- Самое интересное
-
- По популярности
- По комментариям