Классный журнал

— А мосты и туннели у нас теперь лучше, чем у итальянцев и канадцев! — восторженно хлопнул по столу сочинский мэр. Мне показалось, что мы сейчас залезем на этот стол и, повернувшись к закатному солнцу, отдадим честь России. Вместо этого я сказал:

— Но почему лучше, если они — италь­янцы и канадцы — сами эти мосты и туннели строили?

— Ну, смотри. Сначала они строили, а мы помогали, но в конце концов мы построили, а они только помогли.

— Вот как! — вымолвил я.

Итак, Игры. Ничто им не помешает. Ни антигейские законы Думы, ни сладо­страстно-имперское отношение к Украине, ни то, что эти Игры уже давно называют путинскими и что царем Олимпиады будет именно он. Запад проглотит свою неприязнь к России, явится на Олимпиаду вместе с другими странами. Кое-кто из мировых элит пробойкотирует их, считая, как и непримиримая отечественная оппозиция, царя «нерукопожатным», но для многих он еще не перешел (хотя ногу занес) некую окончательную красную линию, которую перешел Лукашенко. Запад предпочтет не отравлять праздник сотням мировых спортсменов (большинству из них плевать на политику!), тихо сникнет перед необходимостью иметь с Россией дело. Наш герой разыграет в Сочи роль щедрого и скромного, почти застенчивого царя. Его не слишком будут волновать победы русских спортсменов. Ведь он сам станет главным победителем Олимпиады. Вместе с ней и преображенным по его милости в шикарный земной рай Сочи он и войдет в историю России.

Для меня Сочи тоже связан с раем. Это был мой детский рай, пахнущий розами, шуршащий большими пальмами, рай правительственного санатория со сталинской архитектурой. Сюда я приезжал в середине 1950-х годов, здесь мой папа (крупный советский дипломат) научил меня плавать в Черном море, и здесь я, счастливый, впервые понял, что жизнь — это великий дар.

Когда я вырос, я посмотрел на Сочи другими глазами: бесконечно длинный город-курорт с рассыпающимися зданиями санаториев, бедно живущими жителями — жалкий летний бедлам. И вот в ноябре я вновь отправился в Сочи, взял с собой восьмилетнюю дочку Майю, научил ее плавать, поразил ее розами и магнолиями. Уже на подлете к Сочи я увидел, что город радикально изменился. Мне захотелось встретиться со своим давнишним приятелем, которого я знал по Анапе и «Киношоку», — нынешним мэром субтропического мегаполиса.            
Когда мэр Сочи с сильным, волевым взглядом, Анатолий Пахомов, показал мне с гордостью и любовью олимпийские объекты космических масштабов, я не поверил своим глазам. Но показ был неофициальным, субботним, дружеским: мэр показывал стройку родственникам, сыну, жене Лене, внуку и как бы заодно мне, — и я постепенно уверовал в то, что видел. Особенно хорош был его внук Леха, пятилетний парень в черной кожаной чекистской куртке, который держал в своих детских руках игрушечные наручники и игрушечный пистолетик с присоской — он всех веселил своими причиндалами, а охранников объектов приводил в замешательство. О, эти символы русского времени!

Ледовые дворцы, похожие на огромных приземистых насекомых, сосущих из земли кровь, роскошные развязки, туннели, как вестибюли пятизвездочных гостиниц, будущий сочинский Диснейленд с элементами баварского барокко, отели на море и в горах, Олимпийская деревня… Я думал: что это мне напоминает? Ну, кружевная белая железная дорога до Красной Поляны напомнила мне лучшие страницы Гарри Поттера с платформой девять и три четверти, а все вместе?

Я увидел перед собой две мечты. Олим­пиада в Сочи — это отсылка к Петербургу. Там и здесь строили на болоте. Только там были елки, а здесь бамбук. Там строили, надрываясь, крепостные, а здесь подневольные таджики?

Но мэр сказал: нет. Строили русские, особенно хорошо — кубанские: в этом проявился его региональный патриотизм… Но стоны, я понял, еще как раздавались, свойственные вообще нашей истории. В Сочи стонали жители от перегрузок строительства и требований переехать с насиженных мест или привести ветхие жилища в порядок… Мы проехались по городу — все заборы подтянулись, стояли по стойке «смирно!». Фасады пахли свежей краской, крыши перекрасили в красный цвет, который идет европейскому южному городу…

Да, а вторая мечта — Константинополь. «Константинополь должен быть наш!» — мечтал Достоевский. Вместо Константинополя мы получили на Черном море олимпийский город Сочи. Отсель грозить мы будем… кому? Всегда найдется кому!

Я был в Красной Поляне два года назад. Мимо моих окон по пыльной дороге носились ошалевшие грузовики — все это напоминало какой-то итальянский неореалистический фильм, в конце которого любовная трагедия. Я был уверен: к Олимпиаде не справятся! Рубили деревья, штурмовали оползающие горы — было страшно за экологию. Но какова была экология финских болот до строительства Петербурга? Разливалась ли тогда Нева? Кто об этом вспомнит?

На вопрос о сумасшедших деньгах, потраченных на Олимпиаду (некоторые говорят, что 50 миллиардов долларов, самая дорогая Олимпиада в мире!), мне отвечают, что, во-первых, строили на пустом месте, во-вторых, вложено много частных денег…

— Подождите! Не больше 10 процентов! Строили как раз на бюджетные деньги! И разворовали больше половины! Умопомрачительная коррупция! — И тут я чувствую, как я раздваиваюсь. Во мне просыпается голос критика нашей действительности: — По данным независимой экспертизы, квадратный метр автострады, идущей в горы, обошелся в 10 тысяч долларов! А не лучше ли было все эти деньги бросить на здравоохранение? На образование?

