Классный журнал

Дали четкую установку: «Вся жизнь впереди, надейся и жди». Указали точный ориентир: «Надежда — мой компас земной». А этот отщепенец спел: «И если боль твоя стихает — значит, будет новая беда». И вдогонку совсем беспросветное: «Мы живем в ожидании чуда,/ И беда, как меж пальцев вода,/ Наш девиз — мы при­шли ниоткуда,/ Наш удел — исчезать без следа./ И бежим мы, не трогаясь с места,/ И спешим мы, стараясь отстать,/ И любые надежды умрут с нами вместе…»
 
У всех утопий особые ставки на надежду. Неомарксист Эрнст Блох вообще назвал коммунизм «философией надежды». Надеяться — это увиливать от ответственности за настоящее, это соскакивать в иллюзорный футурум из реальности — из неказистой, какая есть. Надежду, как дурь и ширево, большим шприцом втыкали в homo soveticus, чтоб не дергался, — а Алексей Романов со своим «Воскресением» эту капельницу выдернул. Снял с наркоза, обломал кайф системе. Система отомстила с особым оттягом: Андропов отправил Романова в настоящую Бутырку, без шуток. Коллеги-рокеры говорили про ту посадку, что, мол, по собственной глупости Лешка загремел, что можно было запросто отмазаться… Спросят: получал ли деньги за концерты? Говори на голубом глазу, как все говорят: «Да что вы, гражданин начальник, да как же можно деньги за концерт, за ерунду такую, ведь не деталь же это оборонная, не боеголовка?!» Романов не стал отрицать и ущемлять свое авторское право на гонорар… В конце концов, сам же написал: «И мерк­нет свет, и молкнут звуки, и новой муки ищут руки», — так почему же в реале должно быть по-другому?! Итог — статья за «частное предпринимательство с использованием государственных средств». Девять месяцев Алексей Романов, артелью с профессиональными квартирными ворами и убийцами, делал из хлебного мякиша шкатулки, фигурки, распятия, выменивая сии артефакты на анальгин и курево у коридорных. Да как же можно от такого отмазаться, закосить?! Эдак все самое важное в жизни пропустишь, сократишь — а в итоге грамоты на стенах за примерное поведение, полная грудь регалий в гробу и ничего, кроме мертвых надежд на лучезарное будущее. Так оно и в стихах: можно, конечно, схалтурить, пару строчек воды подлить, проходных, ради валового показателя, конечно, можно, кроме тебя никто и не заметит — так ведь сам потом в этом и утонешь, стоит только приоткрыть кингстон… Когда он откинулся, люди спрашивали: «Лех, ну как там было, в тюряге-то?» — «Да чего рассказывать? Ты сам сходи и узнай». В этом деле, то есть в жизни, годится единственный метод — все, даже самое лучшее, испытывать на себе, на вкус и цвет, не забегая малодушно вперед, не подсматривая оглавление, следуя пошаговому развитию… За что непременно воздастся — если только на это не рассчитывать.
 
Сказал же как-то Алексею батяня: «Гуляй, сынок, Бог увидит — пошлет хорошую»… И ведь послал — Ларису, с которой столько прожито в Конькове, не торопясь в будущее. И нет-нет да и стихи снисходят, все такие же прекрасно-безнадежные, как вначале: «Посмотри, как я живу,/ По течению плыву,/ Благодарен каждой твари/ На зеленом нашем шаре./ На шести бесшумных лапах/ Мимо молодость прошла»… Ну прошла и прошла! Последующее не менее занятно, мы спроектированы на все циклы. После пятидесяти он только-только расшевелился — туры, спорткомплексы, диплом вокалиста… За сорок лет — всего-то пара десятков песен да стихов подборка — но кто сказал, что это проще, чем каждый год по плану, как маяк пятилетки, выдавать «ни дня без строчки»?! Вот так стоически, матросовски бездействовать — не всякому дано, и уж во всяком случае трансцендентально: заткнуть себя, как амбразуру!
 
…Как-то в том самом Конькове, еще в восьмидесятых, спросил я у Романова какую-то глупость… То ли — «Кто виноват?», то ли — «Что делать?»… Посмотрел Алексей ласково: «Чтоб объяснить такое — надо как минимум усыновить».

Сам поймешь, постепенно. А по-дру­гому — даже не надейся.

Колонка Игоря Мартынова "Безнадежник" опубликована в журнале "Русский пионер" №46.

Новый номер уже в продаже.

Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".