Классный журнал

В Тбилиси существует свой акрополь, и это знаменитый ресторан «Фуникулер». Этот циклопический грузинский Парфенон был построен перед самой войной — с подачи Берии. Пронзительное сталинское палаццо, которое по мускулистой мощи не может сравниться даже с сочинским санаторием имени Орджоникидзе, правит Тбилиси с верхушки костистой горы. Добраться туда действительно можно лишь на фуникулере, и путникам нужно будет вознестись над печальным кладбищем с могилой Александ­ра Грибоедова, мужа навеки юной княжны Чавчавадзе.
Ресторан «Фуникулер» еще со сталинских времен, о которых в Грузии никогда, конечно же, не забывали, был местом для встреч разного сорта аристократии. Военные и цеховики, партийные лица и лица криминальные, американцы, поляки, немцы и даже русские: этот Парфенон, молча и хладнокровно торжествуя, принимал их под многометровой колоннадой. Тбилиси с ресторанного балкона — как на ладони. Мерцает в сумерках серебристая Кура, пестреют верхушки деревьев, а в сверкающем, будто из романа «Великий Гэтсби», «Фуникулере» всегда играет музыка. Дивная и разная, но непременно повелительная музыка звучит над Тбилиси.
А весь секрет в том, что пианист «Фуникулера» — очень известный джазмен. Он играет Баха, Моцарта, Брамса и Шопена — в духе советского джаза начала 1970-х годов, когда, как считается, в Грузии прошел первый в Союзе фестиваль джаза. Пианист «Фуникулера» принимал в том боевом фестивале участие, ведь он был тогда молод и свеж, как княжна Чавчавадзе, и жизнь ему казалась еще впереди. С тех священных событий прошли года, кавказские ланиты пианиста померкли, грузинская судьба пробежала мимо, но рука его тверда. Он играет каждый вечер.
Его неторопливая, но точно продуманная игра есть атомное соприкосновение кавказского воздуха и классической музыки. Когда он садится к своему маленькому скульптурному роялю, то в залах «Фуникулера» стихают любые разговоры.
Ресторанный музыкальный жанр обидный, сервильный. Но у этого старого грузинского пианиста между избранных им на вечернем распутье нот, между его старческих узловатых пальцев с великой ремесленной гордостью пробегают большие седые человеческие годы. Публика слушает, внимает, она непременно хочет с ним заговорить.

Вот он бравирует Шопеном, который, обычно столь хлипкий, хрупкий, весь такой фарфорово-стеклянный, звучит в сталинском «Фуникулере» воинственно и требовательно: этот крошечный польский изгнанник, заплаканный музыкальный беглец вдруг становится завоевателем, победителем, славянским мужчиной. Его немецкий Брамс и его венгерский Лист по-мужски свирепы и отчаянно пьяны: и это не брызги вертихвостки-шампанского, это светлые округлые глотки грузинской чачи. Его Моцарт чертовски рвется из-под клавиш, вылетает мелкими дробями, бушует чечеткой: австрийская музыкальная гармония разрушена совершенно. Его Бах сутул, мастит, вечен, но в «Фуникулере» он звучит в античном духе. Этот Бах — самый веселый святой.
Ресторан «Фуникулер» — это, конечно же, и грузинская филармония. Здесь обучают разнообразным музыкальным воспоминаниям. Многие посетители просят пианиста рассказать о чем-нибудь прошлом. И он никогда не отказывается, хотя говорит на публике с грустью пожившего человека. Под его выпуклыми глазами — тяжелые серые мешки, возможно, что он болен и прекрасно знает об этом. Вероятно, что он что-то знает и про свой возможный близкий уход. Он начинает свой тихий творческий рассказ — о любимом джазе — где-то ближе к одиннадцати вечера. И каждый его рассказ — это проповедь о музыке. Проповедь человека, который просто всю жизнь тихо и верно любил ее, без публичных амбиций и монетарных творческих прикрас.
Он говорит о том, что любит только джаз, потому что это и есть свобода. В джазе есть любовь, есть вино, в джазе есть не только девушки, в нем есть даже Кавказские горы. Он говорит, что присягнул джазу много десятков лет назад и с тех времен никогда не изменял ему, хотя мог бы легко сделать классическую карьеру пианиста и жить, положим, в Москве. Он говорит о том, что навсегда выбрал маленький тбилисский дом и свой большой Кавказ, рассчитавшись с сотнями советских номенклатурных консерваторий. Он говорит о том, что многие его сверстники считают его неудачником: что же ты, такой наш талантливый Серго, ты же играешь в дорогом ресторане! Он утверждает, что этот огромный тбилисский ресторан, такой сияющий и дорогой, будто из «Великого Гэтсби», и есть его сцена. Сцена грузинского музыканта.
«Тогда сыграйте же что-нибудь свое самое любимое!» — попросила его одна очень красивая женщина, за столом которой состоятельные мужчины так много смеялись весь этот вечер.
И он сыграл. И это была главная мелодия из великого фильма Серджо Леоне «Однажды в Америке». Это ведь важная мелодия для Грузии, хотя многие так до сих пор и не поняли — почему же. И показалось вдруг, что Роберт де Ниро, он же Лапша, этот гангстер-неудачник, вдруг улыбается нам всем — не в облике опиума китайского вертепа, а в хрустале «Фуникулера» Лаврентия Берии.


Статья Екатерины Истоминой опубликована в журнале "Русский пионер" №42.
Новый номер уже в продаже.
Все точки распространения в разделе "журнальный киоск".