Пахомов за ужином сказал мне так:

— Нужны цель, команда и мотивация — тогда все получится.

Эта триада двигала строительство. Мотивация — не осрамиться перед иностранцами? На здравоохранение триада не распространяется. Деньги бы обязательно все растащили.

— Значит, Сочи — это историческая реплика Петербурга, — продолжает мой критический голос. — Там себя прославил Петр Великий, а тут кто? — Ядовито: — Рядовые строители? — С нажимом: — Приехавшие гастарбайтеры из Средней Азии, рабы, у которых отняли паспорта!..

Мэр молчит (про русских рабочих ни слова).

— Солнце России, — говорю я мэру с легкой улыбкой, — встает теперь в Сочи.

Он обрадованно кивает. Он может говорить только о Сочи. Еще, конечно, о дружной своей семье, но прежде всего о Сочи. Говорит, что из Сочи свалил криминал… Испугались… Беспрецедентное количество безопасности… Целая дивизия! Конечно, думаю я, Сочи — это подарок спорту, спортсменам, болельщикам…

— Но от кого мы принимаем этот подарок? — звучит мой критический голос.

Мы с этим голосом погружаемся в историю олимпийского движения. В 1980 году из-за вторжения CCCР в Афганистан Московскую Олимпиаду бойкотировал Запад. Получилась куцая Олимпиада. И я помню: нашей интеллигенции это не понравилось. Считалось, что бойкот прошел мимо русского сознания. Пусть бы лучше приехали американцы…

— Власть натянет на себя все одеяло, — продолжает критический голос, — а это значит, что мы будем славить тех, кто засадил Pussy Riot, устроил «болотное дело», кто держал за решеткой Ходорковского.
И я вот что думаю: всех отпустите! Сочинской Олимпиаде дышать будет легче!

Но критический голос говорит:

— Всех не отпустят! Не жди! Новая показуха: зовут в гости геев наравне со всеми. Добро пожаловать! А сами закручивают гайки. Знаете, на что это похоже?

— На что?

— На 1936-й.

— Как?

— На Берлинскую Олимпиаду! Там на время соревнований нацисты приказали не преследовать евреев и гомосексуалистов, запретить антисемитские статьи!

— Но, знаете, нельзя все-таки сравнивать… Кто теперь Сталин и кто Гитлер?

Да, мы сбились сегодня с пути. Вместо того чтобы вместе с Украиной отправиться в Европу, мы устремились в Евразию, нам культурно далекую, неприглядную. Но Питер остался в истории как европейская столица России. Сочи тоже послужит нашей европеизации. А представьте себе, уклоняюсь я от политической темы, что подумают спортсмены и туристы, оказавшись в Сочи. Они скажут: нам говорили, что Россия — морозильник. А Россия — это солнечная Ривьера!

— Вот-вот, — раздается недовольный го­лос, — придумали тоже! Зимнюю Олимпиаду проводить в субтропиках! Совсем оборзели!

— Ну, не совсем так, — говорю я, — все-таки там высокие горы, снежники.

— Значит, поддерживаете?

— Знаете, я десять лет назад написал автобиографию под названием «Хороший Сталин». Об отце, о своем сталинском детстве. Но никогда не думал, что мы станем государством хороших Сталиных — потому что иначе мы не научились управлять. Плохой Сталин — это 37-й год: большой террор. А хороший — он радеет за народ, строит плотины, наказывает, но не в миллионных масштабах. И вот такой хороший Сталин взялся за сочинскую Олимпиаду и довел дело до конца.

— А сочинцы ездят на машинах, к багажнику которых приклеено: «Это моя земля, и идите вы все в ж…»!

— Ну да, я это видел… Но, наверное, чухонцы тоже были недовольны строительством Петербурга.

— Так то чухонцы! А тут наши жители!

— Иностранцы, которые долго живут в России, считают, что Россия должна пройти через путинизм, прежде чем дойти до демократии.

— Оправдываете?

— Коммунисты до революции называли нашу страну тюрьмой народов. Затем они сами сделали супертюрьму народов. С тех пор прошло только 20 лет. Сердце России до сих пор бьется в тюрьме. Мы, если не хотим компромиссов, должны валить отсюда или уходить во внутреннюю эмиграцию, которая и рождает русскую интеллигенцию. У нас не самый плохой режим, да, много гадости, но исторически не самый гадкий. Если мы пойдем в революцию, нас ожидает новая катастрофа…

— Так говорят все оппортунисты! А чем все кончится? После Олимпиады сгниют за ненадобностью все эти стадионы!

Вот такой замкнутый круг нашей замечательной истории России. Но я все-таки, при всех «но», выступаю за европейский Петербург, и, понимая, что сегодняшняя власть решила создать свой шикарный Петербург в олимпийском Сочи, понимая, что это будет оправданием репрессивным законам в Думе (с их точки зрения), я говорю:

— Спасибо строителям! Спасибо мэру с волевым взглядом! Счастья болельщикам! Удачи спортсменам! Не сходите с ума, если победите, и не рвите на себе волосы, если проиграете. Это всего лишь игры. Только игры. Пусть даже Олимпийские.

Колонка Виктор Ерофеев "Две мечты" опубликована в журнале "Русский пионер" №43.

Новый номер уже в продаже.

Все точки распространения в разделе "журнальный киоск".