Классный журнал

Вина выпьешь? Сухенькое. Греческое. С Афона привез. Вот, «Biblia Chora» — что-то, видно, библейское. Святое. Тоже на Афон хочешь? А я тебе телефончик дам — виза без очереди. Туда ж особая виза нужна. Летишь в Салоники, там тебя встретят, привезут в Уранополис, посадят на пароход — и на Афон. Ну, там только пешком. Только ты в русский монастырь не ходи. Там записочки по сто пятьдесят — двести евро. Ты в греческий ходи — там бесплатно.

А вот поди сюда. Знаешь, что это? Святые мощи. Мироточивые. Понюхай! A? Святого Александра Мировлита из Ченточелле. Воина римского. Уже тысячу семьсот лет мироточат. Приложись. Да приложись ты губами!

Про Тарковского тебе? Нет, я ничего не записывал. И не собираюсь. Личное должно оставаться личным. И работа с Тарковским на мою судьбу не повлияла, и на «Мосфильм» я попал не по своей воле. Я ж еще в школе решил стать монахом. Когда молодые в блуд ударяются — я в это время решил в монахи. Нет, родители ни при чем. Мать в «Мосторге» работала, отец с войны израненный вернулся, недолго пожил. Я сам за себя думал. Подал документы в семинарию. В Троице-Сергиеву лавру. Через неделю приходит посыльный из райисполкома (а мы на Фрунзенской набережной жили), приносит повестку — явиться в исполком. Являюсь. Там дама-начальница: «Мы знаем, ты собрался поступать в семинарию!» И грозит, что, если от своего не отступлюсь, пошлют меня в места не столь отдаленные. И направление на работу вручает — на «Мосфильм». Художником. Я же художественную школу окончил. Престижное место, говоришь? Ага, престижней публичного дома. Содом и Гоморра.

Давай-ка еще винца. Оливками закусывай. Тоже греческие. Руками бери. Или тебе вилку принести?

Ну вот, начальник живописного цеха за мной приглядывает, постукивает. Работаем. Первый мой фильм был «Оптимистическая трагедия». Я штук тридцать фильмов сделал. Всю страну объездил. С Тарковским встретились, когда тот за «Андрея Рублева» взялся. В шестом павильоне декорации ставили. Я храм расписывал. Помнишь, татаро-монголы в город ворвались, режут, насилуют, жители в храме заперлись, молятся? Вот я фрески в этом храме расписывал. Да ну, какой левкас! Фанера и темпера. Обычная рутинная работа. Мы с Андреем тогда, считай, не общались.

А на «Солярисе» я уже был художником-сопостановщиком. Снимали под Звенигородом, жили в монастыре, ибо гостиницы не было. Тут интересная была работа. Во втором павильоне «Мосфильма» ставили зеркальную комнату. Внутри сплошь зеркала, заходишь — кругом ты! Сверху, снизу, со всех сторон ты, многократно помноженный. Там долго никто не выдерживал. Бесовщина! Еще комнату сна построили. Для фантастического антуража штук тридцать-сорок осциллографов поставили. Я к проводкам два перста приставил — на экране вот такой рисунок появился. Три перста — уже другой рисунок. Я Андрею показываю — смотри, даже прибор видит разницу!

Хочешь фото покажу? Только оботри от оливок руки. Вот таким я был. Сколько ж мы декораций сделали, эскизов, макетов, фонов, портретов! А потом все на свалку.

На «Сталкер» меня Лариса позвала, жена Андрея. Трижды я прочитал сценарий — не врубился. Прошу Андрея: объясни. Он объясняет: представь, что ты Сталкер, ты всех нас ведешь к цели. Но что это за цель? И как распознать, кто в данный момент находится в моем сосуде — я или не я? И если не разобраться во всем этом, конец наш может быть ужасен. Понятно? Не, говорю, непонятно. Андрей опять объясняет. За душу свою, за свой талант спрятанный, нереализованный каждый ответствен сам — ни бригада, ни команда, ни ОПГ там какая-нибудь, а сам человек. Вот это он пытался донести до людей с помощью экрана.

Давай я все-таки вилку принесу. Держи! Ничего, что одна на двоих? Ну, Христос воскресе!

Андрей меня звал «Свят-Свят». Меня все на «Мосфильме» так звали. Я же по пас­порту Святослав Святославович. И все знали, что я в семинарию поступал и что в свободное от «Мосфильма» время служу алтарником. Одни уважали, другие пальцем у виска, начальник цеха доносы строчил. Андрей? Он уважал, да. Он же сам был… как бы это сказать… стремящимся к вере. По-своему стремящимся. Ну, ты ж фильмы его видел. Нет, мы с Андреем разговоры особо не разговаривали. Задача художника — быстренько врубиться в тему и тихонько сделать свою работу, чтоб у режиссера голова не болела. Контакт в его съемочной группе был не словесный, а на подсознании. Не надо ничего говорить. Первородный язык — ангельский язык, он беззвучный. В чем образ и подобие Божие? Вот Бог создал тебя по своему подобию — так в чем это подобие, а? Душа, говоришь? Нет. В начале было слово! Кто есть наш Бог Иисус Христос? Бог слова. Сила в слове! Но, как говорил Иоанн Златоуст, «не занимайтесь б…дословием»!

На «Сталкере» чудеса были. Поехали искать натуру. В Крым. Андрей, оператор Юсов и я. Конец марта, тепло. Выходим из гостиницы «Украина» — снег начинается. По сценарию в картине тоже должен быть снег — за окном. Уже на съемках купили гусиного пуха, сыплем, только он не вниз, а вверх летит. Отказались от этой сцены.

Потом начальство приостановило работу. «Сталкер» завис. Я прихожу к Андрею, так, мол, и так, семью кормить надо (а у меня уже семья, ребенок), пойду, говорю, в патриаршее издательство книжки иллюстрировать. Ладно, говорит, иди. И больше мы не виделись.

Ну, давай еще библейского!
Потом, суд да дело, был я рукоположен и получил этот самый приход в Охотино. Место, видишь, чудное, на берегу Волги, намоленное. Храму двести лет. Правда, одни руины стояли, когда я сюда приехал. Ходил тут в дом отдыха, просил столы, потому что столешницы из икон моего храма сделаны. Сам тоже писал. В общем, мы с сыном по кирпичику, по гвоздику. За тридцать-то лет… Вот уже роспись в храме делаем. Добрый человек художников для этого нанял. Женю и Сашу. Мои Рублевы. Моей-то пенсии мосфильмовской только на кисти и краски хватит. Раз в месяц за этой пенсией в мир наведываюсь — в Москву. Я ведь сюда от мира спрятался. Только от него, поверь, трудно спрятаться! Вот ты приехал… Как говорил преподобный Исаак Сирин, «мир есть плотское житие и мудрование плоти. По тому самому, что человек исхитил себя из этого, познается, что исшел он от мира. Много есть таких, которые двумя или тремя членами отрешились от мира и подумали о себе, что стали они чуждыми миру, потому что не уразумели, что двумя только членами умерли они миру, прочие же их члены живут в миру». Мудрый был человек Исаак Сирин, а ведь полторы тысячи лет прошло. Хочешь, я тебе его на диск запишу? Послушаешь там у себя. Они с Андреем сейчас в хорошем месте. Ну, за них! Допьем библейское! Оливкой не забудь закусить.

Очерк Дмитрия Филимонова "И бутылка библейского" опубликован в журнале "Русский пионер" №47.

Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".