Классный журнал

Когда-то нам всем нравились эти шалуны, потомки Остапа Бендера, очаровательные проходимцы, фигуры освобождения от государства. На сегодня к нам заходит очередной болтливый циник. Наш современник. Знакомьтесь: дядя Ваня. Но вот: все бесстыже повторяется, включая названия. Все состоит из дежавю в квадрате и кубе. Уже не важно, кто написал: «Мы живем, под собою не чуя страны». Может, на десятилетия пойдет дождь, а может, через год прояснится. Все зависит от состояния одного-единственного упрямого горца. В таком случае новая волна русской эмигрантской литературы перестает быть миражом. Уже слышен шум прибоя. Литература бежит вместе со всеми.

Примерно так я смотрю на появление повести под названием «Дядя Ваня». Это — предтеча литературы беглецов. Пусть ее автор упорствует в выборе своего псевдонима. Если ему так нравится, можно смириться с секретом Полишинеля. Но тень эмиграции, то ли внешней, то ли внутренней, легла на лицо самого автора, став важнее литературного маскарада. Однако если мы уяснили, от чего и кого мы бежим, то с кем бежим? Вопрос будущего соседства немаловажен. Кому мы доверим свои хрупкие эмигрантские надежды, сарказм, отчаянье и слезы? С кем мы поссоримся, кого заподозрим в кремлевских симпатиях, как разделимся и на что? Какие люди станут бульоном новой русской эмиграции?

Очевидно, идейным центром исхода будет Лондон, потому что он уже им стал, и давно. Повесть «Дядя Ваня» предлагает нам проследить за тем, что с нами в Лондоне, вероятнее всего, случится. В жанровом отношении эта повесть рождена по принципу пьесы, диалоги наполнены театральной драматургией и просятся на сцену, характеры тоже сценичны и потому склонны к афоризму, аффекту, эффекту и бурным переживаниям. Почему пьеса поменяла свою жанровую ориентацию и ушла в повесть? Возможно, потому, что в главном герое самое интересное — лирическое начало самого автора, здесь есть откровения и обнажения личности на уровне заметок на полях. В драматическом произведении все это выглядело бы слишком декларативно. Вот, например, герой рассуждает, какая эрекция была у него в школьные годы. У него член стоял на всех: на школьниц, учительниц разных возрастов, а также мальчишек. Он стоял, очевидно, как воля к будущей власти, как воля к победе. Такой беспредел эрекции может соответствовать личности высокого уровня, он нуждается в новых фрейдийских штудиях, а в повести такой член достается предпринимателю средней руки, который занимается мылом.

Не верю я в это мыло. Верю в высокий цинизм главного героя, в его почти картезианскую ясность ума, которая дает ему возможность увидеть жизнь во всех ее вибрациях, но мыло и высокий цинизм плохо рифмуются, получается, что мыло — это, скорее, иронический камуфляж. Само же становление мошенничества описано с блеском еще в первом романе автора, «Околоноля», и не нуждается в повторении даже на лондонской почве. Вся возня с мыльным бизнесом, угрозы, партнеры, вдовы и прочие спутники отечественного предпринимателя кажутся устаревшим материалом 90-х годов, хотя, очевидно, он остается по-прежнему актуальным и злободневным. Но здесь нет открытия. Открытие мне видится именно в переносе героя на чужую почву. Как наш высокий циник переживет вхождение в плотные слои эмиграции?

Неоднозначно. У него есть разные подушки, чтобы не поломаться. Есть преданный человек, помощник Танцева, которая готова служить ему за бесплатно. Правда, такие преданные люди встречаются в секретариатах, скорее, харизматического начальства, а не около мыла, но автор дает герою возможность почувствовать такую поддержку, не понуждая работать в высших сферах. Все остальное превратилось бы в молотый перец, если бы не одно важное обстоятельство: наш герой влюбился. Пламя любви лизнуло его с разных сторон: эта чудо-девушка из дружеской Белоруссии, можно прямо сказать, из Гомеля, которой не больше двадцати, оказывается и подругой его никчемного сына Фили, и девушкой по вызовам, и студенткой экономического института. Вот этот коктейль белорусской свежести переворачивает жизнь нашего героя, и он все видит заново и по-другому. Автор — мастер четких рациональных характеристик — показывает нам и абсурд русского Лондона, и бред просто Лондона, и многолетнее разложение великовозрастного Фили, вора и невежды (у автора родственники героев вообще выведены беспощадно в каждой книге). Но если Филя — убедительный кретин, то сама девушка — клубок эротических фантазий нашего времени. Главная ее черта — насмешливость. А все остальное читатель дорисует сам, исходя из своих эрекций. Важно, однако, что наши герои, он и она, торжественно совокуп­ляются, с шумом, криками и стонами на весь Лондон, чем, конечно, срамят убогое английское существование. Это существование мы видим издалека, как и положено возможным эмигрантам. Вместо реальных аборигенов, до которых как до луны, нам будут попадаться венгры с выразительными именами, цветные, уборщицы или водители лимузинов — весь этот состав гастарбайтеров или неудачников, который восхищается широкой русской душой, сорящей деньгами, которых нет. Еще там будет дуэль между отцом и сыном — но она не состоится, потому что отец не явится, и тогда сын… но стоит ли все пересказывать?

Главное — любовь состоялась. Цинизм побежден. Цинизм на мыло! Герой счастлив. Его зовут Иван Карлович. Он вспоминает о своем детстве в Рязанской области, о том, как однажды соблазнил девушку из преуспевающей дипломатической семьи. Так, значит, Иван Карлович и есть новый дядя Ваня? Ну конечно, и это название нас опять отсылает к театральной генеалогии повести, однако — как это часто бывает в эмигрантской литературе — герои ведут себя гораздо более раскованно, чем на родине. Они склонны к физиологии, они не боятся никаких аллюзий, и дядя Ваня оказывается в повести половым органом самого героя, который прославила замечательная белорусская девушка. И дядя Ваня встал и крепко стоит во имя любви.

Вот такая, с таким дядей Ваней, нас ждет будущая эмиграция. В Лондоне. В Берлине. Или в Париже. Мы все делаем для того, чтобы в тех краях очутиться. Что мы сами не делаем, за нас делают, и очень активно, особенно в последнее время. Все в повести точно. Счастливого конца не наблюдается, но и несчастного тоже не предвидится. С блеском, талантом, шуткой и иронией нас проводят под зад коленом вон из страны. Здравствуй, литература эмиграции! В одной руке у нас чемодан, в другой — дядя Ваня. Есть чем заняться, есть чем гордиться.

Новая повесть Натана Дубовицкого "Дядя Ваня" (cover version) была опубликована в журнале "Русский пионер" №44.

Колонка Виктора Ерофеева "Чего стоит дядя Ваня?" опубликована в журнале "Русский пионер" №45.

 

Новый номер уже в продаже.

Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".